– Вот уж не думаю, – пробормотала Алисон. – С чего бы он сказал это сейчас, если он не говорил, даже когда тебе было десять лет?
– Не говорил, – согласилась Хонор. – Но это не мешает мне опасаться – а ну, как скажет?
– А как с твоей рукой?
– С ней будет и легче, чем с лицом, и сложнее. Хорошо то, что Фриц, несмотря на примитивный инструментарий, сделал ампутацию наилучшим образом.
Алисон небрежно кивнула, но деланное равнодушие не ввело дочь в заблуждение. В душе мать постоянно переживала ужас и боль, представляя себе истощенную, израненную Хонор и врача, в судорожной спешке производящего ампутацию остатков ее руки, не имея под рукой ничего, кроме аварийной аптечки.
– Он очень осторожно поработал с нервами, – продолжила Хонор, стараясь, как и мать, держаться совершенно спокойно, – и, по словам папы, проблем с интерфейсом не возникнет. Плохо другое: в отличие от лица и глаза с рукой мне придется начинать с нуля.
Алисон снова кивнула, на сей раз с сочувствием. Несмотря на все достижения современной техники, искусственная рука оставалась искусственной. Конструкторы разрабатывали сложнейшие протезы, но даже в медицинских центрах Солнечной Лиги не могли создать искусственную конечность, которая реагировала бы на нервные импульсы точно так же, как естественная. Более того, даже при возможности пересадки природной конечности – если бы нашелся донор, согласный на ампутацию, – потребовалось бы немало времени и усилий как со стороны хирургов, так и со стороны реципиента, ибо индивидуальные особенности слишком велики. Адаптация к протезу, даже самому совершенному, представляла собой большую сложность, чем адаптация к трансплантированной конечности. Первоначальный пакет программ производил эвристический анализ, вычленял оптимальные комбинации импульсов и создавал на их основе управляющую программную среду, которая приспосабливалась к реципиенту так же, как реципиент к ней. Однако сколь бы успешно ни осуществлялось взаимное приспособление, восприятие новой конечности как чужой и фантомная память об ампутированной сохранялись очень и очень долго. Поэтому освоение киберорганических протезов было совсем не простым делом.
Хонор уже успела свыкнуться с тем, что искусственные нейроны ее лица работают несколько иначе, чем живые. Сейчас левая щека не чувствовала ничего, но при работающих имплантах половины лица ощущали бы усиливающийся морской бриз совершенно по-разному. Хонор довольно долго жила с внедренными нервами, но и по прошествии нескольких лет они воспринимались ею как нечто чужеродное. Собственно, так оно и было. Порой ей приходило в голову, что, возможно, проще было бы заменить естественные нервные волокна искусственными и на здоровой половине лица; глядишь, это позволило бы восстановить симметричность ощущений. Другое дело, что проверять эту догадку на практике желания не было.
Сложность адаптации была главной причиной, по которой в большинстве звездных государств, даже столь развитых в техническом отношении, как Королевство Мантикора, технологии биомодификации широкого распространения не получили. Разумеется, кое-где их использовали: прежде всего вспоминались отступники-биомодификаторы Мезы; но Беовульф, родная планета Алисон, также производила и продавала киберорганические устройства. Хонор отчасти понимала, сколь сильно искушение подправить природу: ей самой порой остро недоставало возможностей отключенного хевами искусственного глаза, в первую очередь телескопической и микроскопической функций, а также способности видеть при слабом освещении. Но при всех преимуществах увиденное искусственным глазом никогда не воспринималось ею как «настоящее» – скорее как хорошая трехмерная голограмма, проецируемая прямо в мозг. И ей нередко приходило в голову, что с сугубо прагматической точки зрения предпочтительнее иметь два искусственных глаза. Но, как и в первом случае, ставить на себе эксперимент она не собиралась.
Однако существовали цивилизации, культивировавшие иной подход к проблеме. Так, на Шарптоне, где идеалом человека считался киборг, искусственные глаза и конечности были явлением столь же распространенным, как на Мантикоре – зубные протезы. Хонор, однако, предпочитала естественную плоть искусственной, какие бы преимущества ни сулила последняя. Возможно, благодаря тому, что ей довелось провести слишком много времени в искусственной среде обитания, на звездных кораблях и космических станциях.
