— О да.

Мисс Силвер давно поняла, что Линдолл Армитидж не до приятного времяпрепровождения. Она была бледна, под глазами залегли тени. Ни одна болезнь не способна придать такое страдальческое выражение глазам молодой девушки. Мисс Силвер исполнилась сожаления и спросила:

— Вы гостите здесь у друзей?

— У кузины. На самом деле мы не родные кузины, но тетя, которая меня вырастила, приходится тетей и ей, поскольку Лилла вышла замуж за ее племянника, Перри Джоселина, — объяснив все это, Лин осеклась, смущенно улыбнулась и спросила: — Сразу и не разберешься, верно?

Мисс Силвер жизнерадостно отозвалась:

— Семейные узы нелегко объяснить постороннему человеку. Вы говорите, что фамилия вашей кузины — Джоселин?

— Да.

— Боже мой, какое совпадение! Сегодня по дороге в город моей попутчицей оказалась некая мисс Коллинз, которая спешила на встречу с леди Джоселин.

Линдолл вздрогнула и не смогла скрыть изумление.

— С леди Джоселин?

Мисс Силвер укоризненно кашлянула.

— Значит, и она приходится вам родственницей?

— Да, она жена моего кузена Филипа.

Эти слова были произнесены очень просто, но едва они повисли в воздухе, как Линдолл поняла, что сказала неправду. Филип приходился ей таким же кузеном, как и Перри, но если степень ее родства с Перри было объяснить легко, то степень родства с Филипом — невозможно. На самом деле они вовсе не были кузенами, но стоило вспомнить об этом, всплывало множество других подробностей. Линдолл не могла произносить имя Филипа и не вспоминать обо всех узах, которые их связывали.

Пристально наблюдая за ней, мисс Силвер заметила, как Линдолл поморщилась от душевной боли и поспешила прогнать ее. Никто не мог сравниться с мисс Силвер по наблюдательности, восприимчивости к атмосфере, умению подмечать каждую мелочь. Все произошло моментально и почти незаметно, но причиной этой мимолетности, по мнению мисс Силвер, была не переменчивость нрава, а привычка держать себя в руках.

Почти не сделав паузы, Линдолл продолжала:

— Но сегодня Энн ни с кем не встречается — насколько мне известно, ей некогда. Как раз сегодня они переезжают на квартиру в Тентерден-Гарденс. Днем она приехала из Джоселинс-Холта сразу после того, как оттуда были отправлены вещи. Лилла Джоселин, кузина, у которой я живу, пообещала помочь Энн распаковать их. Не понимаю, как Энн согласилась встретиться с мисс Коллинз.

— Но мисс Коллинз будет ждать леди Джоселин под часами на вокзале Ватерлоо, — возразила мисс Силвер.

Линдолл растерянно смотрела на нее. У нее возникло такое чувство, будто в темноте она оступилась на лестнице. Она была смущена, удивлена и не знала, что происходит. Перед ее мысленным взглядом вновь возникла светящаяся полоска вдоль дверного косяка. Дверь была прикрыта неплотно. Полоска света напоминала тонкую золотистую проволоку. Знакомый голос произнес: «Я могла бы написать Нелли Коллинз сама». Возможно, голос все-таки принадлежал Энн, но Линдолл не смогла бы поручиться за это. Мужской голос ответил: «Это не вам решать». Необъяснимые чувства страха и стыда, которые Линдолл испытала в коридоре парикмахерской, снова охватили ее. Вздрогнув, она произнесла:

— Хотите еще чаю? Позвольте вашу чашку.

Потом вошел очередной гость, Линдолл отозвали — в нее вцепилась миссис Мергатройд, которая хотела лишь одного: чтобы кто-нибудь выслушал ее рассказ о дочери Эдит и ее необыкновенном ребенке.

Подразумевалось, что у Эдит есть и муж, но о нем миссис Мергатройд не упоминала. Единственной темой ее разговоров была Эдит — ее цвет лица, ее черты, таланты, дела, ее чудесный малыш, его черты, таланты и дела, что сказал сэр Понсонби Кэннинг про Эдит на ее первом балу, что сказал капитан Уилмот, когда сделал предложение Эдит через полчаса после знакомства, что сказал Эмори, когда ему заказали портрет Эдит. И так далее, и тому подобное — это был бесконечный поток слов, а от слушателя требовались только восхищенные взгляды и возгласы: «Что вы говорите!» Линдолл давно научилась выслушивать подобные излияния. С тех пор как она познакомилась с супругами Мергатройд, миссис Мергатройд говорила только об Эдит. Содержание разговоров оставалось неизменным, разве что супруги год от года становились толще даже в военное время. А Эдит не утратила ни толики совершенства.

