Часто поведение работников дорожной милиции вызывало у Бориса, как и у большинства владельцев личного транспорта, тихое бешенство. Но сейчас он прямо-таки восхитился их мужественным (и донельзя глупым) поступком. Результат сего действа предсказать было нетрудно — преследователи тут же перенесли огонь на видавший виды милицейский транспорт. Видимо, одна из пуль достигла цели, поскольку «уазик» вдруг вильнул, снес несколько черно-белых столбиков ограждения и улетел под откос. Хорошо, хоть машина не взорвалась — оставались шансы, что кто-то из ментов уцелел.

— Суки! Наших бить? — взвыл Женька, снова прицеливаясь. Борис хотел спросить, откуда вдруг такая любовь к «гиббонам», но передумал — все дело в отсутствии у Малого личного транспорта.

Иначе чем вмешательством судьбы или слепой удачи— а эта дама, как известно, весьма своевольна — никак не объяснить последовавшее далее. Сначала Женькина пуля попала именно туда, куда следовало. Переднее левое колесо джипа лопнуло — хлопок был слышен даже в салоне «девятки». Мгновенно потерявшую управление машину занесло. Второй джип пытался увернуться от удара, но он находился слишком близко…

Два столба черного дыма были видны еще долго. Борис сбросил скорость, поскольку многострадальные «Жигули», честно отработав критическую ситуацию, нуждались в передышке.

— Уф! — шумно выдохнул Малой, откидываясь на спинку сиденья. — Как я их?

— Силен! — оценил Борис. — Хотел бы я только знать, как они на нас вышли?

— Есть подозрение, — ответил Женька, — что они засекли Ликин мобильник. Знаешь, рыжая, я бы его отключил.

— А что, мобилу можно запеленговать? — удивленно спросила девушка.

— Все можно, — флегматично зевнул Евгений.

Горячка боя ушла, и теперь он чувствовал себя расслабленным и спокойным. Может быть, потому, что, в отличие от Бориса, воспринимал все происходящее как нечто нереальное, как игру, в которой убитого друга всегда можно спасти, подобрав за углом «аптечку» или загрузив «сохранёнку».

Борис в жизни повидал гораздо больше и прекрасно понимал, что влипли они всерьез. Более того, за них еще не взялись как следует. Все эти нападения явно отдавали дилетантством. Против них действовали люди… ну, существа, не имеющие ни малейшего представления о земной жизни вообще и очень слабое — о способах проведения террористических акций. Займись их ликвидацией профессионалы — и им бы не уцелеть уже тогда, в лесу: все было бы шито-крыто — ни свидетелей, ни тел. То же самое касалось и Лики. Штурм ее квартиры был просто беспомощным.

Тот, кто за всем этим стоял, явно имел некоторое представление о возможностях воинов Арены, но почему-то не принял этого в расчет, вознамерившись, в буквальном смысле слова, закидать их шапками. То есть делая ставку на банальный количественный перевес. Дымные столбы на месте взрыва столкнувшихся джипов наглядно свидетельствовали о том, что количественный перевес может исчезнуть в одно мгновение. С другой стороны, от хорошего снайпера с винтовкой 12-го калибра, уверенно бьющей чуть ли не на километр, защиты еще не придумали. Кроме танка, разумеется… Но и на танк есть свои средства.

«А интересно бы было, — усмехнулся про себя Борис, — надеть наши „Робокопы“ и посмотреть кто кого».

Увы, боевые костюмы, заслужившие премию Жюри, были недосягаемы, как и все, что находилось в «Арене». Разумеется, Борис понимал, что склады, тренировочные комплексы, лаборатории и прочие чудеса, куда они попали из захламленной кладовой, находились отнюдь не в подвале старого московского дома. Теперь им туда путь заказан…

— Из твоих слов, Евгений, следует одна печальная вещь, — мрачно сказал Борис. — Если Олег пользовался мобильником, мы сейчас едем на его похороны.

В село, где жила Олегова бабка и где мог, пусть теоретически, находиться он сам, они приехали уже в сумерках. Найти нужную улицу не составило бы труда — село было не особо большим — если бы они знали адрес. Но знали они только название населенного пункта: Женька с трудом вспомнил, как Олег упомянул его в разговоре.

Говорили как раз о бабке. Олег рос без родителей, погибших давным-давно в автокатастрофе, единственным родным человеком для него была бабушка. Родным — и горячо любимым, несмотря на полное взаимонепонимание. В частности, Олег никак не мог понять, почему бабушка упрямо не хочет перебраться из богом и коммерсантами забытой деревеньки в благополучную Москву к любимому внуку. Тем более что внук собирался обеспечить ей поистине царские условия. Однако его регулярные уговоры столь же регулярно вдребезги разбивались о три волнолома — куры, огород, дом.

«Я здеся родилась, здеся и помирать буду, внучек, — вредничала старуха, о чем Олег с горечью жаловался коллегам. — А город этот твой я не люблю. Шумно тама, и воздух завсегда поганый, а то ли дело у нас!»

Насчет воздуха спорить, конечно, не стоило — разве можно сравнить вонь автомобильных выхлопов со свежим, ядреным запахом навоза? Хотя самому Олегу выхлопы были как-то все-таки ближе. Также он никак не мог уразуметь, чем французские корнишоны, хрустящие и остренькие, хуже заготавливаемых бабкой огурцов, каждым из которых можно было бы убить человека, не будь они такими вялыми. И очень удивлялся тому, что очередные банки с теми же огурцами, привозимые им из деревни и безо всякой жалости отдаваемые на растерзание приятелям, всегда шли «на ура».

Любой другой давно бы махнул на упрямую старуху рукой, но Олег не оставлял попыток прийти к консенсусу, хотя без особого результата. Возможно, потому, что бабка не знала такого слова, а если и знала, то искренне считала ругательным. Денег, которые присылал или привозил внучок, вполне хватило бы на то, чтобы скупить половину местного магазина вместе с вечно сонной продавщицей. Но бабка стойко горбатилась в огороде и курятнике, чтобы каждый раз порадовать приехавшего внучка куриным бульончиком и салатом «с грядки». Олег потом рассказывал друзьям, что если он что-то и ненавидит в жизни, так это именно разнотравье, гордо именуемое «салатом», на котором прошло все его детство.

Когда Борис спросил, в каком именно доме проживает Матрена, что Олегу Зинченко бабкой приходится, старуха, к которой вопрос этот был обращен, шарахнулась от машины, как будто в ней сидела стая прокаженных, и, мелко крестясь, метнулась к дому, поминутно оглядываясь и бормоча что-то вроде: «Свят, свят…» Борис и Лика переглянулись — ничего хорошего такая реакция не сулила.