— А ты помнишь, что стало решающим обстоятельством? — спросила Клара. — Эти часы на камине…

— Да, пожалуй. Если бы ты настояла, и мы купили часы с рыцарями, с настоящей позолотой, то я бы не стал спорить с Таббертом. Потому что хотел бы одолжить у него пятьсот долларов, которых мне не хватало. Но ты отказалась приобретать эту дорогую безделушку, а я смог поговорить с Таббертом именно так, как следовало, и он меня понял. Его позиция по поводу конструкции датчика стала решающей. Мы разработали новый вариант, который не мог случайно объявить ядерную тревогу.

— Точно, — воскликнул я, в тот раз у вас были часы с рыцарями!

— Мне говорили, что это настоящие часы XVIII века, — вздохнула Клара. — Вообще-то мне их было очень жалко…

— Выходит, что, купив эти часы, мы в том, параллельном, потоке времени сделали шаг к ядерной войне, — сказал Милтон Роджерс. — Невероятно, но факт!

Тина Уильямс поежилась, будто ее окунули в холодную воду.

— Это очень страшно. Значит, где-то там, в другом времени, мы уже все мертвы?

Все погрустнели. А мне сразу припомнилось то, что было там. И стало почему-то очень холодно…

Сон на сей раз прекратился как-то неторопливо, в режиме угасания. Я обнаружил, что холод ощущал уже наяву, так как стекло окна каюты было отодвинуто, и оттуда сифонил прохладный ветерок. За окном была темень, чуть подсвеченная судовыми огнями. Судно шло солидным ходом, против ветра, поэтому и дуло здорово. Кроме того, сбоку не было Хрюшки.

Она, как выяснилось, далеко не ушла, просто бегала в туалет. Даже не одеваясь, голышом. Поеживаясь, подошла к окошку, задвинула стекло, а затем поспешила ко мне под бочок.

— Не спишь, гнусный Волчище? Небось, поросятины захотелось? — прошептало ненасытное парнокопытное.

Я отрицательно мотнул головой:

— Нет, просто выспался. Слишком рано заснул, еще засветло. А сейчас сколько времени, кстати?

— Пять минут второго, — зевнула Ленка, — самое оно: спать да спать. Или баловаться. Но ты, хоть и выспался, баловаться не настроен. Что делать будем?

— Может, заснуть попробуем? — предложил я.

— Пойдем, прогуляемся по палубе? Свежий воздух… Может, чувства пробудятся?

— Ага, — с сомнением произнес я, — на холодке разогреюсь.

— На вот халатик, — сказала Хрюшка. — Плавок и майки при таком теплом халате вполне достаточно.

Действительно, халат оказался вполне надежной защитой от ветерка, поскольку был шелковый и на ватной подбивке. В Средней Азии в таких зимой ходят. Шлепанцы Ленка тоже дала теплые. Сама отважно нарядилась в махровый. Морская душа, черт побери!

— А нам разрешат среди ночи по палубе гулять? — спросил я. — Хозяева в претензии не будут?

— Ну, если ты соберешься спустить шлюпку, наверно, будут ругаться. Рассадят нас по разным каютам. Тебя, само собой, поселят в ту, где ты сидел до обеда. Если вздумаешь прыгать за борт, тоже рады не будут. Но ты же не идиот, я думаю.

— Нет, конечно, меня в прошлый раз акулы почему-то не съели, но я как-то по новой им в пасть не собираюсь.

Вышли в коридор, где горел дежурный свет. Там, конечно, обнаружился приятных размеров мальчик, у которого под мышкой висела открытая кобура с «береттой». Он, должно быть, не больно понимал, зачем его поставили на пост, и лениво позевывал, прогуливаясь по коридору. Когда мы появились в коридоре, боец подтянулся и, пропустив нас мимо себя, последовал за нами метрах в трех-четырех.

Мне лично это было по фигу, а вот Ленка сказала:

— Во обалдуи, сторожа приставили. Можно подумать, что мы вдвоем сиганем в море.

— С парашютом же прыгнули… А тут и до воды лететь ближе, и падать мягче.

Обняв Хрюшку за теплый бочок, я двинулся с ней поближе к вольному воздуху. Охранник последовал за нами, соблюдая дистанцию.

— Как этот пароход называется, кстати? — спросил я, когда мы очутились на шлюпочной палубе и подошли к ограждению, чуть в стороне от шлюпбалок.

