Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Неистовство вдруг покинуло его, и, высказав все это, он почувствовал слабость, как будто после рыданий. Ему нужно было уходить отсюда. Он снова повернулся к своему чемодану и закрыл крышку.

— В детстве у тебя было слишком много любви, и ты привык к этому. Она испортила тебя.

— Что ж, ты положил этому конец.

Он направился к двери. Джилберт пытался что-то сказать, глядя в пол; в нем, похоже, происходила внутренняя борьба. Льюис знал, что отец при этом испытывает, и ненавидел себя за то, что жалеет этого человека, который так долго и так больно мучил его.

— Дело не в том, что я не хотел тебе помочь, — сказал Джилберт. Нижняя губа его дрожала. — С того самого дня, когда она умерла, я просто… не мог смотреть на тебя, Льюис. Вы с ней были так похожи… и ты был так погружен в свое горе. Тебе была не нужна моя компания.

Так вот оно, оказывается, в чем дело! Все было кончено. Внезапно Льюис совершенно остыл, и все это перестало иметь для него какое-либо значение.

— Тебе, должно быть, сейчас ужасно тяжело, папа. И тем не менее, выбрось все это из головы. Скоро меня здесь опять не будет.

В дверях он что-то вспомнил и остановился.

— Не звони никому. Оставь меня в покое. Понятно?

Он вышел из дома через парадную дверь и оставил ее открытой, а Джилберт смотрел ему вслед и вслушивался в затихающие звуки его шагов. Почувствовав сильную слабость, он присел на кухонный стул.

Так он и сидел на стуле, когда Элис, услышав, как уходит Льюис, спустилась вниз и остановилась в дверях.

— Льюис, — сказал он. — Здесь был Льюис, и он…

Джилберт разрыдался. Эти слезы сломили и ошеломили его. Он потянулся к ней, схватил ее за ночную сорочку и прижал к ней залитое слезами лицо. Элис обхватила руками его голову и, закрыв глаза, стала гладить его. Она представляла себе, как Льюис уходит в темноту, и была благодарна ему и надеялась, что он никогда не вернется.

Глава 13

Льюис спал в лесу под деревом у реки, в том месте, где утонула его мама. Свой чемодан он поднял на дерево, чтобы его не достали лисицы.

Когда он укладывался спать, все мысли его были об отце и о том, что ему делать с Кит; его сознание работало над этим всю ночь, поэтому, когда он проснулся, ему все уже было ясно. Он знал, что должен делать.

Когда он пошел понаблюдать за Кит, ему показалось, что он занимается этим очень давно, что охранять ее уже вошло у него в привычку. После ленча она снова вышла со своей книгой, и он опять мог смотреть на нее и мечтать о ней, но на этот раз все было хуже, более грустно, потому что теперь он уже знал, что должен сделать, и ему хотелось извиниться и объяснить, что ему ничего другого не остается. Он надеялся, что она поймет его. Ему самому хотелось, чтобы был другой выход, но он не мог его найти. Это было так странно и так прекрасно — наблюдать за ней, зная, что он лишает себя всякой надежды быть с ней, сохраняя при этом свой пыл и не отказываясь от благородных намерений.

Когда он вернулся на свое место у реки, то не стал ложиться спать. Он думал, что это, возможно, его последняя ночь на свободе. Он не знал, посадят ли его опять за решетку или заберут в армию, а может быть, в этом и не было никакой разницы. Льюис наслаждался ночью, своим одиночеством и чувством свободы, которое для него по-прежнему было новым ощущением. Когда он вышел из тюрьмы, он этого не чувствовал, он испытывал это только сейчас.

В воскресенье утром солнце после ночной тьмы вставало очень медленно, и небо бледнело целую вечность, прежде чем окрасилось первыми лучами. Было довольно тепло, если не считать момента перед самым рассветом и на рассвете, когда появился туман и воздух стал весьма прохладным. Солнце разогнало туман очень быстро, но, даже несмотря на то что было тепло и сухо, уже ощущалось приближение сентября, поскольку свет стал более тусклым и не такими сияющим, как раньше.

Он умылся в реке, подождал, пока поверхность воды успокоится, а когда она снова стала зеркально гладкой, он взял свою бритву и мыло и очень тщательно побрился, стараясь не дышать на воду, задерживая дыхание во время бритья и выдыхая воздух в сторону, чтобы не дрожало его отражение.

