Зато весь газетный разворот был отдан подробнейшему описанию костюмированного бала на ранчо дона Манеко. Материал, разумеется, был не первой свежести, но это, по-видимому, объяснялось тем, что автор, сам очевидец и участник торжества, хотел придать ему определенные художественные достоинства, и это потребовало некоторой временной дистанции, позволившей правильно расставить все акценты и особенно подчеркнуть «блистательное хладнокровие, с которым хозяин и устроитель торжества, почтеннейший сеньор Манеко Уриарте, дал отпор бесчинствам пресловутого Зорро и двух его сообщников, проникших на праздник с единственной целью: омрачить его своими безобразными выходками!».

– Что за бред! Какие сообщники! – со смехом воскликнул дон Диего, дойдя до этого пассажа.

Дон Росендо и Касильда быстро переглянулись между собой. Затем Касильда небрежно поинтересовалась, что помешало дону Диего принять участие в костюмированном бале в честь события, состоявшегося во многом благодаря его, дона де ла Вега, усилиям и отваге.

– А я, представьте себе, не получил приглашения! – Дон Диего всплеснул руками и посмотрел на брата и сестру по-детски наивным взглядом.

– Не хочет ли дон Манеко приписать себе все заслуги… – начал было дон Росендо, но собеседник остановил его предупредительным жестом ладони.

– Нет-нет, сеньор Уриарте – человек чести! – с неожиданной горячностью вступился дон Диего. – Я всегда считал, что голубиная почта при всей ее скорости все же не обладает соответствующей надежностью: хищники, погода – одинокая птица так беззащитна!.. – И дон Диего скорбно потупился, словно переживая трагическую гибель почтового голубка.

На веранде, где сидели трое собеседников, воцарилось молчание, прервавшееся лишь с появлением Хачиты, которая шепотом спросила, не желают ли сеньоры еще кофе.

– Да, Хачита, еще три чашечки, – коротко сказала Касильда, с любопытством наблюдавшая за доном Диего.

Служанка вышла, а когда вдалеке затих скрип половиц, дон Диего неожиданно поднял взгляд на дона Росендо, широко улыбнулся и, покусывая ус, пробормотал:

– Значит, сообщники?.. Любопытно… То был одинокий скиталец, Робин Гуд, и вдруг сразу стало трое, целая банда, – понимаете, к чему клонит этот писака?..

– Догадываюсь, – нахмурился дон Росендо.

– Банду надо обнаружить и обезвредить, так, дон Диего? – спросила Касильда.

– Боюсь, что дело идет именно к этому, – кивнул дон Диего.

– Но как они собираются это совершить? – задумался дон Росендо. – Нужны какие-то приметы, доказательства…

– Сейчас будут вам и приметы, – пообещал дон Диего, вновь погружая взор в газетный разворот.

И действительно: вслед за описанием героического поведения дона Манеко, вынудившего «троих мерзавцев трусливо, с позором ретироваться с места схватки», автор как бы вскользь отмечал то любопытное обстоятельство, что вслед за исчезновением «банды» в гостевой конюшне недосчитались двух лошадей, опять же, по странному совпадению, принадлежавших дону Росендо и его очаровательной сестрице. Намек был сделан настолько грубо, что дон Росендо даже вздрогнул, когда его друг умолк и поднял на него долгий внимательный взгляд.

– Из этого еще ничего не следует, – медленно произнес дон Росендо, не отводя глаз от лица собеседника. – Лошадь не доказательство, не свидетель…

– О да! – весело расхохотался дон Диего. – Лошадь нельзя допросить, но можно допросить хозяина!

– Что вы хотите этим сказать? – насторожилась Касильда.

– Я хочу сказать, что вы вступили в область, где начинает действовать местное правосудие, – объявил дон Диего. – А его особенности, я надеюсь, вам уже немного знакомы: кто сильнее, тот и прав!

– В таком случае, мы еще посмотрим, кто сильнее! – стиснул зубы дон Росендо.

