Габи рассчитывала добраться до Аглаи, не вставая лагерем, — и только теперь поняла, что ничего общего со здравым смыслом это не имеет. Состояние Сирокко путешествовать без остановки не позволяло.

Хотя вообще-то они уже не так мало и проплыли. Ровная гребля титанид довела их до последнего поворота на север перед тем, как Офион возобновлял свое общее направление на восток. Участок прибитого к берегу сплавного леса будто локтем перекрывал там речной поток и обеспечивал удобный причал для каноэ. В рощице на вершине невысокого утеса титаниды разбили лагерь, а Крис и Робин, как всегда, пытались им помочь, но чаще всего просто мешали.

Габи прикинула, что дождь будет идти несколько декаоборотов. Она могла бы связаться с Геей и выяснить все в точности — даже найти хорошую причину, чтобы положить дождю конец. Но погода в Гее была прекрасно нормирована, и вряд ли стоило в это вмешиваться. Много раз Габи видела, как за жарой в два гектаоборота следует тридцатичасовой дождь, а этот, по всему, таким и был. Непрерывная пелена облаков спустилась совсем низко.

Дальше к северо-западу Габи могла различить Место Ветров, выход из Гипериона наклонного троса, известного как Лестница Сирокко. Трос исчезал в слое облаков, в смутной, более густой темноте, прежде чем подняться над ними дальше к северу. Габи даже казалось, что она различает яркость по ту сторону облаков, где трос нависал над ними и отражал свет на свою собственную колоссальную тень.

Лестница Сирокко. Габи криво усмехнулась — но все же без горечи. Похоже, все уже забыли, что тот подъем совершили две женщины. Но это ее не раздражало. Габи прекрасно знала, что, не считая шоссе, число оставленных ею на этом безумном мире отметин даже близко не сопоставимо с числом отметин, оставленных Сирокко.

Дойдя до вершины утеса, Габи от души развлекалась зрелищем того, как Крис и Робин изо всех сил пыжатся сделаться полезными членами их небольшого сообщества. Титаниды были слишком вежливы, чтобы отказаться от предложений о помощи, — а в результате работа, на которую должно было уйти пять минут, делалась за пятнадцать. И ничего удивительного. Крис, хоть и не заговаривал о своем происхождении, явно был городским ребенком, если не считать нескольких экскурсий в земные заповедники, где сохранилась якобы «девственная природа». Робин вообще прибыла из гипергорода — и в общем-то неважно, что дно Ковена покрывала живописная поросль, где паслись стада. Она, должно быть, ни разу в жизни не видела чего-то действительно дикого, чего-то, не запланированного человеческим разумом.

Впрочем, когда дело дошло до кухни, все четыре титаниды твердо встали всеми четырьмя ногами на землю и отодвинули молодых людей подальше от столь важного занятия. Готовили титаниды почти так же несравненно, как и пели. Для этого первого дня похода они чуть не с головами зарывались в поклажу, доставая продукты, которые лучше было поскорей израсходовать — отборные лакомства, специально захваченные, чтобы съесть сразу. Они разожгли костер и окольцевали его гладкими камнями, затем разобрали медные кухонные принадлежности и занялись той магией, которая только титанидам и доступна — которая позволяет им обращать свежее мясо и рыбу в чудеса импровизации.

Вскоре плоды их трудов уже можно было различать по запаху. Рассевшись там же, на вершине утеса, Габи стала наслаждаться ожиданием трапезы, впервые за долгое время не испытывая никакого беспокойства. Память вернула ее к куда более простой пище, которой она довольствовалась много лет назад — когда они с Сирокко, оборванные и избитые, неуверенные, что доживут до завтра, были так близки друг другу, как только могут быть близки два человека. Теперь эти сладостные воспоминания чуть горчили, но Габи прожила достаточно долго, чтобы понять: чтобы выжить, надо держаться простого и доброго. Она могла бы сейчас раздумывать, что было не так с того самого дня до сегодняшнего, могла бы тревожиться за Сирокко, которая сейчас металась в своей палатке и размышляла, как бы извлечь спиртное из седельных вьюков Псалтериона. Но вместо этого Габи принялась вкушать аромат добрых яств, слушать, как умиротворяющий шум дождя мешается с пением титанид, и ощущать понемногу задувающий с востока долгожданный прохладный ветерок.

В свои сто три года Габи опять пустилась в очередной поход, который, вполне могла не закончить. В Гее никому не давали страховых полисов — даже Фее Титана. И уж конечно, такого полиса не дали бы этой язве Габи — свободной художнице, которую Гея терпела только потому, что на нее можно было положиться скорее, чем на Сирокко.

Подобные мысли Габи не тревожили. Конечно, она останется жива и здорова. Было время, когда казалось, что ее нынешний возраст будет просто непереносим, — но теперь она знала, что в душе столетние всегда молоды; ей же просто посчастливилось и выглядеть, и ощущать себя молодой. Габи видела себя шестнадцатилетней девчонкой в горах Сан-Бернардино, где с нею были только костер и телескоп, причем и тот и другой — творения ее собственных рук. Вот она дожидается, пока стемнеет и выглянут звезды. Чего же еще человеку просить от жизни?

Габи знала, что расти духовно она больше не будет. Она на это и не рассчитывала. Возраст, выяснила она, приносит больше опыта, больше познаний, больше перспектив; он приносит множество всякой всячины, которую человек, скорее всего, может накапливать вечно, — но кривая мудрости, раз достигнув плато, уже обречена идти параллельно оси абсцисс. Если Габи одолеет свое второе столетие, больших перемен она ожидать не будет. До восьмидесятилетия она еще испытывала некоторое беспокойство, но дальше она уже ни о чем не тревожилась. К тому же хватало повседневных забот.

И в тот день была забота, разрешение которой все приближалось.

Взглянув на расхаживающую вокруг костра Робин, Габи глубоко вздохнула.

Яства соответствовали обычным высоким титанидским стандартам — но с одной, в буквальном смысле, кислой нотой. В титанидской кухне обычно использовалась одна очень сильная пряность, полученная из размолотых и особым образом приготовленных зернышек голубого фрукта размером с арбуз. В песнях титанид для фрукта имелось очень элегантное название, но люди обычно звали его гигалимоном. Внутри он был белый и зернистый, нескольких зернышек хватало для любого рецепта.