43. в какой-то момент она исчезает... в какой-то момент она исчезает – больше не делит с тобой уютное обжитое пространство. ты ей звонишь, одной ногой вываливаясь из транса, пытаешься быть ласковым, вежливым: «ну как там дела, заяц?» слышишь в ответ: «пошел ты к чёрту, мерзавец!» и понимаешь – она снова права в каждой буковке. не придраться. в какой-то момент ты ревёшь прямо в офисе от «абаржацо!» ролика про котёнка – прислали друзья по скайпу – и мечтаешь себе, чтобы нашелся один маломальский снайпер, который не промахнётся. «ох, Вы знаете, такая трагедия, такой молодой... были знаки! но он всерьёз их не принимал – хорохорился». в какой-то момент всё становится плавным: - вот звонит мама, рассказывает про погоду и про соления, - вот кофе кипит, выбулькивая из турочки, к сожалению - вот мама опять: про бабушку, и про тётю галю, и про дальнейшие планы - вот ты кому-то врёшь = сочиняешь = впариваешь неправду - вот народ у метро, а за народом торчит замерзший памятник Ленину в какой-то момент ты просто тычешься мордой небритой дней пять, не мытой почти, немодной – вот такой мордой мнёшься на предновогодней пьянке в липкую всеобщую радость и шепчешь себе под нос: «ушла в четверг. но ведь три недели тихонечко собиралась!» 44. есть детальки, которые мне неизменно кажутся пошлыми... есть детальки, которые мне неизменно кажутся пошлыми: читать вслух чужим людям собственные стихи; приходить минут на двадцать позже назначенного времени встречи; постить в жж фотокарточки с декадентскими комментариями; считать, что собирать бутылки – стыдно; судить о женщине по объему её талии; верить, что настоящее ризотто можно попробовать только в Италии; обязательно разговаривать со мной про Таню и пытаться внушить своё мнение (о причёске, одежде, текстах, жестах и тдитп) о ней – мне. есть детальки, которые мне неизменно кажутся гадкими: к примеру – делать взгляд с поволокой и говорить загадками; требовать не загибать страницы, а пользоваться закладками; прятать бутылку джина за цветочными кадками; любой рекламный ролик мерить Каннами, воруя при этом чужие идеи; всякую беседу пытаться перевести в деньги; спрашивать: «ну что, пригласишь на день рождения?» есть детальки, которые мне неизменно кажутся жалкими: привязываться к брендам во всём – от трубки курительной до пижамки; втягивать пузо и втискиваться в пиджак на два размера меньше необходимого; называть «эта штуковина» и писсуар, и презерватив. и собственный член, и дилдо; говорить на родительском собрании: «мой ребенок – индиго! потому он такой впечатлительный, возбудимый, потому он такой бунтарь и задира». мда... детальки, которые и в руки-то взять стыдно. что же я горячусь так? после глинтвейна ещё не остыла? ведь на самом деле мне всё равно – что анфас, что с тыла – просто вдруг передёрнуло. 45. женщины созданы для удовольствий...
женщины созданы для удовольствий. (Господи, спасибо тебе за!) какая разница, чья там баталия, и куда направляется войско, если ты берёшь её лицо ладонями, смотришь прямо в глаза, и видишь – не рассвет вовсе, а утро с кнопкой будильничной + инициалы начальницы Валентины Ильиничны, набранные на бланке компании шрифтом Times New Roman с омерзительными засечками? конечно, у тебя за спиной Рона, громадьё планов, сикорски и танки... женщины придуманы для удовольствий! для ванн из молока с кровью. для внезапного танго у горячей плиты за пару минут до ужина. для дегустаций: сигар, людей, эмоций, взглядов, наркотиков всех мастей. к тому же – на удовольствия возлагая весь смысл этого месива пёстрого, этого кружева, странно не признавать: женщины замужниеженатыенеженатыенезамужние – все(!) созданы скульпторами ордена гедонистов вне зависимости за десять им, за пятьдесят или за триста. и ты – сгусток лености, если годам к двенадцати не потрудился почувствовать вышесказанное. а родителям передай привет – и маме с её тромбами, спайками, спазмами; и отцу – в его газету и миску пельменей, которую он, не задумываясь, перемелет. аккурат перед сном. 46. крепче прижимать свой живот к твоей пояснице... крепче прижимать свой живот к твоей пояснице, образовывая невидимую пуповину, и видеть, что тебе снится: какая-то война сначала; потом – восемь японских школьниц; затем – Ницца, а в Ницце – я + другие, тебе не знакомые, лица; ой! вот чья-то юбка – колени едва видны, аккуратная шлица... так и хочется разбудить тебя, зарычать, зубами впиться в жилку, на шее бьющуюся ритмично. начало рассвета. диван. красивая комната. я что-то химичу в стакане, подходящем более для мартини, чем для абсента или для кальвадоса, или для этого яда, который придумывает моя невоспитанная разнузданная фантазия. крепче прижимать ягодицы к твоему животу, чтобы ты забыла и эту, и ту, и предыдущую ту: выжигать всех, кто был до меня, криком, прижимая подушку ко рту, из зрачков выпуская в твои глаза то напалм, то ртуть, как бы взвизгивая каждым сжатием мышц «ату!» чертовски туг предохранитель. «не толпитесь, пожалуйста. положили цветы (эти ваши жалкие алкие алые розочки) – и – проходите». |
