— Кто я, доктор? — Мне было наплевать, описывались такие случаи раньше или нет. А вот знать, кто я такой, представляло для меня проблему насущную. Поэтому напомнить о себе повторно я счел нелишним.

— Кто вы? — переспросил Энрикес с легкой задумчивостью. Именно после этой задумчивой паузы мне стало ясно, что с тем же успехом я мог поинтересоваться о себе у подушки или кровати. — А вы сами о себе ничего не помните, сеньор?

— Ничего, — выдавилось из меня.

— Совсем ничего? — удивился Энрикес.

— Да, — ответил я.

— Хорошо, — сказал доктор Херардо, — вы помните что-нибудь из того, что я вам рассказал днем?

— Помню, — ответил я. — Вы говорили, что я поступил сюда 24 августа 1994 года. А сегодня 12 сентября 1996 года. Как я к вам попал? — Язык мой очень быстро обретал былую спортивную форму, и даже мозги ему не очень мешали.

Лекарь опять задумался. Мне показалось, что он либо не знает, что соврать, либо размышляет над тем, что мне можно говорить, а что нельзя.

— К сожалению, — произнес доктор, — мы сами знаем о вас немного. 23 августа 1994 года вы были обнаружены на отмели у северо-восточной оконечности острова…

— Какого? — перебил я.

— Гран-Кальмаро, естественно. Вам это что-нибудь говорит?

— Это Атлантический океан?

— Да. Более конкретно — Карибское море.

— Кто меня обнаружил?

— В полицию позвонил сеньор, пожелавший остаться неизвестным. Сообщил, что на отмели метрах в пятидесяти от берега лежит труп. Полиция прибыла туда через полчаса вместе с медицинским экспертом, который должен был…

Доктор замялся, видимо, опасаясь повредить моему психологическому состоянию, но я, поскольку уже ощущал себя живым, сам произнес то, что он произнести стеснялся:

— … констатировать смерть и произвести осмотр трупа.

— Да, именно так, — подтвердил Энрикес, — но оказалось, что у вас прослушивается сердцебиение и дыхание. Несмотря на полное отсутствие сознания и каких-либо реакций на внешние раздражители. Поэтому полиция приняла решение доставить вас в нашу клинику. Это прекрасное лечебное учреждение, и — что особенно важно — лечение у нас абсолютно бесплатное. Наша клиника является составной частью университета «Сент-Николас де Гран-Кальмаро». Мы не только занимаемся лечебной практикой, но и ведем научную работу.

Само собой, что бесплатность медицинского обслуживания я как-то пропустил мимо ушей — чисто рефлекторно, но вот когда услышал о научной работе, то почти сразу же понял: то, что меня два года держали тут бесплатно, наверняка связано с какой-нибудь монографией или диссертацией на тему о коматозном состоянии.

— А какое-нибудь расследование проводилось? — спросил я. — На тему того, как я угодил на ваш остров?

— Не знаю. Вероятно, полиция изучала этот вопрос, но нас не информировала. Более того, нас обязали сообщить, когда вы придете в себя и сможете разговаривать. В течение первых двух или трех месяцев они регулярно звонили в клинику и справлялись о вашем самочувствии, но затем, видимо, решили, что вы …

Деликатный доктор опять замялся.

— Решили, что я так и не приду в сознание? — подсказал я снова.

— Да, вероятно, так. Впрочем, они, по-моему, не имеют оснований считать, что вы стали жертвой преступления. У вас не было каких-либо серьезных ран и иных травматических повреждений, которые свидетельствовали бы о том, что вы подверглись нападению.

— А документов при мне никаких не было? — спросил я это больше для проформы.

— Разумеется, нет. Вас обнаружили в одних плавках. Может быть, теперь вы позволите мне задать несколько вопросов?

— Попробуйте, — ответил я.

— По вашему произношению, весьма характерному, надо сказать, я могу предполагать, что вы уроженец острова Хайди. Это совсем недалеко отсюда. Вам говорит что-нибудь название Хайди?

Хайди… Да, это кое-что говорило. Слово, как электрический импульс, пронеслось по очередной цепочке каких-то реле, замыкателей, проводочков и моторчиков. Эти моторчики закрутились, завертелись, потащили через мою память какие-то полустершиеся видения и картинки.

