Полупрозрачный занавес спектакля с изображённым на нём сложным узором из стволов и ветвей каких-то растений поднимается, открывая зрителям лондонскую площадь, живущую своей стопроцентно уличной жизнью. Здесь попадаются и просто прохожие, но количественное преимущество у воров, проституток и иных сомнительных личностей. Именно среди них пристроился профессор Хиггинс (Вадим Медведев, Юрий Анпилогов) в надежде найти интересный филологический материал для своих научных изысканий. Рядом, загородив проход неестественно огромной корзиной с цветами, совершает свой каждодневный трудовой подвиг продавщица фиалок Элиза Дулитл (Ольга Кузина). В тот момент, когда она откроет рот и произнесёт первые звуки, в Хиггинсе, как известно, оживёт мифический Пигмалион.

Актёры (это стоит подчеркнуть) играют, минуя известные театральные штампы исполнения этой пьесы, а их накопилось уже немало. Генри Хиггинс Вадима Медведева - взрослое дитя, для которого люди и мир вокруг - лишь повод для игровых импровизаций. Прозрачные шары, часть эффектной сценографии спектакля (художники Никас Сафронов, Ольга Соколова), покачивающиеся в воздухе и покоящиеся на сцене, воспринимаются как любимые игрушки гениального и избалованного филолога, витающего в облаках своих нестандартных идей.

Ольга Кузина - Элиза, наоборот, крепко стоит на земле. Своё жалкое существование она привыкла обеспечивать самостоятельно и, когда её отец, мусорщик Дулитл (Анатолий Морозов, Алексей Анненков), в одночасье ставший миллионером, напоминает о её железной хватке, - это не пустые слова. Вместе с тем есть в Элизе, яркой и жизнестойкой, ранимость существа, не знающего, что такое благополучие, и решившего не сдаваться в отчаянной жизненной драке ни за что и ни при каких обстоятельствах. В сценических работах Ольги Кузиной этот мотив звучит достаточно часто, открывая для зрителей возможность проникнуть во внутренний мир её героини, туда, где за внешней агрессивностью, грубостью скрывается её боль. Элиза, неприкаянная, в сущности, лишённая близких, заинтересовывается не вполне ясным для неё необычным экспериментом, а так как эксцентрических свойств в ней самой тоже предостаточно, постепенно влюбляется в Генри Хиггинса. Его бестактность, нескончаемые причуды и провокации она претерпевает с поистине героической самоотверженностью.

Актёрский ансамбль спектакля ровен, отмечен острыми по рисунку работами: полковник Пикеринг (Станислав Эвентов), миссис Пирс (Ксения Худоба), миссис Эйнсфорд-Хилл (Светлана Лаккай).

Драматургия Бернарда Шоу, которую актёрам предстоит ещё освоить вполне, даёт им возможность во многих сценах "плыть" в потоке действия, увлекая за собой и зрителей. Хотелось бы пожелать в целом большего разнообразия красок. Первая часть спектакля, где юмору отдано много места, выглядит гармоничнее, чем вторая, неудержимо приближающаяся к "чистой мелодраме". Это, наверное, вызвало бы лёгкое недоумение автора, интеллектуала и мастера парадоксов.

Татьяна ВОЛОДИНА

«Последний билет в Россию»

ВЕРНИСАЖ

Так называется выставка народного художника СССР, академика Аркадия Александровича Пластова. Она работает до 7 января будущего года в картинной галерее Дмитрия Белюкина на Казанском вокзале.

"ЛГ" настойчиво рекомендует любителям живописи воспользоваться уникальной возможностью увидеть работы выдающегося мастера.

