— Очень хорошо, Дженни, — сказала миссис Хаммербутам. — Это, конечно, не так страшно, как землетрясение или война. Но когда пикник срывается из-за дождя, думаю, для ребенка это действительно катастрофа. Как бы то ни было, КАТАСТРОФА хорошее слово. Пожалуй, ни одна птица такого не напишет. Если я научу птицу писать слово КАТАСТРОФА, это станет известно во всей округе. Мою фотографию поместят в журнале «Лайф». Я сделаюсь знаменитостью.

Миссис Хаммербутам размечталась было о грядущей славе, но вовремя опомнилась, подошла к доске и написала: КАТАСТРОФА.

— Ну-ка, Луи, напиши теперь ты!

Луи со страхом взял новый кусочек мела и внимательно посмотрел на слово.

«Длинное слово, — подумал он, — не трудней короткого. Надо просто писать одну букву за другой, оно постепенно и напишется. Кроме того, моя жизнь и есть катастрофа. Ведь это катастрофа — не иметь голоса».

Он собрался с духом и начал. КАТАСТРОФА — Луи тщательно выводил каждую букву. Когда была написана последняя А, ученики повскакивали на ноги, захлопали в ладоши, забарабанили по партам, а один мальчик даже соорудил из бумаги самолетик и запустил его в воздух. Миссис Хаммербутам постучала по столу, призывая к порядку.

— Молодец, Луи, — похвалила она. — Ну, Сэм, тебе пора в свой класс. Здесь тебе больше нечего делать. О твоем друге лебеде я позабочусь, а ты ступай в свой пятый класс.

Сэм вернулся и сел за парту. Он был счастлив, что все так хорошо обернулось. У них шел урок арифметики, и учительница, мисс Энни Снаг, очень симпатичная девушка, встретила Сэма вопросом:

— Сэм, сколько миль человек пройдет за четыре часа, если в час он проходит три мили?

— Это зависит от того, очень ли он утомился, пройдя первую милю, — ответил Сэм.

Класс покатился от хохота. Мисс Снаг постучала по столу.

— Сэм совершенно прав, — сказала она. — И как это мне самой не пришло в голову? Я-то всегда считала, что человек может пройти двенадцать миль за четыре часа, но в словах Сэма есть своя правда: ведь человек может утомиться и после часа ходьбы. Он может подвернуть ногу или просто пойти помедленнее.

Руку поднял Альберт Байглоу.

— У моего папы был один знакомый. Он попытался пройти двенадцать миль, у него не выдержало сердце, и он умер.

— Боже мой! — воскликнула учительница. — А ведь и такое может случиться.

— За четыре часа случиться может все, что угодно, — сказал Сэм. — Можно натереть мозоль на пятке. А можно найти у дороги землянику — разве кто-нибудь пройдет мимо? Тут всякий остановится и начнет собирать. Это еще как задержит, без всяких мозолей.

— Еще бы, — согласилась учительница. — Видите, дети, благодаря Сэму Биверу мы многое узнали об арифметике. А теперь задачка для девочек. Предположим, вы кормите ребенка из бутылочки и даете ему восемь унций молока в одно кормление. Сколько молока выпьет ребенок в два кормления?

Линда Стейпла подняла руку.

— Около пятнадцати унций, — сказала она.

— Почему? — удивилась мисс Снаг. — Почему не шестнадцать?

— Потому, что ребенок всегда немного срыгивает, — объяснила Линда. — Молоко стекает у него с ротика прямо маме в передник.

Восторг был таким бурным, что урок пришлось прекратить. Однако всем стало понятно, что с цифрами надо обращаться очень осторожно.

Когда родители Луи обнаружили, что сын исчез, они не на шутку встревожились. Все дети были на месте — не доставало одного Луи.

— Передо мной неизбежно встает вопрос, — рассуждал вслух отец, — есть ли смысл лететь на поиски нашего сына? У меня нет настроения покидать эти чудесные озера именно сейчас, когда осень на исходе и надвигается зима. Я так долго мечтал о тишине, покое и обществе других птиц. Мне здесь нравится.

— Помимо твоего душевного спокойствия, существует и еще кое-что, — ответила мать. — Ты не задумывался о том, что нам совершенно не известно, куда Луи полетел? Ты знаешь ровно столько, сколько и я, — то есть, ничего. В каком направлении ты отправишься его искать?

