– Цитадели? – переспросил Тремэйн, и она фыркнула.
– Вообще-то термин неофициальный, я его сама придумала, но мне он кажется подходящим. Проблема в том, что МакКвин оказалась у руля в самый удачный для нее и неудачный для нас момент. Наступление не может продолжаться вечно. Мы развивали успех несколько лет подряд, и за это время, естественно, страшно истрепали флот. В конце концов нам пришлось отправить значительную часть кораблей на ремонтные верфи, и она, воспользовавшись этим, посадила нас в лужу… – Трумэн пожала плечами. – Теперь-то ясно, что нам следовало позаботиться о ремонте и модернизации раньше: снимать корабли с фронтов в малых количествах, пусть даже за счет замедления наступательных операций. Но задним умом все крепки. МакКвин, разумеется, прекрасно просчитала ситуацию и поняла, что мы будем вынуждены оголить участки пространства, которые считаем второстепенными. А мы знали, что она это знает, но не верили, что ей удастся убедить Пьера и его мясников позволить ей нанести удар по нашим глубоким тылам. В результате она застала нас со спущенными штанами, и пинок оказался ну очень болезненным. Конечно, с ее стороны тоже не обошлось без потерь, и не малых, но даже лишись она всех кораблей, принимавших участие в этих рейдах, игра все равно стоила бы свеч. Один лишь материальный ущерб, нанесенный ударом по Василиску, компенсировал бы все, не говоря уж о внешних и внутренних политических последствиях.
Она покачала головой.
– Вы ведь были в отпуске. Наверняка вы в курсе настроений гражданского населения.
– Лучше, чем хотелось бы, – хмуро ответил Тремэйн, вспомнив весьма неприятное происшествие.
Он отправился с родными в ресторан, и отец уговорил его надеть мундир. Как полагал сам Скотти, в надежде, что кто-нибудь из посетителей узнает его сына, чье лицо после триумфального возвращения беглецов не раз показывали в новостях. Вышло, однако, так, что их соседом оказался бедняга, вложивший в Василиск все свои сбережения и лишившийся не только их, но и брата, до последнего мгновения остававшегося на рабочем месте, чтобы обеспечить эвакуацию служащих орбитального склада. Хуже того, этот бедолага явно перебрал с выпивкой, и разыгравшаяся сцена оставила у Тремэйна самые тягостные воспоминания. Началось все с невнятного бормотания, но к тому времени, когда полиция вывела пьяного из зала, он осыпал Скотти и весь флот истерическими проклятиями. Впрочем, гораздо больнее проклятий ранили струившиеся по его лицу слезы, пробудившие в Тремэйне иррациональное чувство вины. Умом он понимал, что ни в чем перед этим человеком не виноват, только вот легче от этого не становилось.
– Меня это не удивляет, – со вздохом сказала Трумэн. – Конечно, людей можно понять. Жискар пустил прахом огромные вложения, сделанные за шестьдесят стандартных лет. При этом, надо отдать ему должное, человеческие жертвы были невелики. Мы, черт побери, не имели никакой возможности помешать ему устроить настоящую бойню, но он, как офицер и джентльмен, не открывал огня до последней возможности, предоставив людям возможность эвакуироваться. Жертв оказалось немного, но материальный ущерб нанесен огромный. Белой Гавани удалось сохранить форты Василиска, не допустить врага к терминалу и восстановить контроль над системой, но не более того. А я, по правде сказать, вообще сомневаюсь в том, что Жискар планировал эту систему удержать. В его распоряжении имелась ударная оперативная группа, но никак не армада кораблей, способная обеспечить оборону важного стратегического сектора. Они ведь понимали, что ради возвращения Василиска мы обрушим на них Небо и Ад… вместе со всем флотом метрополии. Но когда данные о нанесенном ущербе стали достоянием общественности, все Звездное Королевство испытало шок, ведь до сих пор считалось, что только мы способны наносить врагу серьезные удары, а не наоборот. Не стану утверждать, будто паника охватила весь народ, однако панические настроения в обществе появились, и политические соображения впервые с начала войны стали определяющими в принятии военных решений.
