Врач в интернате был щупленький, суетливый и вдовый. Его дочка часто приходила к отцу в изолятор. Если кому из интернатовских везло и он в этот день попадал в изолятор, то разговоры о дочке врача потом продолжались несколько ночей и с самыми невероятными, тут же сочиняющимися подробностями.

Из персонала никто тифом не заболел, но почти месяц дочка не приходила к отцу, ее вообще отправили из города к тетке.

Когда Хамид увидел перебегающую двор девушку с длинной желтой косой – она задорно размахивала портфелем, – он остолбенел и стоял в оцепенении у окна еще долго после того, как Наталья скрылась в хозяйственном корпусе.

Он запомнил этот странный день навсегда. Было пасмурно. Хамид постепенно уронил где-то на грани реальности и воображения точную дату, время года и даже уничтожил в себе болезненно врезавшийся в него рисунок замкнутого двора. Он только точно знал, что было светло, Наталья бежала, размахивая портфелем, а ее коса жила как бы сама по себе – двигалась по спине медленно и лениво.

Вечером в этот день Болт и Севрюга, отчаявшиеся что-либо выпытать, решили точно выяснить, что прячет Макс на груди.

В ночной темноте долговязая фигура Болта с небольшим пузырьком в руке показалась Феде страшной, он резко приподнялся, но Хамид взял его за руку.

– Тихо! Не дергайся, Болт только посмотрит, что у Макса за пазухой.

– Скотина! – возмутился Федя.

– Я лично ничего не имею против, человек не может так вонять. Я не сплю от этой вони уже два дня. Севрюга говорит, что Макс – оборотень, а я думаю, что у него рана гноится. Болт, как всегда, ищет деньги.

Макс спал крепко, выставив ступни из искореженной спинки кровати.

Феде стало интересно. Свет фонарей делал лица поднявшихся интернатовцев застывшими, бледно-желтыми. Они обступили кровать Макса и несколько минут стояли, замерев, вслушиваясь в его тяжелое дыхание.

Болт смочил большую тряпку хлороформом из пузырька и осторожно положил ее Максу на лицо.

Макс взмахнул руками, потом стал ощупывать тряпку, но как-то вяло. Перепуганный Болт добавил из пузырька сверху. Приторный запах лекарства смешался со страшным запахом смерти, исходившим от Макса.

Подождали еще немного, некоторых повело в сторону, они сели на пол, но уходить не собирались.

Севрюга перекрестился и осторожно стал расстегивать казенную рубаху. Платок с головы Макса не убирали, он вдруг замычал и задергал ногами, а потом издал протяжный воющий звук.

– Быстрее! – приказал Болт.

Севрюга потянул за грязную бечевку и достал небольшой холщовый мешок. Сразу стало ясно, что вонь – оттуда. У Болта загорелись глаза, он оттолкнул Севрюгу, Федя заметил, что его движения тоже стали вялыми, почти все непрерывно зевали, надышавшись хлороформа.

Сначала Болт ощупал мешок, принюхался и быстро закрыл рот рукой. Потом все-таки раскрыл грязную холстину, и некоторое время никто не мог понять, что там такое. Болт сел на пол и отполз от кровати, все желающие смогли спокойно и внимательно рассмотреть содержимое мешка.

– Западло!.. – пробормотал Севрюга, сдерживая рвоту.

Хамид стоял дольше всех, он рассматривал сдохшую черепаху с удивлением. Черепаха почти вся спряталась внутри панциря, но задние лапы с большими коготками лежали сзади свободно и почти разложились.

Хамид же и спрятал черепаху в мешок и заправил его под рубаху.

Некоторые заснули на полу, Федя растаскивал их по кроватям. Болт грязно ругался, уже когда все улеглись. Плавая в наркотическом дурмане, Хамид чертыхнулся, встал, подошел к Максу и сбросил на пол тряпку с хлороформом.

Макс улыбался во сне…

Далила увидела в бинокль две полицейские машины, которые подъехали к дорогому особняку, и растолкала заснувших стариков.

Зика вырвал бинокль у плохо соображающего со сна Казимира и потом отмахивался от него рукой, отгоняя. Казимир получил бинокль, когда полиция уже вошла в дом, он внимательно, окно за окном, осматривал дом и балконы, у него громко застучало сердце и очень тяжело дышалось.

