Когда остаешься один в отеле, испытываешь чувство душевного комфорта и собственной значительности. Луи был на седьмом небе от счастья. Однако очень скоро он почувствовал сильное одиночество. Он затосковал о Сэме Бивере и о лагере «Кукускус». Затосковал об отце и матери, братьях и сестрах, о доме в Монтане. Затосковал о прекрасной Серене, о которой по-прежнему ничего не знал. В памяти снова всплыли слова песни, которую он играл в вестибюле:

Как было бы чудесно, думал Луи, если бы Серена оказалась здесь и порадовалась вместе с ним! Ей бы «Риц» непременно понравился.

Уходя, официант забыл на столе вечернюю газету. Луи взглянул на первую страницу и с изумлением увидел на фотографии себя. Да, это был он в Городском парке рядом с Лебединой лодкой. Набранный жирным шрифтом заголовок гласил:

Статья начиналась так:

Луи дочитал статью до конца и вырвал ее из газеты. «Я должен сообщить об этом Сэму Биверу», — подумал он и достал лист почтовой бумаги и ручку. Вот, что он написал:

Луи надписал на конверте адрес Сэма, сложил письмо, сунул в конверт вместе с вырезкой из газеты и отыскал на письменном столе шестицентовую марку. Запечатав конверт, он приклеил марку и бросил письмо в почтовый ящик на внешней стороне двери. «А теперь пора спать», — подумал он, вошел в ванную и открыл кран с холодной золой.

Мысль о Серене не давала ему покоя. Если бы она только могла оказаться здесь, как это было бы чудесно! Луи поднес к клюву трубу и сыграл песню, которую сочинил для нее в Онтарио:

Как он ни старался играть потише, через минуту зазвонил телефон. Луи снял трубку и поднес к уху.

— Извините, сэр, — сказал голос, — но мы вынуждены просить вас не шуметь. В нашем отеле гостям не разрешается играть в номерах на медных и духовых инструментах.

Луи отошел от телефона и отложил трубу. Потом завернул кран, выключил свет и забрался в ванну. Там он изогнул длинную шею вправо и, опустив голову на спину, спрятал клюв под крыло. Пышные перья почти скрывали его голову. Вскоре он заснул, и ему приснились северные озера весенней порой и прекрасная Серена, его возлюбленная.

Всю последнюю неделю сентября Луи работал на Лебединой лодочной станции в Бостонском Городском парке. Слава о его вдохновенной игре разнеслась по всему городу — он стал настоящей знаменитостью. В субботу лодочник уплатил ему сто долларов наличными, и Луи бережно спрятал деньги в мешочек. Когда после ночи, проведенной в отеле, лодочник увидел счет, он решил, что лучше позволить лебедю ночевать на пруду, и Луи был только рад этому. Он спал, положив голову под крыло, по соседству с гусями и утками, и волны мерно покачивали его, баюкая.

Труба у Луи всегда была в порядке. Он любовно, до блеска, начищал ее. Он искал новые песни где только мог: с радиоприемников, которые некоторые посетители парка приносили с собой, на концертах. Память на музыку у Луи была завидная. Он поистине родился музыкантом или, точнее сказать, вылупился им.

Одна песня ему особенно нравилась: «Друг мой прекрасный, встань, пробудись». Всякий раз, играя ее, он вспоминал о Серене, и всякий раз, когда он заканчивал, пассажиры Лебединой лодки шумно и восторженно аплодировали. Аплодисменты нравились Луи. У него на душе сразу становилось весело и легко.

Иногда по вечерам Луи играл «День клонится к ночи», и тогда голос его трубы пел сладостно и печально. Однажды, когда лодка делала свой последний круг по пруду, он заиграл «Колыбельную» Брамса. И пассажиры подхватили:

Мальчишка с первого ряда достал из-под куртки игрушечное ружье и начал стрелять в трубу гайками. Когда гайка попадала в цель, раздавался звон, и «Колыбельная» получилась такая:

Сидевшие в лодке дети захлебывались от хохота, а взрослые сердились. Наконец, один дяденька отобрал у мальчишки ружье, а другой, вернувшись домой, сел писать письмо в «Бостон глоуб» с требование ужесточить закон о торговле оружием.

На закате дня у пруда люди собирались послушать, как Луи играет отбой. Чистые звуки трубы в безмятежных вечерних сумерках было невозможно забыть. Лебединые лодки никогда не собирали столько народа, а их хозяин никогда еще не получал столько денег. Но Луи понимал, что скоро лодочную станцию закроют: через несколько дней лодки вытащат на берег, где они простоят всю зиму в ожидании нового, весеннего, сезона.

Однажды, когда Луи ждал, пока пассажиры рассядутся, на велосипеде подкатил курьер Западного Союза.

— У меня телеграмма для лебедя, — объявил он.

Лодочник удивился, однако телеграмму взял и передал ее Луи, который тут же ее вскрыл. Телеграмма оказалась из Филадельфии.

Луи тут же подсчитал, что десять недель по пятьсот долларов — будет пять тысяч долларов. Такие деньги с лихвой оплатят отцовский долг музыкальному магазину. Он взял дощечку и написал:

Луи показал текст курьеру, который переписал его на телеграфный бланк.

«Оплата получателем!» — написал Луи.

Курьер кивнул, сел на велосипед и уехал. Луи снова вошел в воду, лодочник отдал швартовы, и Луи поплыл впереди лодок. Он знал, что играет здесь в последний раз, и ему было немного грустно. Стоял тихий теплый воскресный день, последнее воскресенье сентября. Луи исполнил свои любимые мелодии: «Друг мой прекрасный», «Старина Ривер», «День клонится к ночи», «Прекрасно буйство вешних дней», а потом, когда лодка причалила к пристани, он поднял трубу и сыграл отбой.