– Я знаком с версией оппозиции, мэм! – Негодующий тон Тремэйна полностью соответствовал выражению его лица. – Особенно с комментариями Института Палмера и этого сукина сына… то есть я хотел сказать, необъективного аналитика Хаусмана.
– Надеюсь, вы все-таки хотели сказать то, что сказали: «сукина сына», – отозвалась Трумэн, и глаза ее блеснули. – Это достаточно точная характеристика, хотя лично я не преминула бы добавить: «Тупоголового, себялюбивого, мстительного ублюдка»!
– Раз вы так говорите, мэм, стало быть, так оно и есть. В конце концов, мне не подобает спорить с флаг-офицером.
– Разумно, коммандер. Весьма разумно.
Огоньки в глазах погасли, и тон вновь сделался серьезным.
– Но раз вы знакомы с настроениями в обществе, то должны понимать, с чем пришлось столкнуться правительству. Люди напуганы, а оппозиция решила нажиться на этом страхе. Стараясь быть объективной, я все время напоминаю себе, что некоторое из противников Кромарти и впрямь верят в свои лозунги, но таких, как Высокий Хребет и Декро, заботят только политические дивиденды, которые в конечном счете сулит им концепция «Цитадели».
– А в чем ее суть, мэм?
– В переходе в глухую оборону, – угрюмо ответила Трумэн. – Понимая, что после столь же эффектного удара по следующей ключевой системе она может не устоять, правительство потребовало от Адмиралтейства перераспределить силы, обеспечив надежное прикрытие жизненно важных объектов. Поймите меня правильно, Скотти, – она раздраженно всплеснула руками, – скорее всего мы и сами, без всякого нажима, произвели бы в ближайшее время передислокацию. Это разумно, во всяком случае пока мы не разобрались в случившемся и не можем предвидеть, каким будет следующий шаг МакКвин. Но политическое руководство настояло на куда более радикальном смещении акцентов, чем рассчитывали военные, и в настоящий момент мы практически лишены наступательных возможностей.
– Но…
Скотти подавил рвавшиеся с языка возражения. Адмирал и так была с ним чрезмерно откровенна, и злоупотреблять этой откровенностью не следовало. Однако Трумэн дала ему знак продолжить, и он глубоко вздохнул.
– Я вас понял, мэм, но у меня сразу возник вопрос, касающийся Восьмого флота. Он явно представляет собой наступательное формирование. И когда мы были у Звезды Тревора, граф Белой Гавани выказывал явное стремление выступить в поход.
– Ничуть в этом не сомневаюсь, – кивнула Трумэн, – равно как и в том, что Восьмой флот является ударным соединением… с официальной точки зрения. Однако хотя я уверена, что и граф Белой Гавани, и адмирал Капарелли, и премьер-министр с радостью использовали бы этот флот по назначению, ничего подобного они не сделают.
– Не сделают? – с искренним удивлением переспросил Тремэйн, и Трумэн пожала плечами.
– Скотти, открыто мне этого не говорили, но дали понять, что собираются делать. К тому же у меня есть допуск к недоступной вам информации, так что составить общее представление о намерениях и перспективах командования я в состоянии. Подумайте вот о чем. Флот метрополии не получил материального подкрепления, форты Василиска поставлены на боевое дежурство, так и не будучи завершенными. Пикет системы усилен примерно вдвое, а на базе Грифонской эскадры сформировано оперативное соединение, но этим произведенные здесь, в Звездном Королевстве, преобразования практически исчерпываются. Почему? Да по той простой причине, что нам пришлось направить множество кораблей на усиление обороны наших союзников. Произошедшее на Занзибаре и Ализоне стало для них чудовищным потрясением, и наше правительство не могло успокоить их иным способом, кроме как послав к ним корабли стены. Что и было сделано. Однако мы должны быть готовы отразить любую угрозу самому Звездному Королевству, и именно это является подлинной задачей Восьмого флота. Белая Гавань наглядно продемонстрировал стратегические возможности использования туннельных переходов, стремительно перебросив свои силы от звезды Тревора и ударив по хевам у Василиска. Таким образом, наше командование намеревается сделать из Восьмого флота пугало, якобы угрожающее Барнетту, тогда как на деле он останется стратегическим резервом Звездного Королевства.