Далила высказала предположение, что кто-то из клиентов окочурился.

Казимир спросил, почему бы этого клиента не закопать просто ночью в саду, зачем полиция? Тогда Зигизмунд, стуча себя по лбу костяшками пальцев и ругаясь по-польски, провел небольшой ликбез. И Далила, и Казимир поняли уже в первые три минуты, что их представления о публичных домах примитивны и основаны на дешевых американских фильмах, но Зигизмунд еще полчаса рассказывал, что такое легальный и хорошо организованный проституточный бизнес, как важно в нем уважать закон.

Казимир не выдержал этих объяснений и стукнул кулаком по столу. Зигизмунд сказал, что вот тут-то Казимиру самое время раскошелиться, раз уж он изображает миллионера. А у Казимира с собой, оказывается, денег совсем ничего, нужно идти в банк и пользоваться карточкой. Тогда Зигизмунд снял с друга детства часы и массивный перстень, подрался из-за цепочки с медальоном, но Казимир цепочку отстоял.

Далила и Казимир пошли в банк, а горбун отправился добывать информацию.

Пожилой полицейский, составляющий протокол, выпил крошечную рюмку наливки и похвалил маленькую серебряную вазочку – всю из тонкого кружевного плетения. Он тут же получил вазочку в подарок, и она прекрасно уместилась у него за пазухой.

Тело Феди упаковали в мешок и вынесли на носилках. Хамид долго объяснял, что нужно дождаться решения родственников о месте похорон, полицейский причмокивал и сожалел, что убитый – иностранец, а неосторожная женщина, так плохо обращающаяся с кинжалом, покончила с собой, выбросившись из башенки в море.

Полицейский поднялся в башенку и смотрел вниз. Лиза подробно рассказывала, как женщина, обезумев, убежала ото всех и бросилась в море.

Полицейский заметил, что внизу не море, а каменистый берег, на что Лиза ответила, что тело, конечно, прибьет прибоем где-нибудь на побережье.

Хамид отдал кассету, на которой подробно отображалась сцена убийства.

Полицейский поинтересовался, почему это все снимали.

Хамид сказал, что у него снимают везде и всегда, и показал на экране самого полицейского, тот как раз припрятывал вазочку, улыбаясь в черные усы.

Полицейский заметил, что такая предосторожность излишня, если дело касается представителей власти, тем более что уж очень профессионально вошел кинжал, ну прямиком в сонную артерию. Странное умение для нервной платной девочки. Хамид, кланяясь, согласился.

– Саксофон! – сказал Хамид, когда полиция и машина с телом уехали. – Водки! И это самое… Лиза! – он, словно потерявшись, оглядывался, не находя секретаршу. – Где ты, сушеная гусеница?! – А Лиза, как всегда, была сзади. – Я на вечер обещал двух девочек очень важному человеку, проследи, и чтоб машина была – «Роллс-Ройс»! А эту циркачку!.. Завтра, завтра решу.

Потом он вспоминал, плакал под саксофон и пил водку, не закусывая.

Сначала он вспомнил, как выглядела их спальня, когда Макс искал черепаху. Хамид иногда смотрел кино, но, имея Илию, смысла в разглядывании навязанного тебе изображения не понимал. А вот картина развороченной комнаты странно завораживала его до сих пор, возникая иногда перед глазами призрачным кино на грани ужаса и восторга.

Все кровати были выдраны из зацементированных гнезд и раскиданы как попало. Тумбочки разворочены, постельное белье и грязные темно-зеленые одеяла распластаны на полу, некоторые спинки кроватей скручены. Максу удалось даже погнуть металлические уголки у кроватных сеток.

Все двенадцать человек из этой комнаты стоят ровным рядом, преподаватель и надзиратель в растерянности застыли у дверей. Разбивая последнюю тумбочку, сопит Макс, он сидит на полу, расставив толстые ноги, и колотит тумбочкой об пол.

Надзиратель с промежутком в несколько секунд визгливо отдает приказание:

– Прекратить!

Макс сразу же спокойно отвечает:

– Черепаха…

Полная нереальность происходящего тошнотой подсасывала под ребрами, малолетние преступники стояли бледные и онемевшие.