— Почему коротки? — как-то косо, исподлобья глядя на него, переспросил полковник. — Вот пойди и шлепни его, если так хочется. Почему бы и нет? А я помогу, чем смогу.

— Нельзя так, — тихо сказал капитан. — Просто... нельзя, и все. Да, все размыто, все падает, но кто-то же должен стоять!

— Зачем? — спросил полковник, одним глазом косясь под стол — на часы.

— Ну, — капитан поднял руку, намереваясь, по всей видимости, почесать затылок, но спохватился и уронил ее на колени, — не знаю, как сказать... Разговор у нас с вами получается какой-то...

— Ты не виляй, — жестко сказал Соболевский. — Ты сказал, что кто-то должен стоять. Я спрашиваю: зачем? Зачем это надо, чтобы кто-то стоял? Чтобы что-то стояло, зачем?

— Да чтобы можно было ухватиться! — взорвался капитан. — Зачем же еще?

— Вот, — сказал полковник. — А ты говоришь — я прав... Это я устал маленько, вот и все.

Ну, иди, работай, перестань отнимать у меня время.

Капитан ушел, впервые за много дней чувствуя если не уверенность, то хотя бы тень ее, а полковник еще долго курил, глядя в закрывшуюся за капитаном дверь остановившимся, обращенным вовнутрь взглядом.

В отличие от капитана, он уже давно не испытывал даже тени уверенности в чем бы то ни было.

Они встретились на нейтральной территории — верный данному себе слову, майор Гаврилин прекратил посещения клуба, принимать же гостей в своей выгоревшей дотла квартире он просто не мог: даже если не обращать внимания на то, что гость сам по себе был опасен, в квартире не на что было присесть, а оглушительный запах гари, казалось, не выветрится никогда. Поэтому они сошлись в отдельном кабинете пригородного ресторанчика и, сделав заказ, поудобнее устроились на мягких угловых диванчиках.

— Что это ты вырядился, как на собственные похороны? — спросил Голова, окинув внимательным взглядом строгий угольно-черный костюм Гаврилина с белоснежной рубашкой и черным же галстуком. — Прямо пингвин какой-то, даже глаза режет.

— А ты что же, не в курсе? — изумился Гаврилин, поддергивая на коленях брюки с безупречными стрелками и неторопливо кладя ногу на ногу. Показавшийся из-под брючины носок тоже был черным, а лакированный ботинок сверкал, отражая свет торшера. Он закурил, щелкнув дорогой зажигалкой, выпустил вверх струю дыма и только после этого заговорил снова. — Я ведь овдовел на днях, ты знаешь? Несчастный случай, утечка газа. Чиркнула спичкой — и привет. Как в том анекдоте: один, са-а-а-авсэм один!

— Н-да, — сказал Голова, разглядывая собеседника с брезгливым и несколько опасливым интересом, словно рядом с ним сидел какой-то чудом оживший древний ящер, покрытый бородавками, зеленой слизью и еще бог весть какой мерзостью. — Ты знаешь, иногда мне кажется, что ты такой же чокнутый, как крыса из уборной.

— Не расстраивайся, — утешил его Гаврилин, — я о тебе такого же мнения. И давай закончим обмен любезностями на этой оптимистической ноте. В конце концов, у меня траур. Ты мог бы проявить хоть каплю уважения к моему... э... горю.

— Ты не выглядишь убитым горем, — сказал Голова, — что меня, в общем-то, не удивляет. Но действительно, оставим это. Надеюсь, ты вызвал меня в эту дыру не для того, чтобы поплакать в жилетку.

Гаврилин странно посмотрел на него, и Голова ощутил нехороший холодок под ложечкой: похоже было на то, что он снова что-то упустил... Что-то важное, судя по тому, как смотрел на него стукач.

— Ну, что ты пялишься на меня, словно привидение увидел? — грубо спросил он. — Что у тебя опять случилось?

— У меня? — Гаврилин поднял брови и развел руками. — У меня — ничего. Жена вот сгорела на хрен, но тебя это, в конце концов, действительно не касается. Ты что, радио не слушаешь?

— Какое еще радио? — спросил Голова.

— Значит, не слушаешь, — кивнул головой Гаврилин. — Я почему-то так и думал. Ты у нас шишка на ровном месте, зачем тебе радио? Так вот, — продолжал он, не давая Голове ответить на его выпад, — позавчера в сводке дорожных происшествий передали, что некто Екатерина Ивановна Воробей погибла в автомобильной катастрофе... Врезалась в столб на своем «скорпе» и сгорела к чертовой матери, как моя жена.