Льюис сполоснул бритву, вытер ее о свою старую рубашку и положил обратно в чемодан. Он намочил волосы и, поскольку расчески у него не было, пригладил их руками, после чего вынул чистые брюки и чистую белую рубашку, которая была аккуратно сложена и не помялась, и оделся. Сложив все остальное в чемодан, он поднял его и медленно побрел через лес.

Льюис видел, как все семейство Кармайклов собирается к завтраку, и тут ударили церковные колокола. Переливы колокольного звона разносились далеко вокруг, и Льюис представил себе, как под эти звуки все люди в деревне завтракают.

Колокола продолжали звенеть, когда Тамсин встала из-за стола; Льюис увидел, как Престон подает к входу машину, и подумал, что шанс ему так и не представится. Но вскоре Кит с Клэр тоже поднялись, Дики остался в столовой один, и Льюис понял, что времени у него не много.

Он быстро пробежал по траве и через открытое окно, возле которого находился стол, оказался в комнате, прежде чем Дики успел что-то крикнуть. Льюис шагнул к нему, и тот замер.

Мебель, приборы, оставшиеся на столе после завтрака, Дики, стоявший с заткнутой за воротник салфеткой, — все замерло в ожидании того, что должно было произойти. Важно было не привлекать внимания. Льюис быстро подскочил к двери и запер ее, и это движение подтолкнуло Дики к действию.

— Убирайся из моего дома! Вон!

Он сорвал с шеи салфетку, бросил ее на стол и выпрямился. Льюис подумал, что тот может кого-то позвать, и поэтому заговорил с ним спокойно:

— Вы такой большой мужчина… А у Кит сколько? Пять футов четыре дюйма? Или пять дюймов? — Дики был сбит с толку, и Льюис подошел немного ближе, продолжая говорить с ним тихим голосом: — Это настоящий подвиг — избивать такую девочку.

— Да как ты смеешь…

— А как Тамсин?

— Не смей! Не смей упоминать имя моей дочери…

— Тамсин? А почему, собственно? Я ведь не разбивал ей лицо. Я ее и пальцем не коснулся.

Он ждал. Он видел, что в Дики сейчас борются страх и злость, что он пытается сообразить, как поступить в такой ситуации. Льюис прислушивался к ритму своего сердца и считал удары, а потом сказал:

— Впрочем, она действительно прижималась ко мне.

Это оказалось нетрудным делом. Дики пошевелился, сдерживая себя, чтобы не двинуться на Льюиса; он уже забыл о том, что хотел позвать на помощь, забыл обо всем, так как перед его глазами возник образ Тамсин, и Льюис видел, что попал в цель.

— Ты…

— Как ко всякой хорошей девушке, к ней, конечно, нужен особый подход… Прелесть.

Дики поднял кулак — и опустил его, потом сделал еще шаг к нему. «Сейчас, — подумал Льюис, — сделай это сейчас!»

— Что же вы? — сказал он. — Давайте, сделайте это.

Дики рассматривал разные варианты. Взгляд Льюиса, как всегда, был отсутствующим, непонятным, как будто он находился под гипнозом, — но он был опасен, раньше он уже показывал свою неистовую силу, и Дики не был уверен в себе.

— Давайте, сделайте это, — тихонько повторил Льюис.

И Дики ударил его. Его кулак врезался в лицо Льюиса, костяшки пальцев хрустнули, удар отдался в руку и в плечо, и он почувствовал вспышку удовольствия.

Голова Льюиса дернулась назад, он отступил на несколько шагов, а Дики, ударив его, тоже отступил, испуганный и готовый бежать, подняв руки для защиты. Однако Льюис не бросился на него, он вообще ничего не делал, только стоял на месте, щурился и смотрел на него тем же пустым взглядом.

— И это все, на что ты способен? — заговорил он. — Это все?

Во рту он ощутил вкус крови, Льюис знал, что зубы у него стали красными, но не попытался убедиться в этом, прикоснувшись к разбитому месту пальцами, как сделал бы любой нормальный человек.

Мысли у Дики путались. Его рука горела после удара, ему казалось позором, когда все дома, стоять вот так в своей столовой перед этим мальчишкой, которого все так боятся, в ожидании, что тот начнет бить его. Он сделал вид, что задумался, но затем быстро двинулся на Льюиса, чтобы застать его врасплох, и ударил — левой, потом правой, как настоящий боксер, — так его учили еще в школе, — и Льюис отлетел назад. Можно было не спешить, потому что этот мальчик даже не поднял рук. Все удары попали туда, куда и были направлены: в его губы, которыми он произнес имя — Тамсин, и в глаз, которым он смотрел на нее.

64
{"b":"293151","o":1}