— «Торро д'Антильяс», бывший «Хенераль Альберто Вердуго». Сухогруз. Приписан к Сан-Исидро, флаг хайдийский. Но зафрахтован Куракиным.

— И что, он на сухогрузе тропические фрукты возит?

— Ну, вообще-то на нем есть рефрижераторная установка, так что тонн триста фруктов он увезет за рейс. Но сам понимаешь, мне не больно про все эти дела докладывают. Он может и не одни фрукты возить.

— А ты сама давно на нем катаешься?

— Нет, конечно. Как только нашарили твою микросхему. Пока ты был коматозником, она не работала, а потом застучала вовсю.

— Стало быть, теперь ее и все остальные слышать могут?

— Да. Чудо-юдо, Сарториус и «джикеи» наверняка. Если бы они еще знали, что она теперь на другом диапазоне работает, то уже давно были бы здесь. Но они не знают, думают, что она отключилась, поломалась и так далее. А это я, Мальчиш-Плохиш, подлую измену сотворила.

— Довольна, как слониха. Может, я к папе очень хочу, а ты не пускаешь?

— И не пущу. Папа мне заподлянок понаделал по линии этой жуткой Танечки.

— А детишек родных тебе повидать не хотелось бы? — спросил я. — Конечно, Зинуля их там не оставит без ласки. У деда тоже, наверно, деньжата не на исходе. Но мама-то их где? Неужели за два года так ничего и не пробудилось?

— Знаешь, Димочка, — это обращение ничего хорошего не сулило, и я понял, что зацепил Хрюшку за живое. — Не тебе бы об этом вякать! Ты сам-то много ими занимался? Ты много о них думал?!

— Ну, извини, я не хотел…

— Хотел не хотел, а выпросил. Ты все делал, как твой папочка велел. Если б мы с Зинкой были ему не нужны как рабочая сила, он бы не приказал вам с Мишкой на нас жениться. И потом все под диктовку Чудо-юда. И ни слова против!

— А ты сама-то могла бы ему возражать? — озлился я.

— Сколько раз возражала! Сам должен помнить, сколько у нас с ним было споров по научной части…

— По научной, может быть, а по чисто деловой ему никто из тех, кто еще жив и здоров, не возражал. Если он принимает решение, то всякий, кто идет вразрез, может заказывать гроб. И учти, сейчас ты, прямо скажем, ему не больно помогаешь.

— Не пугай, я пуганая. О том, что мне надо себя обезопасить, я еще два года назад догадалась. И сейчас знаю, что мне назад хода нет. Детей он не тронет, а мне жить не даст.

Ленка замолчала, а я прижался к ней поплотнее, чтоб не злилась. Постояли, помолчали, поглядели на океан для успокоения.

Качки почти не чувствовалось, волны только чуть-чуть бултыхали по бортам, немного бурлили, расшибаясь о носовую бульбу. «Торро д'Антильяс» явно шел налегке, сидел высоко. Вряд ли на нем были даже те триста тонн фруктов, про которые Ленка поминала. Огоньки корабля высвечивали темную воду, бежали рядом с бортом золотистыми змейками и струйками.

Могучий гул машин «Антильского быка» заглушал прочие звуки. А они, как оказалось, играли немаловажную роль в дальнейшем развитии событий.

В небе мерцали звезды, светила луна. Океан тоже немного светился, планктон гулял. Однако ночь все-таки была густая, тропическая. И хотя по палубам и надстройкам, кроме нас с Ленкой, прохаживалось несколько вахтенных матросов и охранников, разглядеть всего, что творилось в ночи, им было явно не под силу.

Откуда взялись три резиновые моторные лодки, выскочившие, словно камни-голыши, брошенные пацаненком, ума не приложу. То ли держались в темноте за кормой, пользуясь тем, что мощные машины «Торро д'Антильяс» заглушали звук их моторов, то ли их сбросили с какого-нибудь незаметного летающего объекта, то ли через торпедный аппарат подлодки выпустили (даже я знал, что это невозможно!), в общем, хрен поймешь. Однако факт есть факт: две лодки, подскакивая на гребнях волн — оттуда и пришло сравнение с камнями-голышами, — выскочили по правому борту, а еще одна — по левому. Я не понял толком, чего от них можно ждать, когда в море засверкали многочисленные оранжевые вспышки. С лодок замолотили автоматические гранатометы.