На картах Геи часто использовалась штриховка шести ночных регионов. Этим как бы подчеркивалось, что солнца над ними не бывает. Дневные регионы от этого становились еще более жизнерадостными. Тефиду обычно выкрашивали в желтый или светло-коричневый, чтобы показать, что этот регион представляет собой пустыню. Из-за этого путешественники часто считали, что пустыня начинается в сумеречной зоне меж Фебой и Тефидой. На самом же деле все было не так. Суровые голые скалы и песчаные заносы окружали центральное болото Фебы, простирая на юге и на севере сухопарые руки, а на западе дотягиваясь аж до центральных тросов. Офион тек к востоку через самую середину, явно стремясь еще глубже пробить там стокилометровый водный курс, известный как каньон Беспорядка. Однако, как и выходило из названия, мало какие геологические концепции были применимы внутри Геи. Каньон был именно там просто потому, что так хотелось Гее; ее три миллиона лет были вовсе недостаточны для того, чтобы вода пробилась до такой глубины. Тем не менее, имитация получилась вполне приличная, хотя и состоящая в более близком родстве с марсианским Тифониум-Лацус, чем с гидрологически образованным Большим каньоном в Аризоне. А зачем Гея решила копировать подобную планетарную геологию, знала, наверное, только она сама.

После некоторого времени плавания по реке Робин уже была способна встать на вершину каньона и смотреть туда, где она недавно находилась. Как и в Рее, ответственность за это несли речные насосы. Из-за них путникам пришлось совершить два тяжелых волока, во время которых Робин преуспела в совершенствовании своих альпинистских навыков. Присутствие бомбадулей делало трассу Кружногейского шоссе слишком опасной, так как дорога проходила по равнине ближе к северу и была слишком открыта для атаки.

В целом, на одоление всего каньона у отряда ушли три гектаоборота. До сих пор это было их самое медленное продвижение. Свежих фруктов, что составляли самую аппетитную часть их рациона, здесь было днем с огнем не найти. Они держались на сухой провизии из своей поклажи. Впрочем, пока еще попадалась дичь. Однажды на небольшом плато, полном малюсеньких чешуйчатых существ, титаниды убили их добрую сотню, а потом три дня коптили и мариновали в каких-то снадобьях из листьев и корней.

Робин никогда не чувствовала себя такой сильной. К своему вящему удивлению, она обнаружила, что жизнь, полная тягот, прекрасно ей подходит. Она легко просыпалась, много ела и быстро засыпала в конце дня. Если б не гибель Псалтериона, Робин считала бы себя вполне счастливой. Давно прошли времена, когда она могла такое про себя сказать.

Странно было видеть, как Офион внезапно пропадает. На восточном конце река впадала в небольшое озерцо под названием Триана — и дальше уже не выходила. До сих пор река была постоянным спутником в путешествии; отряд уходил в сторону от нее, только огибая насосы. Даже Нокс и Сумеречное море можно было рассматривать лишь как расширения Офиона. Робин пропажа реки казалась дурным предзнаменованием.

Предзнаменование относилось и к тому, что предстало перед ними. Там было настоящее кладбище. Скелетные останки мириад всевозможных существ засоряли прекрасный пляж белого песка, создавая громадные и недвижные валы и дюны, громоздясь в шаткие голгофы. Когда отряд достиг берега, все встали в тени единственной костяной пластины восьми метров вышиной, а под ногами у них хрустели ребра существ мельче мыши.

Место это казалось концом всего. Робин, суеверной себя никогда не считавшая, никак не могла стряхнуть самых черных предчувствий. Раньше она редко замечала бледность дневного света Геи. Все говорили о «вечном дне», что преобладает на колесе; Робин же вполне могла представить все это как утро. Но не здесь. Берега Трианы застыли в вечности за мгновение до конца света. Груды костей представлялись кладбищенским горизонтом смерти, возведенным в беспредельной бурой пустыне Тефиды.

Робин вспомнила, как Габи однажды сравнила Офион с туалетом. В Триане он точно напоминал уборную. Вся смерть с великого колеса укладывалась на берега озера. Робин начала было говорить, обращаясь к Габи, но вовремя остановилась. А хотела она сказать, что здесь, вероятно, кончит свой путь и Псалтерион.

— Что, не по себе, Робин?

Подняв глаза, Робин увидела Фею. Она встряхнулась, стараясь избавиться от охватившей ее тоски. Не очень получилось. Положив ей руку на плечо, Сирокко повела девушку по берегу. Несколько недель назад Робин мигом сбросила бы руку, но теперь жест этот был ей как нельзя кстати. Мелкий, будто сахарная пудра, песок приятно грел ступни.

— Не стоит особенно расстраиваться, — сказала Сирокко. — На деле здесь все не то, чем кажется.

— А чем это кажется?

— Мусорным бачком Геи. Но это не так. Это действительно кладбище. Но вовсе не конец Офиона. Река уходит под землю и вытекает по ту сторону Тефиды. А кости доставляют сюда падальщики. Они около полуметра в длину, причем один вид живет в песке, а другой — в озере. История запутанная, но все давно установилось — и теперь один вид не может без другого. Они встречаются на берегу, чтобы приносить друг другу дары, сочетаться браками и обмениваться икрой. Обычное дело в Гее.

— Просто немного угнетает, — сказала Робин.

— А титаниды это место просто обожают. Немногие из них сюда добирались, но те, кому выпадает счастье, делают кучу фотографий, чтобы дома всем показывать. Тут очень даже мило — надо только привыкнуть.

— Сомневаюсь, что смогу. — Робин вытерла лоб, затем сняла рубашку и направилась к водной кромке. Там она намочила рубашку, выжала ее и снова надела. — А почему здесь так жарко? Солнце даже кожу не греет, а песок просто раскаленный.

— Тепло идет снизу. Все регионы нагреваются и охлаждаются текущими под землей жидкостями. Жидкости эти перекачиваются к большим радиаторным пластинам в космосе, чтобы нагреваться на солнечной стороне и охлаждаться на теневой.

Робин взглянула на почти шоколадное лицо Сирокко, на загорелые руки и ноги. Потом вспомнила, что тело под красным одеялом, которое, очевидно, составляло единственный предмет одежды Феи, было таким же коричневым. Но, черт побери, это выглядело в точности как загар. Это сбивало ее с толку уже несколько недель. Ее же тело оставалось почти таким же молочно-белым, каким было по прибытии.