На снимке: Д. Белюкин и Н. Пластов, внук художника, продолживший семейную традицию, на открытии выставки

Бикфордов «шнур»

ЯЗЫК МОЙ - ВРАГ МОЙ

Известный певец Шнуров, образовавший группу "Ленинград", с самого начала своей карьеры сделал ставку на обыгрывание матерной лексики в своих выступлениях. При этом начиная с декабря 2008 года он стал колесить по российским городам, и его афиши зазывали не на группу, а на группировку "Ленинград" (весьма знаковое уточнение - в соответствии с криминальным смыслом). Было бы полбеды, а может быть, и вовсе забавно и точнее отражало бы творческие принципы этого исполнителя, если бы за название своего коллектива им был взят, положим, слоган "Я, такой-то, балбес; на сцене - бес" или "Прости меня, мама, по матушке!". Но при чём здесь город-герой Ленинград? Без кавычек. Тогда же, чуть более года назад, Шнуров объявил о роспуске "Ленинграда" и наборе новой группы той же творческой ориентации с названием "Рубль". Однако сие не умаляет того факта, что на протяжении более чем десятилетия безнаказанно, у всех на глазах, использовался в своих "рублёвых" целях исторический бренд России.

УНИЖЕНИЕ МАТОМ

Чтобы осознать глубину проблемы, невозможно обойтись без обращения к тому, что традиционно именуется "историей вопроса". Конец 80-х - начало 90-х годов отметились первыми прорывами матерщины на экране, на театральных подмостках и в литературе. Показательно, что первый нецензурный киномонолог в СССР прозвучал в картине режиссёра Киры Муратовой "Астенический синдром". Эстетическая сверхзадача, конечно, не простиралась до установок начать насаждать мат на почве русской культуры. Преследовалась цель внешне благая - методом шока, встряски, "удара по мозгам" заполучить результат нового, неизведанного ещё ощущения, находящегося, безусловно, в духовном контексте, но преподанного в столь неординарной ипостаси. Что вышло из этого почина?

Нагромождения книжного мата стали приводить к тому, что седовласые учителя-словесники, и без того униженные нищетой, хватались за валидол, проверяя тетрадки учеников и в их сочинениях натыкаясь на прежде исключительно туалетные словечки. Аргументация: это всё "продвинуто" и жаль, что вы, такая-то Елена Сергеевна, не догоняете. И непременный вопрос ребром: если Пелевину и Сорокину можно, то почему мне - нельзя?

И в самом деле, если б только одному Пелевину[?] Лихие 90-е, а с ними и более вменяемые "нулевые" годы дали беспрецедентные для отечественного искусства примеры вседозволенности. Вот солидное издательство "Эксмо", давным-давно, казалось бы, переросшее кооперативные пелёнки, в выпуске серии "Иной формат" публикует пьесы небезызвестных ныне братьев Пресняковых (ответственный редактор К. Халатова) без каких-либо предупреждений и оговорок в выходных данных.

Герой пьесы "Изображая жертву" одиннадцать раз разряжается отборным матом. Заметим, извергающий нецензурщину - капитан милиции (полиции), он же следователь криминалистической лаборатории. И как понимать выскакивающий ни с того ни с сего мат персонажа по имени Старичок (пьеса "Кое-что из технологии проживания жизни")? Здесь заборное слово лепится в его вполне благочинной реплике просто как выдох, не в качестве "идеализации" или - напротив - "демонизации" этого старичка. Что, по-другому в жизни и разговаривать уже невозможно? Здесь же, на грани фола, Пресняковы, наплевав на такое сложное, особенно в измерении сегодняшнего дня, понятие, как политкорректность, по-братски записывают в свою компанию[?] королеву Великобритании. И заставляют её орать прямым текстом заветные, видимо, для авторов пьесы русские три буквы, полагая, что это прикольно, и предписывая ей попутно (это написано для театра!)[?] шуршать струйкой собственной мочи.

Берём журнал "Новый мир". В своей рецензии известный критик, член жюри множества престижных театральных и драматургических премий, кандидат искусствоведения Павел Руднев на "военную" пьесу скандального Вл. Сорокина "Землянка" оказывается не в состоянии удержаться от заимствования стиля первоисточника. И в рифму слову "отец" припечатывает без всяких купюр словцо из текста последнего ("Новый мир", 2005, № 11, стр. 195). Крутые, надо сказать, пошли рецензии в "толстых" журналах!