Он попытался объяснить Борьке свои собственные ощущения и вдруг почувствовал, что не в состоянии подобрать убедительные слова… А может, и не стоило их подбирать, может, каждый для себя сам должен решить, чему верить, а чему нет? Саша вдруг осознал, что пытается защитить Штерна, хотя и сам в последнее время слишком часто задумывался обо всех его недомолвках.

— Наверное, ты прав, — помедлив, тихо сказал Борис. — В самом деле, звучит гордо: мы — хранители мира, выпускающие друг другу нарисованные кишки… Пусть и болит потом живое брюхо, рассеченное игрушечным мечом.

Он допил пиво, минуту раздумывал, не заказать ли еще, но, видимо, решил воздержаться и встал из-за стола:

— Может, я и зря нервничаю… Спасибо, Сашка, что согласился поговорить. Я тебя понимаю, ты, наверное, прав. Если, конечно, ты прав…

Борис ушел, а Александр еще долго сидел в одиночестве, думая над последними словами друга. Они снова подняли в душе кучу сомнений и вызвали неясную, непонятно на чем основанную тревогу. А то, что говорил он, вдруг показалось насквозь фальшивым и неубедительным.

Саша шел по ночному городу, неосознанно стараясь выбирать темные улочки, словно стеснялся оказаться на свету, у всех на виду, словно боялся — а вдруг кто-то завопит: смотрите, это же он, хранитель мира в Галактике! И сразу сбегутся любопытные, каждый будет стремиться поглазеть на знаменитость, а сам он, тупо улыбаясь, станет раздавать автографы, говорить к месту и не к месту всякую чушь, чувствуя отвращение к самому себе. А потом в какой-нибудь газетенке — почему-то Саша представлял себе непременно желтую прессу — появится статья, в которой какой-нибудь писака, до невозможности извратив все сказанное, преподнесет Трошина как новоявленного спасителя человечества, прямого кандидата в национальные и интернациональные герои…

На фоне этих мрачных мыслей в какой-то момент ему вдруг показалось, что чей-то взгляд уперся ему в спину, пронзая плотную кожу куртки и холодя позвоночник. Странный взгляд, недобрый и в то же время не злой. Заинтересованный… Но интерес был не сродни любопытству — он был другим: холодным, профессиональным, опасным… Трошин резко оглянулся…

Улица была почти пуста. Лишь несколько человек, внимательно глядя под ноги, чтобы не пропустить в темноте скользкое место, брели куда-то по своим делам. Никто на него не смотрел.