Промелькнули названия: Сан-Исидро, Лос-Панчос, высота 234,7, мыс Педро Жестокого, горы Сьерра-Агриббенья, Гуэскаде Вест-Индия, Касаде Эспирито Санто, еще чего-то… Потом имена зазвенели одно другого звончей: генералиссимус Педро Лопес, Хуан Антонио Кабальерос (Капитан), Чарльз Чаплин Спенсер (Китаец Чарли), Эстелла Рамос Роса (Элизабет Стил, или просто Киска), команданте или даже «хенераль» Альберто Вердуго (он же бывший ночной сторож из Лос-Панчоса). Потом припомнились имена менее громкие, но более приятные для воспоминаний: Мэри Грин, Синди Уайт, Марсела Родригес, Соледад (по последнему муху тоже Родригес)… Анхель… Голова явно не справлялась со всем обилием информации, которая выплеснулась наружу.

В этом последнем имени я почти сразу уловил особую близость к своей персоне. Еще чуть-чуть — и мне стало ясно: да, одно время это было мое имя. Но было ли оно действительно моим или всего лишь псевдонимом, это требовало уточнения. Ниточка, протянувшаяся от этого имени, повела вглубь, в самое начало, к рождению и крещению…

— Да, — ответил я, — может быть… Но я не могу вспомнить, где я там жил.

— Вам не следует перенапрягать память, — посоветовал врач. — То, что вы сегодня заговорили, это нечто неслыханное. Отдохните, постарайтесь не перегружать интеллект…

Я прикрыл глаза. Мозг стал мыслить быстрее, но в нем возникала прямолинейность, примитивизм и поспешность, свойственная подросткам. Я уже точно знал свой возраст: мне четырнадцать. Еще через пару секунд я был полностью уверен в том, что меня зовут Майк Атвуд. И в своем американском гражданстве абсолютно не сомневался, и в том, как я прожил свои четырнадцать лет, кто мои родители и где я нахожусь в настоящее время…

Я сидел на мягком сиденье автобуса, взбиравшегося в гору по извилистой дороге, бегущей по лесистому склону. Со мной — мои соученики: Дуг Бэрон, Дэн Мурилъо, Салли Мур, Лэйн Платт и еще двадцать четыре человека. Все эти ребята и девчонки не являлись моими врагами, хотя и настоящих друзей среди них было немного.

Но настроение у меня было не самое лучшее.

Это очень тошное чувство, когда ждешь-ждешь интересного и увлекательного события, а вместо этого получается черт знает что. А все от того, что вместо одного учителя на долгожданную экскурсию с нами поехал другой.

Мы почти полгода слушали рассказы Кристофера Конноли о предстоящей в начале летних каникул поездке в Пещеру Сатаны. Крис был в ней раз десять, но так и не прошел всю до конца.

Мистер Конноли преподавал географию и занимался спелеологией. С ним в пещере было бы намного интереснее, чем с занудной и скучной физичкой Тиной Уильяме. Еще бы! Ведь он обещал, что поведет нас в ту часть пещеры, которую обычным экскурсантам не показывают. Он собирался взять с собой отнюдь не всех, а лишь тех, кто будет назубок знать курс географии и сможет сдать не самые простые тесты по технике спелеологии.

Но за один день до поездки, тренируясь на скале, Крис неудачно соскочил с веревочной лестницы и вывихнул ногу. Травма была пустяковая, но в намеченный день он поехать не смог. Переносить экскурсию было уже поздно. Школьный совет, который оплачивал поездку, не хотел платить неустойку. А вместо Криса решили отправить мисс Уильяме, длинную очкастую физичку, которая первый год работала в нашей школе и никакой спелеологией в жизни не занималась.

Автобус довольно долго полз в гору по длинной дороге-серпантину. Все жевали конфеты, пускали пузыри из жвачки, хрустели кукурузой и чипсами, прикладывались к жестяным банкам с кока-колой. Тина Уильяме через каждые полчаса напоминала, что мусор надо складывать в контейнер и не прилеплять жвачку к окнам или к затылкам сидящих впереди девчонок. Никто и не собирался этого делать, но назойливость учительницы очень надоедала. Мой приятель Дуг Бэрон пробормотал: