Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Драчёна. — Павел хотел сказать голосом обычным, а голос взлетел вверх. — Ну-ка, попробуйте, а вдруг не понравится?

Осторожно отковыриваю вилкой кусок, осторожно кладу в рот. Он тает мгновенно и сам течёт в меня.

С матерью тоже происходит что-то, ведёт она себя непривычно: она расслаблена, и ест, и растерянно улыбается. Но почему в её лице — страх? И почему этот её страх прямо с её лица сползает в мой наполненный вкусной едой живот?

— Хочешь ещё? — спрашивает Павел. Я мотаю головой.

Так и застыло то утро островом — несостоявшейся нашей общей жизни.

9

Павел приходит за мной в сад каждый день, ведёт меня ужинать к тёте Шуре, а у двери нашего дома прощается. Я вижу, он хочет войти со мной, но он спешит обменять квартиры, и весь вечер, допоздна, ему приходится ездить по адресам и смотреть варианты. Он рассказывает мне обо всех возможных, но ему всё не нравится — никак не может найти такую, где комната для матери была бы изолирована от наших!

По пятницам он является за мной с тяжёлыми сумками и сразу ведёт домой. Картошка, фарш, курица или рыба, солёные огурцы… — чего только нет в его сумках! Что-то Павел убирает в холодильник — впрок, а что-то оставляет.

— Тебе орехи. Смотри, как надо колоть. Вот тебе щипцы. Положи в это ложе орех, сожми ручки. А теперь выбирай ядро и ешь!

В другой раз он угощает меня изюмом.

После перекуса мы начинаем готовить.

Мать знает о пятнице и, как правило, домой не спешит.

Мы размачиваем хлеб в воде, мелко рубим лук или чеснок, а иногда и то, и другое, тушим мясо или рыбу… Но вот еда готова, мы сыты и сидим за столом друг против друга. В руках Павла — книжка.

— Сегодня у нас здесь Пушкин! — Павел читает, но часто прерывает себя: — Знаешь слово «лукоморье»? А «златая»?.. «Объясни, что значит: „И растёт ребёнок там не по дням, а по часам“.

Я не понимаю смысла многих слов, но мне нравится тайна, нравится самому догадываться, что слова значат.

— Знаешь, какая разница между сегодняшним пароходом и корабликом, о котором пишет Пушкин? — Павел растягивает полотенце. — Это парус. Таких парусов много. Они надуваются ветром, и кораблик несётся по волнам. А это современный пароход, смотри, какой… Люкс! — Павел рисует его на листе бумаги. — От ветра не зависим, даже буря ему не страшна, здесь мотор, здесь трюм… — И я уже лезу в трюм, захожу в каюты, сижу на палубе. Но после осмотра современный мне не нравится, я помещаю себя на пушкинский продувной кораблик, несущийся по воле ветра, с надутыми парусами.

Кораблик — я! И я — Гвидон. Это я рос в бочке не по дням, а по часам. Это я вышиб дно и встретился с Лебедью. И я — остров Буян. И я — белочка. И я — её золотые скорлупки. И — купол церкви, и море-океян…

Павел никогда не устаёт читать, но он убеждён: много сразу читать нельзя — могу не запомнить и не успею пережить. Поэтому он обрывает себя на самом интересном месте, велит пропылесосить дом или постирать.

Я не люблю недочитанных книг, мне нравится читать залпом, но послушно бросаю книжку, потому что люблю использовать изобретения Павла. Сегодня он принёс чёрный ящик, на его поверхности большое количество колесиков и кнопок.

— Не смотри, что корпус старомодный, зато внутренности современные. Как и я. Не смотри, что вроде старый, на самом-то деле мальчишка! Догадайся, что это?

Естественно, догадаться не могу.

Павел включает аппарат в сеть, поворачивает колесико, и сразу к нам приходит голос, женский, жёсткий: «Погибло семнадцать человек…», «Взрыв произошёл в восемь вечера, погибло двадцать пять человек, сорок — в тяжёлом состоянии. Здание разрушено…» Павел крутит колесико, и вместо голоса женщины — музыка.

В конце концов мать приходит домой. К тому времени я уже сыт-пересыт, и едой, и сказками, и сегодня музыкой из радиоприёмника, и за общим столом мне делать нечего. Ухожу к себе. А ещё ухожу потому, что хочу оставить Павла и мать вдвоём.

