Сперва Хавронья притянула к себе Линду, и они, тесно прилипнув друг к другу, стали целоваться, тереться животами и титьками, тискать друг друга коленками, лизать друг другу плечи. Потом повалились на песок и с нежностью, достойной лучшего применения, взялись гладить друг дружку, перекатываться по песку, пощупывать мохнатые места, просовывать в них пальчики, сперва по одному, потом по два, а после чуть ли не по всей пятерне. При этом они так рычали и выли, стонали и охали, что с ума можно было сойти.

От всего этого на меня тоже начало находить, мягко говоря, нездоровое возбуждение. Мне отчетливо захотелось присоединиться к этой компании, хотя еще за пару минут до этого я собирался уйти.

Я как-то не обратил внимания на то, что рядом с возлюбленными валялся некий продолговатый предмет. Очевидно, его бросили на песок еще до того, как начались поцелуи. Этот предмет был завернут в розовую бумагу и запаян в полиэтилен. Когда Линда, на несколько секунд прервав игру, дотянулась до этого предмета и разорвала упаковку, то на меня нашел балдеж. Это была модель пениса с двумя головками. Судя по всему, сделанная из латекса. Посередине этого высокохудожественного инструмента была даже мошонка изображена из того же материала, должно быть, чтобы впечатление не портить. Вся эта искусственная хреновина была телесного цвета и смотрелась очень натурально.

Линда передала ее Хрюшке, и та без долгих размышлений запихнула ее себе в аккурат «по самый помидор». Свела ноги вместе и… почти превратилась в мужика. Такому прибору позавидуешь!

Ну а потом Линда, сладко потянувшись, раскинулась в позе морской звезды, и Хрюшка улеглась на нее. Ну блин! Тут можно было только диву даваться. Сто лет будешь думать, ревновать или не ревновать. Ведь не твою жену трахают, а она трахает… Свихнуться можно.

Ленка сопела, Линда охала, а я сидел как дурак, испытывая горячий комсомольский порыв выскочить и пристроиться с какой-нибудь стороны. Загвоздка была в том, что все штатные места были заняты и пристраиваться надо было, как выражаются ученые люди, орально или анально. Но Хрюшке это обычно не нравилось, и она позволяла такие дела крайне редко, только под хорошим «наркозом». Насчет Линды я не знал, но догадывался что с этим делом у нее может быть без затруднений. Тем не менее, выскакивать из-за кустов и с криком «ки-я» набрасываться на баб было как-то стремно.

Какие-то секунды отделяли меня от этого прыжка. Может, пять, а может, десять. Недаром говорится в известной песне, что о секундах свысока думать

не надо. Если бы я выскочил, то скорее всего оказался бы в очень неприятной ситуации и невыгодном положении. Но спасло меня от этой неприятности именно то, что я не выскочил. И еще одно. Привычка оглядываться, прежде чем делать шаг вперед, на открытое место. То ли она у меня самого выработалась, то ли от Брауна после его вьетнамско-ангольско-зимбабвийских похождений осталась. Открытое место всегда опасно, ежели воюешь и знаешь, что враг где-то рядом. Но оно в тыщу раз опаснее, когда никакой войны нет и никакого врага не ждешь.

И я, в общем-то, не ждал врага. То есть не то чтобы совсем не ждал, но после того как благополучно проехал два острова, немного подрасслабился. Туристом себя ощутил, плейбоем каким-то, мать его за ногу! А оглянулся, можно сказать, без всякой задней мысли, машинально.

Но очень вовремя.

Как раз в тот момент, когда я, прячась в кустах, повернул, башку и поглядел в просвет в листве, там мелькнула пятнистая фигура. Даже в этот момент, однако, я еще не сильно встревожился. Правда, на борту самолета никаких камуфляжников не было, но черт его знает, может, на этом острове какой-нибудь егерь обитает, следящий за тем, чтобы черепах не воровали и не пускали на супчик. И даже обнаружив, что гражданин в камуфляже вооружен — чем именно, с первого раза я не рассмотрел, — еще не совсем обеспокоился. Егерь может быть и с винтарем — браконьеров, скажем, гонять или лишнее поголовье отстреливать.