Но возможность применить этот тезис на практике пока не представлялась. Дон Росендо ожидал открытого нападения, появления шерифа, дона Манеко – оснований для того, чтобы явиться на ранчо или, по крайней мере, осмотреть лошадей, было достаточно, – но два дня прошли тихо, а на третий на ранчо доставили очередную газетку, где исчезновение Роке, безуспешные поиски его предполагаемого убийцы Тилькуате, потасовка на ранчо дона Манеко и личность теперь уже «главаря банды» Зорро ставились в такие отношения, словно представляли собой звенья одной цепи, начало которой скрывалось где-то на ранчо дона Росендо, а конец должен был, по мысли автора, привести к «кладу Монтесумы».

Эта публикация чуть не стала последней каплей, переполнившей чашу терпения дона Росендо.

– Это вызов! – гневно крикнул он, отбрасывая газетку сидящему напротив дону Диего. – Они хотят, чтобы мы ответили, и потому валят в кучу все, что взбредет в их вечно гудящие с похмелья головы!

– О да, воображение этих господ поистине безгранично! – расхохотался дон Диего, оборачивая к своему собеседнику четвертую полосу с жирным заголовком «Разрушение капища – дело банды Зорро!».

– О боже, выходит, и истуканов мы расколотили! – воскликнула доселе молчавшая Касильда.

– Как ты сказала? – медленно повернулся к сестре дон Росендо. – Что значит «мы»?..

Касильда смутилась, но дон Диего тут же выручил ее, заметив, что от всей этой газетной чепухи может пойти кругом и гораздо более крепкая голова. Касильда хотела было оскорбиться на столь нелестный для нее намек, но дон Росендо жестом остановил сестру и стал в довольно резких выражениях говорить о том, что за спиной всяких там «посторонних», «наблюдателей» и прочих газетных анонимов наверняка кто-то стоит. И этот кто-то рассчитывает, что у наследников дона Лусеро не выдержат нервы и они вступят в полемику, с тем чтобы защитить свою честь.

– И самое глупое в подобной ситуации – делать то, чего ждет от вас ваш противник, – закончил его рассуждения дон Диего.

– Но делать все же что-то надо, – возразил дон Росендо. – Нельзя же сидеть и ждать, когда в ворота постучится шериф с понятыми!

– Полагаю, что до этого дело не дойдет, – улыбнулся дон Диего.

– Но тогда зачем вся эта галиматья? – спросил дон Росендо, ткнув пальцем в пачку газет.

– Клад Монтесумы, – произнес дон Диего. – Тот, кто водит этими продажными перьями, хочет знать, известно ли вам что-либо об этом легендарном сокровище, а если да, то что именно вам известно. Ведь согласно преданию, сохранилась не только большая часть от виденных Кортесом драгоценностей, но и каменное изваяние Уицилопочтли, кровожадного идола, которого до сих пор тайно ублажают свежими человеческими сердцами, вырванными из дымящейся от крови груди…

– Вы намекаете на тот случай на поляне? – нетерпеливо перебил дон Росендо.

– Отнюдь, – усмехнулся дон Диего. – На поляне была грубая фальшивка. Я имею в виду настоящего Уицилопочтли, каменную статую, покрытую золотыми пластинами и украшенную множеством драгоценных камней. Говорят, что именно у ее подножия приносят кровавые жертвы старики индейцы, когда хотят, чтобы божество ниспослало дождь на горящие от зноя поля, осчастливило первенцем бездетную семью, исцелило от смертельной болезни…

– И как, успешно? – тихим голосом спросил дон Росендо. – Божество помогает?

– Говорят, что да, – беспечно отозвался дон Диего. – Но мне самому не приходилось наблюдать больных, исцеленных столь жестокими средствами, так что приходится верить на слово.

– Кому? – спросила Касильда.

– Очевидцам, – пожал плечами дон Диего. – Или тем, кто выдает себя за таковых…

– По-видимому, их рассказы звучат достаточно убедительно, если даже вы, дон Диего, при всем вашем знании местных нравов, не в состоянии определить, истина это или фальшивка, – заметил дон Росендо.

– Я могу быть чересчур доверчив, – возразил дон Диего, – к тому же некоторые из рассказчиков обладают поразительным даром внушения.

– Гипноз? – усмехнулся дон Росендо.

– Вполне возможно, – кивнул его собеседник.

– Хотела бы я испытать на себе это необычное состояние, – сказала Касильда. – Я много слышала о гипнозе, внушении, опытах Месмера еще на родине, в Англии, но никогда до конца не верила в то, что один человек может полностью подчинить себе ум, чувства, волю другого человека…