10

Чем сытее и счастливее я становился благодаря Павлу, тем большее любопытство овладевало мною. Куда уходит мать? Где работает? Откуда приводит мужчин? Как восстанавливает силы? Что означают слова, которые она произносит, оставшись одна?

У меня получились три абсолютно разные жизни. В детском саду, с утренниками, с хором, с моим неумением и нежеланием играть со сверстниками. Жизнь с Павлом, жаждущим научить меня чему-то, порадовать, побаловать. И жизнь с матерью, остающаяся главной, жадность ко всему, что связано с ней, необходимость проникнуть в её тайны, чтобы выжить.

— Ты сказала, ты пришла сюда изучить мужчин. Почему только мужчин? — голос Павла.

— Бог доверил Землю мужчине. Женщину создал ему в помощь. И для удовольствия.

Значит, Бог с самого начала женщину считал неглавной? Как же тогда получается, что моя мать для меня — весь мир, я завишу только от неё?

— Ты хочешь сказать, мужчина не оправдал Его надежд, разрушил Его замысел, искалечил Землю? Ты поняла, почему мужчина таков?

— Не так всё просто. Законченных подлецов немного. Даже в самом страшном экземпляре бывает что-то доброе. Разрушение происходит от невежества. Будда говорил: «Все разрушения и несчастья человечества — от невежества». А помнишь: «Прости им, Отче, ибо они не ведают, что творят»? Невежество — необходимый и достаточный корень зла. Знал бы суть жизни поднявший руку на жертву, испугался бы того, что делает. Эгоизм тоже от невежества.

— Ты раскрыла основные типы разрушителей?

— Довольно грубо… Один получает своё удовольствие, другой хочет власти, третий — убийца по призванию, его радует убийство.

Сейчас ворвётся ко мне Вилен! Его белёсым взглядом затягиваются вещи в нашем доме, стены… Хватаю утёнка, ныряю в кровать, зажмуриваюсь, закрываюсь с головой, но взгляд Вилена не исчезает.

Сквозь сон — звонок. Сейчас явится Вилен.

…И он входит в наш дом, и мать не выгоняет его, а разговаривает с ним.

— Ты велишь рассказать, как я жил.

На его лице подобие улыбки. И, хотя глаза сужаются, как при улыбке, и углы губ поднимаются вверх, улыбки не получается. Морщины у губ — жёсткие скобки, из глаз — дула, сейчас выстрелит!

— Отец избивал меня, потому что не задалась его жизнь: профессию не любил (работал счетоводом на фабрике), жену не любил. На мне отводил душу. Привязывал к железной ножке кровати, до крови хлестал ремнём.

— Ты решил разжалобить меня. Он избивал тебя, а ты, в свою очередь, бил до полусмерти тех, кто младше и слабее, разрывал на части кошек и птиц.

— А что делала бы ты? Как бы ты выбрасывала из себя обиду и злость?

— Дети, птицы, кошки с собаками тебя не обижали, они были добры и доверчивы к тебе.

Вилен щурится, сейчас убьёт наповал.

— Разве ребёнок понимает это? Ему нужно спастись от отрицательных эмоций.

— Ребёнок вырос и превратился в благородного джентльмена…

— Разве виноват человек в том, какой он? Его делает жизнь. Да, я не добр, да, я не благороден, да, я не люблю людей, да, я им мщу…

— За что?

— А за что наказали меня? Я не имел всего того что должен иметь человек!

— Мог иметь.

— О чём ты говоришь?

— Не я, ты скажи.

Вилен вскакивает и тонко кричит:

— По какой причине ты пытаешь меня?

— Разве?

— Никогда ни к кому я не относился так, как к тебе… готов помочь… я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Да, как все. — Он садится и говорит нормальным голосом: — Учился в школе и в институте. Но решил стать хозяином жизни, чтобы никто никогда не посмел совершить надо мной насилия.

— Но при этом чтобы ты мог совершать насилие. Снова он вскакивает и снова тонко кричит:

— Чего ты хочешь от меня? До встречи с тобой я ни о чём таком не думал. Я исполнял свой долг. Работал. Давал деньги в семью.

— Ты доволен своей жизнью?

— Назови мне того, кто доволен! — Он отвечает ещё на крике, но — садится. — А ты довольна, что продаёшь себя?

11
{"b":"28622","o":1}