Тем не менее, после того, как я эту камуфляжку увидел, никакой прыжок уже не мог состояться. То, чем занимались Линда с Хрюшкой, меня перестало интересовать целиком и полностью. Мне не понравилось бы влезать в эту кучу малу даже на глазах у мирного егеря.

Следом за первым между деревьями промелькнул второй, потом третий и четвертый. Шли хорошо, почти беззвучно. Профессионалы. Нет, на участников месячника по борьбе с браконьерством они не походили. А вот на коммандос — очень даже. Хотя времени на то, чтобы как следует разглядеть их, они мне не дали, но кое-какие важные детали я все-таки зафиксировал. Прежде всего оружие. У этих ребят были точно такие же автоматы, как у «джикеев», атаковавших «Торро д'Антильяс». Конечно, эти инструменты могли оказаться у кого угодно, даже у тех же французов, ежели они, скажем, полностью покрошили «джикеев» и прибрали их вещички.

Конечно, могло оказаться и так, что какое-нибудь спецподразделение США проводило здесь плановые тактические занятия по теме «Действия разведгруппы на тропическом острове» (ежели такая тема в ихнем расписании имеется). Но мне не хотелось думать о хорошем. Меня гораздо больше беспокоило то, что меня сейчас обнаружат и лишат свободы. Это как минимум. Те, кому нужны мои мозги, будут брать живьем. Но вот Сергей Николаевич Сорокин, если это, упаси Господь, его бойцы, просто выведет меня в расход, как завещал ему Феликс Эдмундович. Ради светлого будущего человечества. Неясны были и последствия появления здесь людей отца родного. Тут чего хошь дожидайся: может, отеческого поцелуя в лобик, может, пули в то же место, наконец, можно было дождаться и того и другого — последовательность неважна.

Поле зрения через прореху в листве было узкое. Пятнистые больше не показывались. Я растопырил уши как локаторы и пытался хотя бы расслышать, в каком направлении пошли коммандос. А вот хрен расслышишь, когда Ленка с Линдой, балдея от своего извращенства, вопят и пищат, будто их сразу дюжина мужиков имеет.

То, что подкрадываться надо незаметно, хорошо известно грамотным людям. Впрочем, объектом этого самого, по счастью, оказался не я. Камуфляжники, вышли, выражаясь по-военному, «на рубеж кустов» малость левее, чем находился я. Всего в десяти шагах, но левее. Их действительно было четверо. Меня они не заметили, пожалуй, только потому, что я вовремя отодвинул за куст ногу. Причем сделал это не совсем бесшумно, и головорезы не услышали меня только потому, что в этот момент Линда испустила очередной стон.

Сжавшись в комок за кустом, я потерял возможность видеть молодцов, но зато на какое-то время обрел возможность их слышать. Все-таки не дышать они не могли. Да и шаги теперь звучали отчетливо. Например, я даже сумел расчухать, что один из них остался на месте, двое подались дальше влево, а четвертый попер прямо в мою сторону. Видимо, господа решили замкнуть пляжик в полукольцо.

Очень мне это не понравилось. В голове промелькнула трезвая мысль: может, не стоит рыпаться? Ведь шансов на то, что я нужен живым, достаточно много. Сейчас выйдет мужик, обнаружит, наведет пушку для страховки — можно спокойно поднять «хенде хох» и не испытывать угрызений совести. В конце концов, вся ответственность за потерю бдительности лежит не на мне.

В общем, эта здравая мысль не покидала меня почти до того самого момента, пока камуфлированный деятель не подошел вплотную к моему кусту. Именно в этот миг появилась другая мысль, отличавшаяся большей дальновидностью, но и более шальная, поскольку грозила резко отрицательными изменениями в состоянии моего здоровья. Дальновидность заключалась в том, что я очень отчетливо понял: моя башка нужна ненадолго. Выкачают из нее все — и расшибут. Кашку слопал — чашку об пол. И Ленке, кстати, жить дадут ровно столько, сколько она будет расшифровывать кодировку моей памяти.

От всего этого мне очень захотелось жить и желательно на свободе. Именно поэтому я, еще не очень соображая, что буду делать дальше, выбросил вперед левую ногу. Выбросил я ее как раз вовремя, в тот самый миг, когда камуфляжник раздвигал кусты. Само собой, при этом он маленько прижмурился, дабы не мазнуть веткой по глазам. Чисто инстинктивно. А под ноги как-то не поглядел…