— Дай и мне немножко, — сказала Люсинда.

— Ни в коем случае.

— Ты же знаешь, я, вроде, совсем выросла.

— Юридически ты — несовершеннолетняя, которую выпустили под залог.

— Ну и что, ты расскажешь судье, что я выпила глоточек вина?

— И непременно расскажу, что ты куришь косяки у меня на кухне. — Мэг в первый раз учуяла запах травки ночью, после того как Люсинда опять пошла в школу. Посреди ночи Мэг вышла на кухню за стаканом воды и столкнулась с ароматом, который мгновенно перенес ее в детские годы — сладковатый печальный запах, который поднимался с первого этажа их дома вместе со смехом взрослых.

На мгновение это закрыло Люсинде рот. Потом она сказала:

— Мне не спится.

— Ну и что? Почитай книжку. Сделай что-нибудь по дому. Ты говорила об этом доктору Марковиц? — Доктор Марковиц — психиатр, которого власти штата утвердили для лечения Люсинды. Единственной обязанностью девушки было ежедневно в четыре приходить на ее сеансы. Раньше на неделе Мэг непосредственно от врача узнала, что на половину этих сеансов Люсинда опаздывала.

— Да, она сказала, что после травмы это нормально. Хотя не дала мне никаких таблеток. От меня ожидается, что я использую время, чтобы думать. И буду пытаться вспомнить. Но я только это и делаю. Усаживаюсь и стараюсь вспомнить что-то, что я, скорее всего, полностью забыла. Я не хочу возвращаться к этой чертовой теме. На этих сеансах меня гипнотизируют, и когда я просыпаюсь, меня тошнит. Клянусь, мне просто хочется вывернуть все булочки, которые я ела, на персидский ковер доктора Марковиц, который стоит десять тысяч долларов.

— Ты ей это говорила?

— О, да! Я ей все говорила. Она ответила, что это часть процесса. Мое подсознание борется с моим сознанием или что-то такое.

— Любопытно, на каком моменте начинается провал в твоей памяти? Ты помнишь, что была с Мэтом в то утро?

— Что ты хочешь этим сказать? — Мэг уже знала Люсинду достаточно хорошо, чтобы по ее выражению лица определить, что она старается что-то скрыть.

— Франсин сказала мне, что Мэта снова вызывали для допроса, — пояснила ей Мэг. — Похоже, он не может сказать, где был в то утро. А когда я несколько недель назад говорила с ним в Ред-ривере, он был очень скрытным в отношении тебя — и себя, — а также того, что он думает об убийстве. В то утро вы были вместе: такова моя догадка.

Люсинда внезапно перегнулась через стол, налила себе бокал вина и осушила его одним глотком.

— Хорошо, хорошо, — сказала она, вертя пустой бокал на поверхности стола. — Это вроде не государственная тайна, но полиции мы решили не говорить. Я имею в виду, что это не имеет отношения к убийству, хотя выглядит «обличительно». Теперь мне это ясно. Ну да, мы были вместе. Ладно.

— Это было после того, как Ларк забрала тебя из Олбани? Ты улизнула, чтобы увидеться с Мэтом?

— Да, мы уже сто раз так делали. Мы околачивались в лесу — за мастерской, может, с полмили на гору. Там есть заброшенная лачуга, которую Мэт укрепил досками, брошенными Клинтом. У нас там был матрац и одеяла, такой маленький карцер. Мы пили пиво и разговаривали. Мы и другими вещами занимались, ну, ты знаешь. Это было единственное место, где мне было по-настоящему хорошо. Хотя в ту ночь я так дергалась… Сердилась из-за Этана. Я достала в Нью-Йорке немного перкодана, а Мэт спер у Йодера кварту водки. Оторвались по полной. Я имею в виду на всю катушку. Большую часть времени я просто изливалась Мэту про Этана. На самом деле выложила все. Помню, что засыпала, когда солнце всходило — или, скорее всего, заходило, я думаю. Потом я помню, что проснулась с жуткой головной болью. Я взяла еще таблеток и запила их остатками водки. У меня всплывает какое-то неясное видение, как кто-то идет через лес. Звук трескающихся веток. Качающаяся мастерская, которая выглядит странно, как на фотографии. Думаю, это была я — как будто шатаясь иду к мастерской. Потом… в общем, темнота.

— А где был Мэт? — спросила Мэг.

— Позади меня, я думаю, — сказала Люсинда, хмурясь. — Должен был быть. Я помню звук его смеха долетел откуда-то сзади из леса.

Через два дня, за неделю до Рождества, Мэг обнаружила реальный «масштаб» отношений Люсинды и Мэта. Пришел ежемесячный счет за телефон, и он почти вдвое превосходил обычную сумму: увеличение шло за счет звонков поздно ночью на номер Франсин в Ред-ривере. Вечером она устроила Люсинде очную ставку.

— Какого черта ты говорила по телефону, — Мэг скользнула глазами по строчке счета, где стояло время разговоров, — шестьдесят пять минут ночью восьмого декабря? А потом еще пятьдесят семь минут на следующую ночь? Что происходит, Люси?

— Ну… — обычно бледное лицо Люсинды приобрело розовый оттенок. — Мы просто… О, Мэг, он такой… он единственный, кроме тебя, конечно, кто стоит за меня. Когда я была в больнице, он писал мне каждый день. Звонил мне, когда только мог… Когда рядом не было Богоматери, чтобы помешать ему.

— Богоматери? — переспросила Мэг.

— Мы так называем Франсин, — пояснила Люсинда. — Ты же знаешь, она меня ненавидит. И всегда ненавидела. Но мы с Мэтом — мы не осуждаем. Ни ее, ни кого-то еще. Все это делает нас по-настоящему близкими.

— Ты хочешь сказать, что влюблена в Мэта?

— Мы вместе! — ответила Люсинда с вызовом. — Мы… просто вместе. Знаешь, что? Он отказывается рассказывать полиции о нашей ночной попойке. Он это держит от них в секрете. Он старается меня защитить, Мэг. Разве это не круто?

— Послушай, Люсинда, — сказала Мэг. — В этой ситуации нет абсолютно ничего крутого, как ты этого не понимаешь? Убийство Этана раскололо мою жизнь — испортило мои отношения с Ларк, оторвало от племянниц, которых я нежно люблю, отрезало меня от Ред-ривера. Часть моего мира разрушена. А почему? Потому что я стараюсь тебе помочь — и безуспешно пытаюсь докопаться до правды о том, что случилось в то утро. Как ты можешь, черт побери, даже думать, что врать о происшедшем и препятствовать следствию, это круто?

— Это был последний чертов раз, когда я тебе вообще что-то рассказываю, — сказала Люсинда. — А я, дура, думала, что ты хочешь что-то узнать обо мне, о моих чувствах. И не понимала, что речь идет только о тебе!

— Как ты смеешь так говорить! После всего, что я для тебя сделала!

— Ну вот! Опять поехали! Ты говоришь, как раньше говорили Этан с Ларк, — обо всем, что все вы сделали для меня. Вроде я вам какая-то чертова коробка для милостыни. Какое благое дело! Я думала, ты меня любишь, Мэг. Не могу понять, как я могла быть такой дурой и поверить, что кто-то из взрослых сможет меня когда-нибудь действительно полюбить. Такова хренова история моей жизни.

Вскоре после этого она ушла из квартиры, громко хлопнув дверью. Мэг была в нише на кухне и не видела, как она уходила. Она подумала, что Люсинда вышла покурить, успокоиться. Они обе хорошенько спустили пар, и сама Мэг чувствовала себя усталой. Она начала беспокоиться только через полчаса, когда Люсинда не вернулась. Мэг накинула куртку и вышла поискать ее. Было очень холодно, со стороны реки дул пронзительный ветер. Тротуар был пуст. Мэг вновь поспешила наверх и вошла в кабинет, который Люсинда превратила в свою спальню. Шкаф был распахнут, ящики стола приоткрыты, новых вещей Люсинды не было. На столе была оставлена написанная корявым почерком записка:

«Мне жаль, что я тебе все испортила. Похоже, я всегда это делаю. Это уже вторая такая история в моей жизни. Извини. Правда.

Люси»

Той ночью Люсинда так и не вернулась. Не вернулась и на следующее утро. Мэг позвонила Франсин. Мэта тоже дома не оказалось. Полиция составила на обоих подростков словесный портрет. Люсинда, которая считалась официально выпущенной под залог, превратилась теперь в разыскиваемого беглеца.

— Вы бы оставили меня в покое, Мэг, — позже в тот же день сказала ей пастор, когда перед ее домом остановилась полиция. Это был голос изможденного и глубоко потрясенного человека. — Если бы Люсинда оставалась под стражей, она была бы защищена от города, а мы — от нее. Люди здесь очень взволнованы. Озабочены тем, что она может вернуться и принести беду. Пола Йодер требует от полиции защиты. Том Хадлсон только что спросил меня, не считаю ли я Мэта опасным. Они относятся к моему сыну, как к преступнику, и — мне жаль, что приходится это говорить, — я виню во всем этом вас.