– А еще вон ту курточку и вот эту маечку заверните, – рявкнула я и показала супругу кукиш.

– Не будешь носить, – вздохнул супруг и пошел расплачиваться.

Страшная правда открылась только через два часа, да и то по той причине, что я нацепила приобретения сразу же (дабы дополнить их сумкой и обувкой на месте преступления).

В первой же секции с обувью мне показалось, что джинсы как-то на мне болтаются или, что вероятнее, я как-то свободно болтаюсь в них. Кроме того, никакой обуви, окромя балеток или кроссовок, портки не терпели. Между нами говоря, снабдить балетками меня можно только в гроб, потому как эту розовую дрянь с ленточками я на дух не переношу. Поэтому я расстроилась и поперла искать кроссовки, попутно поддерживая штаны руками. В «Адидасе» мир рухнул во второй раз. Конечно же подходящих кроссовок найдено не было. Зато было найдено зеркало с отражающейся в нем огромной медвежьей жопой в джинсе.

– Чье это? – ужаснулась я.

– Твое, – ехидно ответствовал супруг. – Говорил, не покупай.

– Откуда? – еще более ужаснулась я.

– Так пятидесятый размер, наверное, – еще более ехидно ответил он.

– Так она говорила «спортивно», – взвыла я.

– Ну да, спортсмены, они все свободненькое любят, – продолжал измываться муж. – Хочешь я тебе ремень куплю?

С покупкой ремня медведь-парашютист преобразовался в медведя-штангиста. Если до этого портки просто болтались на заднице, то затянутые, они стали пузыриться.

– Не переживай. Так многие ходят. Малолетки, например. И пограничники, – старался Дима. – А еще у нас перед подъездом школьники собираются, так вот они все поголовно…

На этом месте я заплакала. Печальная катечкинская судьбина, предрекающая встречу ДР в позорных парашютных брюках для учащихся ПТУ, вырисовалась как нельзя более отчетливо.

– Что же теперь делать? – всхлипывала я. – Ведь столько денег заплатили…

– Ну, я могу их вернуть… Если хочешь, конечно… А потом что-нибудь другое себе купишь…

Не заподозрив подвоха, я немедленно согласилась.

В данный момент, прокручивая ситуацию за чашкой кофею, я прихожу к выводу, что со стороны Димы партия была разыграна чисто. То, что меня самым жестоким образом кинули, я поняла только к вечеру вчерашнего дня. По факту содеянного, так сказать.

Итак, по порядку.

Согласившись на возврат шмотья в магазин, я отправилась к маме, дабы переодеться. До родственницы я доехала в самом приятном расположении духа: во-первых, я буду избавлена от противных штаников и от созерцания их возврата, а во-вторых, у меня опять появятся деньги. Моей наивности хватило на то, чтобы быстренько переодеться, сложить все шмотки и чеки в фирменный пакет и, пожелав супругу скорейшего возвращения, плюхнуться перед ящиком.

Дергаться я начала только через час, когда супруг не позвонил. Подождав еще чуть-чуть для верности, я набрала номер сама.

– Что, брать назад не хотят? – печально поинтересовалась я у Дементия.

– Да хотят, просто денег на кассе нет, – ответил мне он. – Я тут чуть-чуть погуляю, чтобы они что-нибудь продали, заберу деньги и вернусь.

Успокоенная, я положила трубку. Когда «чуть-чуть погуляю» перевалило за два часа, я набрала номер снова.

– Слушай, а может, ты просто тряпки им оставишь, а за деньгами приедешь в другой день? – поинтересовалась я. – Чего тебе гулять-то?

– Да нет, Катечкина, я лучше сегодня деньги заберу. Так вернее.

Подивившись такой мужниной сознательности, я пожала плечами и опять уткнулась в телевидение. День катился к вечеру, а вечер – к ночи. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда я завершала чтение книги «Чудесное избавление от опухолей». Оторвавшись от главы «Рак прямой кишки» я сняла трубку.

Вопрос, заданный сюпругом, мог означать только две вещи:

1. Стукнул машину.

2. Просрал деньги.

Поэтому, когда я услышала лизоблюдское «Катечкина, ты ведь меня не убьешь?», я сразу же ответила: «Убью. Машина цела?»

– Цела, – вздохнул супруг.

