Он поднял с песка свою рубашку, постирал ее, выкрутил и повесил на дерево сушиться в низких лучах восходящего солнца. Он надел брюки и постарался отряхнуть их от листьев и грязи. После купания повязка у него на руке намокла, но кровь через нее не проступала.
Он почувствовал, что голоден. В заднем кармане брюк лежал кошелек, но Льюис решил, что это плохая идея — идти в свою деревню, да и вообще в любую другую. Он пересчитал свои сигареты. Их было шесть, не так уж много. Он закурил одну; пальцы у него были влажными и оставили на бумаге мокрый след.
Льюис замерз, поэтому вышел на солнышко, вытирая мокрые руки о свои брюки; он стоял и курил, и думал над тем, что ему делать. От холода все стало ясным и четким. Он должен вернуться. Но при этом надо постараться не дать себя поймать.
Он надел свою влажную рубашку и снова пошел через лес. Ранним утром воздух был свеж, и лес выглядел очень красивым. Он все шел, а рубашка на нем начала быстро высыхать.
Глава 11
Льюис расположился среди ветвей большого дуба, растущего в пяти метрах от опушки леса; оттуда ему был хорошо виден дом Дики Кармайкла.
Зато его никто не видел, а ветка, которую он выбрал, была достаточно широкой, чтобы он мог удобно сидеть на ней, опираясь спиной о ствол и согнув ноги. Так что он мог спокойно наблюдать за домом. Он нервничал, в основном из-за того, что его могли обнаружить, но дерево скрывало его, да и никто не приходил на этот край участка, где ничего не было посажено. День он коротал, куря сигареты, наблюдая и размышляя. В понедельник он должен быть в Кенте для прохождения воинской службы. Сегодня была пятница.
Рано утром почти ничего не происходило. Вышел садовник и прополол клумбы возле дома, и это было хоть каким-то разнообразием для Льюиса; примерно в десять уехал Дики. Льюис слышал, как хлопнула парадная дверь, видел, как его «роллс-ройс» подкатил к дому, а затем уехал по аллее. После этого он немного расслабился и почти не думал об этом доме — если не считать того, что он ожидал увидеть здесь Кит. Он отпустил свое сознание.
Льюис думал о Дики. Он подумывал о том, чтобы убить его, но также пытался сообразить, как должен рассуждать такой человек. Он удерживал себя от того, чтобы начать представлять, как именно Дики бил Кит, потому что ему необходимо было оставаться спокойным и рассудительным, но зато он позволил себе думать о других вещах: какие оправдания Дики находил для самого себя и как ему удавалось держать все это в тайне. Он вспомнил, как Кит рассказывала ему, что никогда никому не говорила об этом, вспомнил о ее ужасных синяках. Она была очень гордой, и ему нравилась эта ее черта, но это была глупая гордость: она ни у кого не просила помощи, тогда как ее отец длительное время избивал ее. Он представлял ее в школе и думал, кому бы она могла рассказать об этом там, но потом решил, что если она такая же, как он сам, то, скорее всего, никому. Рассказывать о таких ужасных вещах просто невозможно, он знал это по себе. Он решил, что она почему-то стыдилась этого, но ему очень хотелось, чтобы это было не так. Очаровательная девушка не должна была испытывать таких чувств. Он думал о том, что Дики сделал с Тамсин. Он не видел Тамсин после той их встречи в лесу и не особенно интересовался ею, но она не заслуживала того, чтобы ее били, и он надеялся, что она все-таки не очень пострадала. Он вспомнил ее голубые туфельки, оставшиеся лежать в пыли после того, как она убежала от него. Тогда он был зол на нее, но это больше не имело никакого значения. После того как он раскусил ее, она его больше не интересовала. Тогда в голове у него не было ясности. Сейчас все стало намного понятнее.