— Проанализировав возможные варианты, — изрек лебедь, — А, пожалуй, полетел бы на юг.

— Что значит «проанализировав»? — рассердилась его жена. — Ты еще и не начинал думать. И почему ты выбрал именно юг? Помимо юга существуют еще север, восток и запад. А кроме них — северо-восток, юго-восток, северо-запад и юго-запад.

— Ты права, — согласился лебедь. — Существует множество направлений, по которым юный лебедь мог бы отправиться в путешествие: норд-норд-ост, ост-зюйд-ост, вест-зюйд-вест. А еще норд-тень-ост и ост-тень-норд. Их так много, что и подумать страшно.

Было решено не предпринимать никаких поисков.

— Подождем здесь и посмотрим, что будет дальше, — сказал лебедь. — Я уверен, пройдет время, и Луи вернется.

Шли месяцы. На Красных Скалистых озерах наступила зима. Холодные темные ночи тянулись долго, а ясные морозные дни пролетали стремительно. Порой поднимался сильный ветер. Но лебеди, гуси и утки чувствовали себя прекрасно. От холода их спасали горячие ключи, питавшие озера: благодаря им лед никогда не покрывал всю поверхность воды, всегда оставались открытые пространства. Пищи было вдоволь. Время от времени на берегу появлялся человек и высыпал из мешка зерно так, чтобы птицы могли его достать.

Зиму сменила весна, весну — лето. Прошел год, и вновь настала весна. Луи все не было. И вот однажды утром, когда братья Луи, уже взрослые лебеди, гоняли по воде комок водорослей, один из них взглянул в небо и увидел приближающегося лебедя.

— Ко-хо! — воскликнул он и поспешил к отцу и матери. — Смотрите! Смотрите!

Все птицы на озере обернулись и посмотрели на кружащего в небе лебедя.

— Это Луи! — вскричал отец. — А что это висит у него на шее? Что за странный предмет?

— Подожди, — сказала мать, — еще успеешь все увидеть. Быть может, это подарок.

Луи глянул с высоты на землю и увидал свою семью. Убедившись, что это действительно они, он спланировал вниз и сел на воду. Мать кинулась ему навстречу и обняла. Отец изящно выгнул шею и приветственно захлопал крыльями.

— Ко-хо! Здравствуй, Луи! Добро пожаловать домой! — кричали все.

Родные были вне себя от радости. Ведь они не видели Луи почти полтора года. Он повзрослел и стал настоящим красавцем: перья из серовато-бурых сделались снежно-белыми. На его шее висела дощечка, а к ней за веревку был привязан кусочек мела.

Когда радость встречи поутихла, Луи подхватил клювом мел и написал на дощечке: «Всем привет!» Потом с гордостью поднял дощечку, чтобы все видели.

Отец остановился на надписи. Мать тоже пристально посмотрела на нее. Братья и сестры глядели во все глаза. Все, не отрываясь, смотрели на дощечку. Слова не значили для них ровным счетом ничего. Ведь никто из них не умел читать. Родные Луи никогда не видали ни дощечки, ни мела, и его попытка поздороваться в ними потерпела неудачу. Он почувствовал, что напрасно потратил полтора года на школу, что зря учился писать. Он был огорчен до глубины души. А говорить он, конечно, не мог. Слова на дощечке были единственным доступным ему способом приветствия.

Наконец лебедь-отец заговорил.

— Луи, сын мой, — начал он глубоко и проникновенно, — вот и настал тот день, которого все мы так долго ждали, — день твоего возвращения домой, на Красные Скалистые озера. Никто никогда не испытывал радости больше и волнения трепетней, чем мы сейчас, встретив тебя после столь долгой разлуки из дальних странствий с неведомыми целями, о которых мы можем лишь гадать. Узреть тебя снова — великое счастье для нас. И мы надеемся, что здоровье не подвело тебя в дальних странствиях с неведомыми целями, о которых мы можем лишь гадать…

— Это ты уже говорил, — перебила его жена. — Ты начинаешь повторяться. Луи, должно быть, утомился с дороги. Неважно, где он был и что делал, но ему надо отдохнуть.

— Ты совершенно права, дорогая, — сказал лебедь. — Но я не могу так скоро оборвать мою приветственную речь, поскольку мое любопытство чрезвычайно возбуждено тем странным предметом, что висит у Луи на шее, и загадочными символами, что он начертал, водя по нему вверх и вниз этой штукой, оставляющей непонятные следы.