8. – смотри, я стала совсем седая... – смотри, я стала совсем седая. еще и поправилась после родов. – скажи, что ты будешь со мной всегда, я боюсь лишиться, как кислорода, насмешек твоих и улыбок. восемь лет ты кормишь меня желаньем, в ответ ничего не требуя вовсе. – седая. уставшая. пожилая. совсем уже тётка! а ты могла бы любить меня вот такой нелепой? слезы. нежность течёт по гландам, табачными крошками драным. лето. месяц в ладони сорвался – вот же! желтый, чуть-чуть по краям голубее... и шёпотом, чтобы не растревожить заснувшего сына, кричу тебе я: – ты слышишь, родная, ты мне родная! и я любая – без сна и дна – я, даже когда мой компас сломан, люблю тебя твёрдо и безусловно. 9. – вдруг стало ясно: можно не умирать... – вдруг стало ясно: можно не умирать, бумаг не марать и по ночам не орать. – здесь больше, здесь двести двадцать. я буду брать. пожалуйста, целым куском. не нарезайте. – можно ходить с друзьями в кино и в спортивный зал, красить глаза, не оглядываться назад. – как Вы еще не попробовали прозак? дерзайте! – можно дышать спокойно, не пить вискарь, дулом не ёрзать у пляшущего виска. – если пойдете налево, то Вас искать будут, дружок, не с собаками, а с волками... – можно проверить кровь на сахар и соль, по углям и гвоздикам не ковылять босой. – великолепно меняется Ваше лицо, когда Вы себя ощущаете, как на вулкане. – можно стать наконец нормальной на радость всем! просыпаться не в пять утра, а хотя бы в семь. – эх, положить бы Вас на язык, как монпансье, мне кажется, Вам не помешает чуть-чуть растаять. можно всё по-другому, я знаю! но только как разучиться движением брови менять закат на рассвет и обратно? и видеть издалека, вот еще одна терпит бедствие – вырастает. 10. прости. я сломалась. две недели сомкнутых губ... прости. я сломалась. две недели сомкнутых губ привели к изменениям почвы под коленями, на которых я, шатаясь, стою. это как поменять тайгу на пустыню, букварь поменять на тору и на жесты – слова. впрочем, все, что касается рук стало лишь обострённей – от ногтей до моторики. лето по ключицам течёт. животные нервы орут, доставая вибрацией вопля до рамок скелета, вырываясь за рамки, тревожа пространство. ты это знаешь. прости. я сломалась. прости. я сломалась глубже, чем мне думалось. позвоночник прямой, как штык. плюс один портсигар – на завтрак, обед и ужин. 11. такого ли ты хотела...
такого ли ты хотела слиянья нутра и формы: белая замша лютена, тосканская кожа форда, мой рот, в плавной драке рваный твоим, не менее жарким, чем воздух вокруг? нирвана июльская: тел пижамки усеяны пряным потом – гвоздика, зира, какао. не хочется на работу... желаниям потакая, любуюсь тобой: твой профиль на фоне бойницы в восемь особенно мягок. кофе? подрагивает подносик в ладонях моих, пропахших фантазиями. какой же – лютена белая замша, форда тосканская кожа – мне запах надеть сегодня? 12. секунда, которая всё меняет... секунда, которая всё меняет – не воздух, не пульс, не на вечер планы, а всё. предложения удлиняя, выигрываю минуту. главный, единственно верный манёвр – затишье, улыбкой сдобренное до рвоты. ты всё понимаешь сама без лишних сентенций, правда? о да! ну вот и закончим. я мудрость включаю кнопкой, похожей на 20 копеек детства. 13. сидит. спина прямая. всё строго, чинно... сидит. спина прямая. всё строго, чинно – салфетки хрустят, официанты тоже. думает: «мисс икс ее не приручила, равно как миссис игрек.» и, подытожив что-то в уме, она произносит: «едем!» берет меня за руку цепким браслетом кисти, не глядя в глаза ни мне, ни столам соседним, и тащит на выход. воздух горячий, кислый от смога московского, бьёт по ноздрям. легонько впускаю пальцы в её смоляные кудри и кратко целую губы – мой привкус горький она ощутит несомненно. спустя секунду ударит меня, оставляя трилистник алый на левой щеке, разъяренно и деловито. ну что ж. вот и все. сегодня я дописала последнюю букву латинского алфавита. 14. любишь играться – айсикью, гуглток, скайп... любишь играться – айсикью, гуглток, скайп. ах поводок то натягивать, то отпускать; ах превращать ладонь, то в подушку, то в плётку. на! горлом идёт жирная тишина. а ты мне снишься так беспощадно, так бескомпромиссно, что не избежать атак: табачных на лёгкие. кто тебя научил вскрывать мне жилы одним движением? чик – тоненькой алой струйкою потекла, тоненькой алой стрункою. как игла входит в разрытую вену, так входишь ты в каждую нору мою. отполированный штык твоих упрёков ни разу не попадал мимо – это талант, моя девочка, это дар! равно как я щедро одарена умением чуять острое и нарываться на. |