Линдолл сидела; внимательно глядя на круглое бледное лицо миссис Мергатройд, напоминавшее сдобную булку.

Миссис Мергатройд считала ее прекрасной слушательницей, покровительствовала ей и добродушно похлопывала по руке. Линдолл спас Пелем Трент, пригласивший ее на «Эпоху танца».

Супруги Джоселин сняли меблированную квартиру и обосновались в ней так же легко и быстро, как в собственном доме, в который вернулись после непродолжительного отсутствия. Глубоко несчастный, старающийся думать только о новой, увлекательной работе Филип не мог не заметить, что за три с половиной года пребывания во французской деревушке у Энн обнаружился талант организатора, которого ей прежде недоставало. Девушка, которая бросала шляпку, пальто и шарф там, где было уместно снять их, превратилась в женщину, умеющую обходиться без прислуги, но поддерживать в доме идеальный порядок. Девушка, способная разве что вскипятить чайник и сварить яйцо, научилась готовить изысканные блюда из немногочисленных ингредиентов, доступных в военное время. О том, чтобы привезти в город миссис Рамидж, Энн и слышать не хотела: «Здесь она затоскует. И потом, в этом нет необходимости — я умею готовить».

— С каких это пор? — удивился Филип и наткнулся на пристальный взгляд ясных серых глаз.

— С тех пор, как я пожила во Франции, дорогой. Самое подходящее место, чтобы научиться стряпать, не правда ли?

Этот краткий эпизод оставил необычный привкус — из тех, которые долго ощущаются во рту. В остальном жизнь наладилась проще, чем в Джоселинс-Холте. Супругам не приходилось делать вид, что они рады «уединению вдвоем». В доме почти всегда была работа. Филип приводил к себе знакомых, Энн встречалась с подругами. Она то и дело звонила по телефону, приглашая кого-то на ленч, кого-то на чай, связывая нити отношений, разорванные почти четыре года назад. Эта бурная деятельность вызывала у Филипа чувство облегчения. Чем насыщеннее жизнь Энн, тем меньше у нее времени для супружеских взаимоотношений. Меньше всего Филип хотел, чтобы все помыслы Энн сосредоточились на нем или его работе. Последняя требовала абсолютной конфиденциальности и не предполагала обсуждений, но в любом случае он предпочел бы держать язык за зубами.

К сожалению, Энн этого не понимала. Очевидно, с детства ей вдолбили в голову аксиому: «Не забывай обсуждать с мужчинами их работу — им это нравится». Насколько Филип знал мать Энн, такие высказывания были в ее стиле. Наконец ему пришлось почти грубо заявить:

— Я не имею права распространяться о своей работе. К тому же это смертельно скучно.

Энн с мягким упреком отозвалась:

— Отчего же? Но что ты имеешь в виду? У тебя секретная работа?

Он нахмурился и сдержанно объяснил:

— Почти вся работа такого рода требует секретности. И потом, мне приходится заниматься ею целыми днями. Я не желаю обсуждать ее, словно прогулку в Гайд-парке.

— А я думала, мужчинам нравится говорить о своей работе.

Разворачивая «Тайме», он уклонился от ответа.

Так прошел первый вечер в новой квартире. В этот же вечер Нелли Коллинз не вернулась домой.

Утром миссис Смитерс позвонила в полицию.

— Хозяйка дома, где я живу, мисс Коллинз, не вернулась домой. Не знаю, что и думать.

Обремененный семьей, солидный сержант Браун попытался успокоить ее:

— И давно она покинула дом?

— Вчера днем! — сердито выпалила миссис Смитерс. — С ее стороны просто непорядочно оставлять меня совсем одну в доме! Ее лавка закрыта, хотя, конечно, какое мне до нее дело! Мне пришлось рассчитываться с молочницей, хотя это тоже не мое дело. Но не могла же я позволить молоку пропасть в военное время!