А потом поступила информация об очередной Арене, и с нею открылась еще одна страничка того самого Кодекса, после чего, собственно, Саша и приступил к совершенно безрезультатным поискам. Почему-то долгое время Саша полагал, что каждая раса, представленная в Ассамблее, имеет одну, и только одну, Команду для представления своих интересов на Арене. Оказалось, что Команд могло быть и несколько, более того, при необходимости разрешалось прибегать к услугам наемников. Видимо, Штерн как раз подобные услуги и предоставлял.

— Помимо прочего, вполне может возникнуть ситуация, когда те же игги будут сражаться против своих соплеменников, защищая интересы Спорящих сторон. Правда, Жюри это не приветствует, да и сами претенденты понимают, что столкновение лицом к лицу представителей одной расы может оказаться не лучшей идеей.

Генрих Генрихович проводил инструктаж перед предстоящей Ареной, но мысли его витали где-то далеко. Пару раз он замолкал, и только вежливое покашливание Александра вновь возвращало его на грешную Землю.

— Я хочу обратить ваше внимание, что перечень рас — участниц Спора еще ни о чем не говорит. Если какая-то из сторон расценит вас как слишком серьезных противников, она прибегнет к услугам наемников. И это может быть кто угодно, окончательные сведения вы получите лишь накануне Арены. Времени на подготовку у вас достаточно.

Саша решил, что сейчас не самый лучший момент поднимать тему Кодекса — тем более шеф все равно с трудом сосредоточивается на происходящем и явно хочет завершить планерку побыстрей. Наконец Штерн коротко кивнул и вышел.

— Так, на этом все. Прошу по рабочим местам.

Полковник Бурый мрачно оглядел подчиненных, которые торопливо покидали его кабинет. Когда начальник райотдела был не в духе, никто не хотел лишний раз попадаться ему на глаза. А если уж не получалось (сбежать с планерки было, в принципе, возможно, но «побег» мог аукнуться такими последствиями, что на подобный шаг шли только в самом крайнем случае), то следовало постараться исчезнуть с начальственных глаз при малейшем намеке на разрешение. Не известно, за какие провинности полковника перевели именно сюда — в приказе значилось «на усиление». Особой радости у народа «усилитель» не вызвал. Бурый, еще работая в главке, был известен как мужик крутой, не всегда справедливый и часто злопамятный. На новом месте он довольно быстро подтвердил свою репутацию, превратив, в частности, ежедневные совещания в банальную раздачу «втыков». Доставалось многим: полковник от назначения тоже не пришел в восторг и с готовностью срывал плохое настроение, которым страдал частенько, на подчиненных.

— А тебя, Угрюмов, я попрошу остаться.

Несмотря на подавленное настроение, большая часть тех, кто еще находился в кабинете, облегченно заулыбались. И потому, что фраза, словно намеренно, была здорово похожа на сакраментальное «А вас, Штирлиц…», и еще потому, что Бурый явно нашел на сегодня козла отпущения, следовательно, остальные могут вздохнуть чуть свободнее.

Михаил, все еще прихрамывая, вернулся на свой стул. Он вообще-то ждал чего-то подобного — ну с чего бы, спрашивается, начальнику райотдела потребовать присутствия на планерке какого-то там рядового старлея из отдела уголовного розыска? Как будто для этих целей нет кого рангом повыше. Так что на протяжении всего совещания Угрюмов сидел как на иголках, лихорадочно пытаясь вспомнить, где именно проштрафился. Подходящих к случаю моментов набралось достаточно, вопрос был лишь в том, о каких из них известно Бурому. Но совещание шло гладко, моральные зуботычины, перемешанные с матом — Бурый на язык был несдержан, искренне считая, что слова с должной «смазкой» до людей доходят лучше, — следовали своим чередом, а о Мишкином присутствии никто не вспоминал. Ему даже показалось, что произошла ошибка и скоро он снова вернется к нормальной работе. Ожидания не оправдались — Бурый о нем не забыл.

Наконец дверь кабинета закрылась, и они остались вдвоем. Бурый выпростал свое грузное — истинно медвежье — тело из кожаного кресла и вперил взгляд в подчиненного, нависнув над ним, как гора.

— Ты что же, мать твою, делаешь?

— Простите, Семен Петрович?

— Ты мне дуру тут не изображай, мать твою… У тебя что, работы нет?

— Работы выше головы. — Михаил пытался говорить спокойно. — Восемь дел в производстве.

— Так иди, сучий потрох, и работай, — взревел Бурый. — Делом занимайся, понял? Делом, которое тебе поручено.

В частного детектива поиграть вздумал, сосунок? Я те поиграю…

До Михаила стала доходить причина бешенства шефа. Интересно только, кто проболтался? Вполне возможно, что и Сашка… Если «Арена» и в самом деле куда серьезнее, чем кажется, то у нее могут быть сильные покровители, в том числе и в самых высоких кругах… Хотя, возможно, и не Сашка. Михаил и сам порядком наследил, упорно пытаясь выяснить все, что возможно, о подозрительной фирме, — и с аналитиками беседовал, и в ОБЭП зачастил, и даже подключил к делу пару своих знакомых из небезызвестного комитета глубинного бурения. Рано или поздно его активность все равно должна была выплыть наружу. Конечно, он понимал, что нарывается на неприятности — Бурый сразу дал всем понять, что никакого самоуправства не терпит, за исключением собственного. И любую попытку подчиненного проявить инициативу воспринимает как личное оскорбление — с соответствующей реакцией, естественно.

— Семен Петрович, я как раз хотел доложить…

— В жопу засунь свой доклад, ясно? Чтобы я про эту твою деятельность с этой, как ее, «Ареной» больше не слышал, ты понял? Узнаю, что продолжаешь лезть без мыла в задницу, отправлю на все четыре стороны в народное хозяйство к чертям собачьим!

— Но…

— Ты что, спорить собрался? Работы мало? Примешь у Дудикова дело по карманникам, через неделю доложишь. Все, пшел отсюда…

Михаил чуть не застонал. Дело было гиблое, пахать по нему — немерено, а результат почти наверняка будет нулевой. Его и сунули Дудикову, поскольку тот самый молодой и от него пока все равно особых результатов не ждали.

Конечно, опер мог бы многое сказать полковнику — и про «Арену», и про то, что оперская работа в большой степени строится на интуиции, а она, интуиция, прямо-таки вопиет о том, что с фирмой дела нечисты… Мог бы — но Бурый не станет слушать. Снова сорвется на крик, навешает дополнительной нагрузки, и все закончится еще хуже. С трудом подавив желание заматериться в ответ, Миша направился к выходу из кабинета. У самой двери его остановил голос начальника. Странный, непривычно тихий голос, совсем не характерный для вечно злобного Бурого.