— В чем дело? — хмуро спросил он.

— Я хочу знать, — в ее голосе уже не было и намека на сонливость, — когда именно мы поедем в обещанный тобой отпуск. Я устала слышать твои вечные «скоро».

— Скоро, — вздохнул он.

— Дата?

— Ну, Леночка, пойми… Я не могу сказать точно. Мы сегодня закончили большую работу, Штерн обещал… ну правда обещал, что даст отпуск.

— Ты с ним говорил?

— Я… Нет, сегодня не говорил. Его… не было.

— Что ж ты врешь, гад? — зло спросила Леночка, демонстративно выпуская струю дыма Саше в лицо. — Что ж ты мне все время врешь, а?

— Да не вру я! — деланно возмутился Александр, чувствуя, что нарочитость его возмущения ясно супруге видна. — Он завтра в конторе с утра будет, вот и поговорю.

— Прямо с утра?

Это напоминало ультиматум. Да, в общем-то, ультиматумом и являлось.

— Конечно, обещаю. Если он даст добро, то… с понедельника отпуск, во вторник можно вылетать…

— Куда?

Тут он понял, что сморозил глупость. Хотя загранпаспорта у них обоих и были, оформить хорошую путевку за три дня — нереально. А Леночка постепенно заводилась, теряя привлекательность и превращаясь в базарную бабу. Такие превращения, случавшиеся в последнее время все чаще и чаще, привели к утрате той нежности, которая согревала их семейную жизнь в первые годы. Его красивая, стройная жена вдруг становилась мегерой, лицо искажала злобная гримаса, а тон голоса резко менялся с мягкого контральто на неприятный фальцет.

— Куда? Ты об этом подумал? Ты хоть палец о палец ударил? Хоть что-то подготовил?

— Заткнись! — внезапно рявкнул Саша, чувствуя, что терпению пришел конец. Такое с ним было три — от силы четыре — раза за всю историю их совместной жизни. Обычно он держал себя в руках, но иногда скандал доставал его так, что он чувствовал — еще мгновение, и он не удержится, ударит… И тогда он убегал из дома, чтобы, час-другой побродив по улицам, чуть остыть и вернуться домой в более или менее спокойном состоянии. Сейчас он опять был опасно близок к пограничной черте.

Хотя Лена, как большинство женщин, практически начисто не имела инстинкта самосохранения — то есть совершенно не могла вовремя остановиться, — тут даже ее проняло. Она отпрянула от Александра, и на ее очаровательных глазах заблестели слезы. Весь его гнев тут же куда-то испарился, он притянул плачущую жену к себе, посадил на колени и принялся гладить ее волосы и утешать, тихо шепча слова прощения и обещая прямо завтра, прямо после работы вместе с нею отправиться в турфирму, где работает его, Сашин, бывший одноклассник. Одноклассник — парень хороший, подлянку не кинет, подберет отличный вариант. В общем, все будет в лучшем виде, и максимум через две недели они отмоются в ласковом теплом море, с сожалением (на жаре) вспоминая промозглую московскую погоду.

Постепенно она успокоилась и лишь тихо всхлипывала, прижавшись к его широкой груди, а он, лаская ее волосы, отстраненно подумал, что все это, наверное, просто спектакль: Ленка в который уж раз, аккуратно сыграв на его нервах, добилась своего. За истекшие шесть лет она великолепно его изучила, совершенно точно знала, за какую ниточку и когда нужно потянуть — и достигала цели. Но ему было плевать на это, поскольку в отпуск он все равно собирался, да и Штерн ведь обещал. Саша тут же поклялся себе непременно поговорить с шефом. Прямо с утра…

Бурый мрачно барабанил по столу, безуспешно пытаясь попасть в ритм. Толстые пальцы слушались плохо, в ритм попадать не желали, поэтому вместо четкой дроби получалось черт знает что. Это еще больше раздражало полковника, и без того находившегося не в лучшем расположении духа. Как обычно, впрочем.

Перед начальственным столом навытяжку стояли двое. Один — оперуполномоченный отдела уголовного розыска старший лейтенант Михаил Угрюмов, являвшийся причиной поганого настроения полковника, другой — начальник вышеуказанного старлея капитан Одинцов.

Сесть он им не предложил, а сами они не рискнули, видя, что полковник находится в состоянии легкого озверения. Так и стояли молча после уставного: «Товарищ полковник, такой-то и такой-то по вашему приказанию прибыли!» — и ели глазами начальство.

— Итак, Угрюмов, что ты мне хочешь сказать?

— Насчет чего, товарищ полковник?

— Ты мне дурочку тут не валяй! — рыкнул, брызжа слюной, Бурый. — Я тебе сказал — тем делом больше не заниматься?!

— Так точно, — вздохнул Мишка.

— Я тебе сказал, что уволю?

Михаил дипломатично промолчал.

Приказ начальника — прямой и не допускающий двоякого толкования — он, конечно, нарушил целиком и полностью. За последние несколько дней он развернул достаточно бурную деятельность, подключив к своему неофициальному расследованию чуть не с десяток людей — правда, никому не раскрывая карты. Аналитики перетряхивали базы данных, информационный центр копался в своих картотеках, а оперативники напрягли агентуру. Крупинки информации постепенно стекались к Михаилу. Конечно, долго это не могло продолжаться — рано или поздно Бурый должен был пронюхать, что неугомонный опер пренебрег его запретом.

— Значит, ты считаешь, что начальник тебе не указ. Стало быть, го-спо-дин… — он произнес это слово особо, как ему казалось, издевательским тоном, — опер соизволит на приказы плевать — так, мать твою?! Ну-ну…

В устах Бурого это «ну-ну» прозвучало достаточно зловеще. Далее ожидалась расшифровка, ничего хорошего Михаилу не обещавшая.

— Значит так… — Теперь полковник обращался к Одинцову. Тот принял стойку «еще смирнее».

— Этого, — кивок в сторону Мишки, — в командировку!

— Куда, Семен Петрович? — осторожно спросил Одинцов.

— Да хоть в жопу! — взорвался Бурый. — В Воркуту!.. В Магадан!.. В самую глушь — обмениваться опытом!.. И чтобы туда только на собаках можно было доехать! Прямо сейчас! На месяц! И чтобы с завтрашнего дня я этого пи…са в отделе не видел, вам ясно?!!

Одинцов беспомощно взглянул на Мишку. Тот чуть прикрыл глаза — не спорь, мол. Капитан был нормальным мужиком, спорить с начальством не любил, поэтому уже девять лет работал без единого выговора. Народ всерьез готовился скинуться на бутылку, как только Одинцов огребет свой первый «строгач». Но тот непостижимо выкручивался — да так, что коллег черная зависть брала. Даже когда проверка из главка обнаружила утерю документа с грифом «секретно», получили по шапке все… кроме Одинцова. Не будучи ни подхалимом, ни трусом, капитан прекрасно умел не нарываться на неприятности. Его не особо любили, но и явной неприязни ни у кого он не вызывал. Вот и сейчас, уловив взгляд Михаила, он с некоторым облегчением кивнул: