– Вы не любите оставаться в долгу? – вдруг спросил дон Диего, словно угадав его мысли.

– Вы ясновидящий, – улыбнулся дон Росендо. – Но я бы выразился несколько иначе: ответные дружеские чувства, новое приятное знакомство просто обязывают меня украсить стойку между нами вон той бутылочкой!

И дон Росендо указал на квадратный штоф с выпуклой серебристой подковой на плоском боку. Штоф стоял на полке почти под самым потолком, и для того, чтобы достать его, мулатке потребовалось бы не только оторваться от зрелища, но и подняться по приставленной к стенке стремянке.

– Браво! Наши вкусы совпадают! – воскликнул дон Диего. – Розина?..

Широкие складки на юбке мулатки вздрогнули, она с кряхтеньем разогнула спину и повернула к собеседникам потное черное лицо с блестящими маслинами глаз.

– Спешу, сеньор Диего, спешу! – заквохтала она, переваливаясь по скрипучим половицам.

– О, нет-нет! – протестующе замахал руками дон Диего. – Если тебе доставляет удовольствие наблюдать, как благородное животное сбрасывает себе под копыта мешок с костями, который при этом почему-то продолжает считать себя венцом творения, оставайся на своем месте! Если ты, разумеется, позволишь мне самому обслужить и себя, и моего друга дона Росендо Вудсворта!..

– Да я бы с радостью, дон Диего! – взволнованно зашептала мулатка, понизив и без того сиплый голос. – Но если дон Мигель увидит, как кто-то чужой входит за стойку и прикасается к его бутылкам, он сживет меня со свету!

– На этот счет ты можешь быть абсолютно спокойна!.. – со смехом воскликнул дон Диего. – Чтобы я, Диего де ла Вега, оказался за стойкой кабатчика! Да будь я трижды проклят!

При этих словах в его руке появился тонкий хлыстик на длинной упругой рукоятке, в воздухе раздался сухой щелчок, и штоф захлестнула вокруг горлышка кожаная петля, а еще через секунду он закачался перед глазами дона Росендо.

– Розина, лови! – в тот же миг крикнул дон Росендо.

В воздухе блеснула серебряная монета, мулатка мягким кошачьим движением темной ладони погасила ее блеск и, упрятав монету в широких складках изрядно затасканной юбки, вновь прильнула к золотистой от солнечной пыли щелке. Тем временем дон Диего осторожно опустил донышко бутылки на стойку, освободил ее горлышко от петли и, намотав свой хлыстик на рукоятку, заткнул его за голенище высокого, украшенного звездчатой шпорой сапога.

– Я вижу, вы не привыкли пользоваться чьими бы то ни было услугами, сеньор, – сказал дон Росендо, подвигая к себе бутылку, – но все же позвольте мне откупорить этот дружеский штоф и наполнить бокалы в честь нашего знакомства!

– Я не имею обыкновения причинять беспокойство заботой о своей персоне, – учтиво ответил дон Диего, – но препятствовать выражениям прекрасных чувств также не в моих правилах!

«Вот уж кому в цирке выступать, так это тебе, приятель», – подумал дон Росендо, рукояткой ножа скалывая сургуч с бутылочного горлышка. Когда из-под лаковой бурой шапочки показалась пробка, дон Росендо вышиб ее ударом кулака о донышко бутылки и до половины наполнил стаканы прозрачной жидкостью темно-медового цвета.

– Я вас не задерживаю? – учтиво поинтересовался дон Диего, после того как они молча опорожнили свои стаканы в память дона Лусеро.

– Не то чтобы да, но… – уклончиво заговорил дон Росендо, прислушиваясь к площадному шуму.

– Я понял! – с готовностью подхватил дон Диего. – Вы хотели бы взглянуть на это увлекательное зрелище, единственное развлечение в этих, в общем-то, скучных местах?..

– Да-да, конечно, я так мало знаю здешние обычаи, жизнь простых людей, – согласно кивнул дон Росендо, – их печали, радости!

– Я не думаю, что их чувства существенно отличаются от наших с вами, – усмехнулся дон Диего, указывая на стаканы, вновь наполненные его учтивым собеседником. – И для того, чтобы в этом убедиться, достаточно подняться на крышу… Не пройдет и нескольких мгновений, как вы совершенно уподобитесь этой почтенной кофейной сеньоре!

И дон Диего с лукавой усмешкой кивнул в сторону Розины, замершей перед щелью, как курица, околдованная меловой чертой, прочерченной перед ее носом.

– С превеликим удовольствием! – воскликнул дон Росендо, с нетерпением ожидавший подходящего повода, чтобы покинуть унылые стены кабака.

– В таком случае, прошу!

Лицо дона Диего вновь озарила ослепительная улыбка, он легко соскочил с табурета и, не выпуская из руки стакана, широким жестом указал в сторону щита, отделяющего сумеречный покой зала от знойного буйства площади. Дон Росендо также спрыгнул на пол и с недоумением посмотрел на исполосованный пыльными солнечными щелями щит.

– Чего вы ждете, сеньор Росендо? – громко, перекрыв очередной взрыв трибун, воскликнул дон Диего. – Я же сказал: прошу!

– Но отчего бы нам не воспользоваться обыкновенным путем? – осторожно поинтересовался дон Росендо, указывая на дверь за стойкой бара.

– Как вам будет угодно! – передернул плечами дон Диего. – Что же касается меня, то я даже на миг не хотел бы оказаться по ту сторону стойки, дабы не уподобляться содержателю этого почтенного заведения! И не потому, что я имею что-то против него, отнюдь, просто я считаю, что в этой жизни каждый должен занимать свое место и не покушаться на чужое!

– Я полностью разделяю ваше мнение, сеньор, но… – нерешительно заговорил дон Росендо.

– Что «но»? – перебил дон Диего, насмешливо глядя на него.

– Каким образом вы собираетесь попасть на эти так называемые трибуны? – спросил дон Росендо, указывая пальцем в потолок, дрожащий от бешеного топота бесчисленных сапог.

– Нет ничего проще, сеньор! – воскликнул дон Диего. – Я предпочитаю самый короткий путь!

Сказав это, он повернулся к дону Росендо спиной, решительными шагами подошел к щиту и слегка похлопал ладонью по широкой спине Розины.

– Сеньоры желают еще виски? – живо отозвалась мулатка, обернувшись к нему.

– Нет-нет, Розина, не беспокойся! – остановил ее порыв дон Диего.

– Может быть, сеньоры желают… – вновь попробовала угадать его мысль услужливая Розина.

– Посмотреть, что же там такое творится, – подсказал дон Диего, указывая на щит, – отчего стоит такой гвалт, словно в Комале случилось землетрясение?

– Я думаю, что если сеньор сам попробует сесть на необъезженную трехлетку, землетрясение покажется ему воскресной прогулкой на шотландском пони! – захохотала мулатка, обнажив крупные жемчужные зубы.

– Блестящая идея! Вы не находите? – воскликнул дон Диего, оборачиваясь к дону Росендо.

– Нахожу, – насмешливо процедил тот, предвкушая очередной трюк своего эксцентричного приятеля.

– Тогда не будем медлить, вперед!

С этими словами дон Диего подскочил к щиту и ударом ноги опрокинул его в густые клубы площадной пыли. Дверной проем открылся, и глазам дона Росендо предстала следующая картина: окружающие крыши были плотно, как маисовые початки, забиты кружками всевозможных сомбреро, прыгавших и метавшихся подобно пузырям на поверхности котла с кипящей смолой. Причиной всего этого безумия был вороной жеребец, скачущий посреди площади, как дельфин, брошенный на огромную раскаленную сковородку. Его копыта уже успели взбить в воздух столь густую пелену пыли, что она совершенно закрыла ноги скакуна, оставив взору дона Росендо лишь бешено изгибающуюся спину и седока, который то проваливался в яму между холкой и крупом, то взлетал над седлом тряпичной куклой. Порой жеребец вставал на дыбы и едва не опрокидывался на спину, грозя раздавить цепкого наездника, но тот каждый раз успевал так сильно дернуть за узду, что конь вновь обрушивался в пыль, разбрасывая по сторонам рваные хлопья пены.

Жеребец, всадник и зрители были настолько увлечены происходящим, что когда тяжелый щит с грохотом рухнул в пыль, никто даже не обратил на это внимания. К тому же падение щита совпало с падением наездника; жеребец вновь вскинулся на дыбы, узда оборвалась, и всадник, потерявший последнюю ниточку, связывающую его с неукротимым скакуном, вылетел из седла и исчез в пыли под конскими копытами. По трибунам пронесся согласный вздох, в жеребца полетели шляпы, перчатки, недоеденные бананы, кто-то даже кинул большой ломоть хлеба с солью, но все эти мелочи нисколько не отвлекали рассвирепевшее животное от его недавнего мучителя. Жеребец застыл посреди площади, как статуя, выгнул шею дугой и свирепо скосил кровавый глаз на своего поверженного в пыль наездника. Тот лежал неподвижно, уткнувшись лицом в землю, но стоило ему чуть шевельнуться, как жеребец вскидывал ногу и острым копытом расчетливо ударял лежащего по ребрам. Всадник со стоном вновь распластывался в пыли, по рядам зрителей проносился вздох, и зоркий глаз дона Росендо уже заметил среди курток и шляпных полей тусклые проблески револьверных стволов. Стрелки были наготове, и в тот момент, когда конь встал на дыбы, намереваясь всей своей тяжестью обрушиться на бездыханное человеческое тело, на трибунах засверкали белые колючие вспышки и раздались сухие хлопки выстрелов. Дон Росендо замер, с невольным трепетом ожидая того момента, когда благородное животное рухнет в пыль рядом с поверженным наездником, но стрелявшие знали свое дело: пули только опалили свирепо раздутые ноздри жеребца, но ни одна из них не повредила даже волоска на конской шкуре. Впрочем, этого было довольно, чтобы жеребец метнулся в сторону и на какое-то время оставил свою жертву. Теперь его свирепо выкаченные глаза обратились к трибунам, откуда тут же грянули залпы всякого хлама, включая тухлые яйца, пара-тройка которых влепилась в белую звездочку между ушами жеребца и вонючими языками потекла по точеной конской морде.