«Прощевайте мои парашютные портки, моя новая курточка и мое хорошее настроение», – подумала я, а у мужа спросила:

– Что ты купил?

– Телефон, – радостно сообщил супруг. – Очень хороший.

– А я как же?

– Ну, я тебе старый отдам, – заверил меня муж.

– Спасибо, – мрачно ответила я и положила трубку.

Что имеем на выходе? Старой мобилой (заметьте, моей)

поживилась мама. Кое-кто теперь не только с новой машиной, но и с новым телефонным аппаратом. А кое-кто без порток, курточки и перспектив.

Ушла изобретать трехлинейку Мосина.

1 июня, когда Детство празднует день своей защиты, Родительство отсиживается на кухне, закрытое на школьную линейку за 5.50. Родительство курит, смахивает пепел в форточку и Прислушивается. Такая ужу него родительская участь – Прислушиваться, Принюхиваться и Присматриваться.

У Родительства есть всего четыре минуты для того, чтобы получить свою дозу никотина: четырех минут вполне достаточно для того, чтобы уронить полку в прихожей, засунуть содержимое оной в унитаз и, сломав школьную линейку за 5.50, ворваться в святая святых. Впрочем, опытным путем установлено, что за четыре минуты можно накуриться, зажевать сырую сосиску и даже поставить чайник для кофе, которое никогда не будет выпито. Поэтому Родительство радуется, хихикает и даже строит планы на будущее.

Жизнь с приставкой «при» – чрезвычайно утомительна, и каждый ее день полон открытий. Например, самостоятельно открытие кухни чуть не закончилось для нас бедой. Сладко спящее Родительство не услышало, как поворачиваются замки, и прибежало только на грохот.

Как вы думаете, что чувствовало Родительство, вытаскивая из пятки кусок пепельницы? Безусловно, радовалось. Во-первых, из Детства ничего вытаскивать не пришлось, а во-вторых, полет навигатора «восьмой – первый привет – Чертаново!» не удался.

Может быть, вы предполагаете, что Детство кто-то выдрал? Ни фига. Зато вот Родительству пять дней ласкали мозг на тему «недогляда, недосмотра и общего недоразвития».

Родительство плевалось, отбрехивалось и пило валокордин.

– Это ничего, что ты устаешь. Вырастет, помогать тебе будет, – фантазировала мама в курилке. – Ты еще мои слова как-нибудь вспомнишь.

«Как-нибудь» вспомнилось прямо сегодня. Получасом ранее. Как раз когда мне позвонила очередная фантазерка и я ускакала на кухню, оставив гору чистого белья на кровати.

Раскладывающее белье Детство расстаралось: чуть-чуть в обувную полку, немного в кошачий домик, капельку на диван, немножко на повторный раунд в санузел и кое-что на себя.

Ругала?

Нет. Во-первых, не педагогично. А во-вторых, как можно злиться на человека со штанами на голове?

Из ящика с наволочками ехидно склабилась ароматная папина тапочка. Подцепив жемчужину пальцами, с удивлением обнаружила, что подошву старательно вылизали. Вздохнула и отправилась искать гурмана.

– А это все потому, что ты дома сидишь. Ты бы сходила, что ли, погуляла, – учит свекровь. – Ему гулять нужно, общаться.

Общаемся вторую неделю. На третьей меня, наверное, увезут в дурку. Местное Родительство – как выставка мраморных бюстов в кладбищенской конторе. Никогда не болтали «за жисть» с Бисмарком? То-то же!

Впрочем, у Детства тоже не складывается: дворовый бомонд на «дай» дает исключительно лопаткой и исключительно по морде. По мере усыпления родительского внимания обогащаю подрастающее поколение воспитательными тычками. Ночами читаю Спока.

– Приезжай на дачу, – зазывает прабабушка. – Тут у меня птички.

По приезде выясняется, что, помимо птичек, на даче комары, бабкины грядки, крапива, кошачье дерьмо под домом, ряска в канаве, соседская собака и сосед.

Мое робкое «все дети такие» окончательно теряет смысл, когда в соседний дом привозят полуторагодовалого Константина.

Подозреваю, что они пичкают его психотропными или дерут с 18:00 до 23:00 включительно. Во всяком случае, чтобы Фасолец мог играть самостоятельно в течение двух часов на площади три квадратных метра, к его правой ноге нужно привязать двадцатикилограммовую гирю.