Хотя для Звездного Королевства киберорганическое протезирование не было рутинной, каждодневной процедурой, ничего из ряда вон выходящего в нем тоже не видели. Хонор встречала людей, по большей части жителей миров Лиги, чьи искусственные органы разительно отличались от естественных не только по возможностям, но даже по виду, хотя подобный экстремизм был редкостью. Большинство людей, приняв решение воспользоваться преимуществами протезирования, старались, чтобы протезы выглядели как можно более натурально. Тех же взглядов придерживались и люди, вынужденные прибегать к протезированию в силу неспособности к регенерации. Коль скоро без протеза Хонор было не обойтись, она проявила бы глупость, не снабдив его всеми возможными усовершенствованиями, однако – и на этот счет она и отец уже заключили договор с фирмой-производителем – внешне новой руке предстояло стать точной копией утраченной. Предполагалось восстановить даже родинку на локтевом сгибе, а синтетическая кожа должна была иметь тот же цвет и фактуру, что и настоящая. Левая рука будет такой же теплой на ощупь и даже загорать станет точно так же, как правая.
И это при несомненном превосходстве протеза в физической силе, а также некоторых других усовершенствованиях. Кое-что замыслила она сама, а кое-что такое, что ей и в голову не пришло бы, – предложил отец. Но являясь совершенным инструментом, протез все равно останется протезом и на первых порах будет ощущаться как приделанный к культе мертвый довесок. Хонор понимала, что ей придется с нуля учиться пользоваться протезом и вдобавок отвыкать от естественных рефлексов: ведь ни один из привычных нервных импульсов не вызовет прежней реакции.
С освоением искусственных лицевых нервов и даже нового глаза дело обстояло проще, но на пути овладения новой рукой ее ожидали пугающие трудности. Тот факт, что она потратила много лет на освоение боевых искусств, лишь усугублял положение, ибо теперь ей предстояло стереть все, что было запечатлено в мускульной памяти в результате долгих упорных тренировок. Хонор надеялась, что за девять-десять стандартных месяцев сумеет овладеть протезом в достаточной степени, чтобы создать у постороннего наблюдателя иллюзию свободного управления, однако на настоящее его освоение уйдут годы неустанного труда. И частью ее тела протез все равно не станет.
– Так или иначе, – сказала она, отвлекшись от размышлений и вернувшись к разговору с матерью, – папа и доктор Брюстер решили, что раз с рукой еще возиться и возиться, спешить с Нимицем тоже не стоит. Я обсуждала этот вопрос с ним самим и Самантой, и они пришли к тому же решению. Нимицу подправили ребра и среднюю пару конечностей, но с тазовым поясом решили не торопиться. Вот почему он до сих пор припадает на среднюю лапу и до сих пор испытывает слабые боли. Конечно, Нимицу не терпится обрести прежнюю ловкость, но и он сам, и Саманта согласны с папой и Брюстером в том, что решающую операцию надо основательно подготовить.
Хонор рассмеялась:
– Знаешь, и Нимиц и Саманта и другие их сородичи здорово помогают в изучении проблемы. Похоже, предложенные Брюстером тесты им нравятся: во всяком случае, с ними они справляются гораздо лучше, чем с любыми другими.
– Да будет тебе, дочка! – усмехнулась Алисон. – Не пытайся меня дурачить: я всегда знала, что коты нарочно запарывают тесты на интеллект, которые мы им подсовываем… – Глаза Хонор сузились, и Алисон покатилась со смеху. – Мы ведь обе с тобой знали это и всегда относились к этому с пониманием. Бог ты мой, да будь я такой же маленькой, как они, и явись в мой мир здоровенные чужаки, оснащенные всякими кошмарными железяками, я непременно постаралась бы прикинуться славной невинной пушистой малышкой. Ну, а что это за «малышки», поймет любой, кто видел, что способен сделать кот с грядкой сельдерея… да и с человеком, если тот ведет себя неосмотрительно.