Послышался телефонный звонок, и через какое-то время подъехал небольшой фургончик, который был отослан к задней части дома. Льюис слышал, как шум мотора отдалился, а потом снова возник во дворе возле конюшен. Он закурил уже третью сигарету, а через несколько минут в сопровождении дворецкого и Клэр появились рабочие, которые начали осматривать поврежденные окна. Частично стекла в них были разбиты, а свинцовые переплеты местами погнуты. Сначала Льюис прятал свою сигарету за дерево — ему казалось, что огонек сигареты легко заметить, но потом он убедился, что его не видно, и стал наслаждаться возможностью наблюдать за всем этим из своего укрытия. Он уже сожалел, что паниковал и прятал огонек сигареты. Их у него оставалось еще три. Приближалось время обеда, но ему не хотелось думать о еде. Он наблюдал за тем, как из-за угла вынесли оконное стекло, как разрезали его и подогнали по раме. Ему хотелось увидеть Кит, хотелось, чтобы она вышла из дома. И тут она действительно появилась, словно услышала его.
Она была с книгой и яблоком, а под мышкой держала котенка, который сразу же убежал, как только она опустила его на землю. Она спустилась по ступенькам террасы и пошла в его сторону, затем остановилась, легла на живот на траву и начала читать, покачивая согнутыми в коленях ногами и время от времени откусывая от яблока. Позади нее суетились рабочие, а она лежала на солнышке и читала в каких-то двадцати метрах от Льюиса, и он мог свободно наблюдать за ней.
На ней были шорты и рубашка, которая вполне могла быть частью ее спортивной формы для школы, ноги были босыми. Ему нравились ее уши. Он обратил внимание на то, что она обхватила яблоко всей ладонью и откусывала от него сразу большие куски. Он пытался рассмотреть, что она читает, но не смог. Она была загорелой и складной, и каждая часть ее тела идеально сочеталась с другими частями. У нее очень гармоничное строение тела, думал он, такое тело лучше выглядит обнаженным, чем одетым; и в одежде она тоже хороша, но без нее — лучше. Он пытался не представлять ее в обнаженном виде, потому что она не знала, что он здесь, и это было нечестно с его стороны. Он закрыл глаза. Ему хотелось погладить нежную кожу у нее под коленками. Ему хотелось узнать, какова на ощупь эта выступающая косточка у нее на бедре, хотелось положить руку туда и еще ей на спину, чтобы ощутить плавный изгиб талии, нежную поверхность ее кожи. Ему хотелось снова потрогать край ее волос, мягко вьющихся на шее, как у мальчишки и одновременно совсем не как у мальчишки.
Не думать о ее теле не получалось, поэтому он открыл глаза и постарался думать о чем-то другом. Он думал о том, что можно было бы сделать, чтобы помочь ей, и это заставило его вспомнить, что она не хотела его помощи. Возможно, она ее и хотела, просто не хотела ее сейчас. Теперь она знала про Элис и поэтому больше не любила его, так что ему нужно забыть об этом. Мысль о том, что его не любят, была для него не новой, но все-таки было тяжело осознавать, что Кит любила его, а теперь, узнав кое-что о нем, больше уже не любит. Он не должен был позволять себе раздумывать над тем, как все могло бы сложиться, если бы он был лучше. Он знал, что не подходит для такой девушки. С ней ему следовало быть нежным, ласковым и спокойным, но теперь он должен помнить, что она не для него. И хотя она не для него, он все равно должен помочь ей, если сможет.
Позади нее высился дом. Все стало другим. Дом этот перестал для него быть хорошим и безопасным — он превратился в неблагополучное место. Льюису подумалось, что производимый ремонт напоминает восстановление стен крепости в перерыве между битвами. Однако это был всего лишь перерыв. День был теплым, и Льюису казалось, что какое-то время ничего плохого случиться не может, поэтому он решил еще немного понаблюдать за Кит, потому что ему это нравилось, и он позволил себе насладиться этим ощущением.
Время от времени из дома выходила Клэр, чтобы проследить за рабочими, а в час они прекратили работу и ушли. Прозвучал гонг к обеду, Кит встала, потянулась и пошла к дому.
Теперь смотреть было не на кого, Льюис пригрелся на солнышке и позволил себе поспать. Это был ненастоящий сон, скорее полусон, в котором его сознание снова и снова перебирало и изменяло знакомые ему вещи — он начал перестраивать картину мира. Его сознание, подстегиваемое голодом, казалось, вышло из обычных границ; он видел, что понятия, которые были привычными, являются ложными и рассыпаются, когда он начинает присматриваться к ним. Его мысли убегали, растекались и рисовали перед ним все новые картины.