В кабинет вошел официант, и Гаврилин замолчал. Пока на столе расставлялись аппетитные закуски и запотевший графинчик водки, Голова сидел с таким видом, словно только что получил сильный удар кулаком пониже пояса, переваривая полученную информацию. Этот процесс у него завершился как раз к тому времени, как официант вышел из кабинета.

— Слушай, ты, — сказал Голова, — если это твои штучки, я советую тебе пойти и застрелиться. Я знаю, что она тебя достала, но это был мой человек, и я не намерен терпеть...

— Погоди, — с кривой улыбкой сказал майор, — ты не дослушал. Дальше будет еще интереснее.

— Ох, — сказал Голова, — что-то я не уверен, что хочу это слышать.

— А, — хохотнул Гаврилин, — забирает? А что ты скажешь, если я тебе сообщу, что в машине сидел мужик?

— Какой мужик? — не понял Голова.

— Я не знаю, какой мужик, — сказал Гаврилин. — Я знаю только, что мой шеф охотился за этой машиной... Фактически, как я понял, вся эта авария — его рук дело. Он прострелил шину, ну, а дальше... понятно, в общем.

— Он знал о грузе?! — подскочил Голова.

— Да тише ты, что ты орешь? — одернул его Гаврилин. — Не у себя в «Омикроне». Сиди и слушай.

В общем, да — он охотился за конкретной машиной и с конкретной целью... Я видел акт экспертизы. Так вот, из него следует, что наши эксперты очень тщательно проверили химический состав золы, пепла и всего, что поддавалось исследованию в этой машине. Вывод: никаких следов лекарственных препаратов. Ты понял? Никаких следов! То есть из этого следуют две вещи: шеф хотел наложить лапу на груз, но кто-то кинул и его, и тебя.

— Птица, — моментально сопоставив в уме все данные, сказал Голова. — Ах ты, сучка! Из молодых, да ранняя! Выходит, она посадила в свою машину Сундука, настучала на него, а сама слиняла вместе с грузом! Почему раньше молчал? — напустился он на довольного собой Гаврилина.

— Просто не знал, — сказал тот. — Я имею в виду, об этой экспертизе.

— А сообщение по радио?

— Я не обязан информировать тебя о том, что и без того сообщают по радио! — огрызнулся Гаврилин. — И потом, откуда мне было знать, что это имеет связь с... с тобой. С грузом.

Он выпил рюмку коньяка и закурил очередную сигарету, не притронувшись к закуске. Он и сам пребывал в некоторой растерянности по поводу последних событий. Он-то точно знал, что Птица не работала на Соболевского, а версия Головы никуда не годилась по той простой причине, что Гаврилин был уверен: до последнего момента Птица продолжала действовать в рамках полученных от Головы инструкций. До того самого момента, когда посланные майором люди из его группы настигли ее в Сотникове и пришили прямо в конторе этого тамошнего воротилы таблеточного бизнеса... Правда, эта сучка снова едва не вывернулась, не побоявшись сигануть с третьего этажа, но на этот раз карты легли так, как хотелось ему. Фактически, он опять убил одним выстрелом двух зайцев: убрал эту дешевку и нагрел неуязвимого Голову на приличную сумму, свалив все на девчонку... «Ха, — сказал себе майор Гаврилин, — то ли еще будет! В принципе, было бы очень неплохо сдать Голову шефу... но как-нибудь так, чтобы и сам Голова, и этот его помощник, который по роду своей деятельности волей-неволей слишком много знал, были убиты при задержании. А что, это можно будет организовать. Слишком уж длинный за ним протянулся след... Да, пора рубить концы». Он улыбнулся, несмотря на боль в заживающих рубцах, и, дотянувшись, дружески похлопал Голову по плечу.

— Не горюй, — сказал он. — Найдем твою Птицу... Куда она, на хрен, денется. Я своих орлов подключу... Ты не смотри, что они из органов, — когда им платят, они работают, как звери. Кстати, — осененный идеей, воскликнул он, — почему бы тебе не позвонить этому своему... Ну, к которому ехала Птица? Последнему заказчику. На хрена ей твои лекарства? Ей их толкнуть надо, а кому она их толкнет? А тут — готовая договоренность...