— Что ты, добрый человек, упрямишься? Уступи для лошади дорогу! Но вместо ответа тот с силой размахнулся и ударил в ухо деда Егора. Каково же было его изумление, когда дедушка даже не покачнулся, только головой немного повел. Витька еще раз врезал по тому же уху. И опять дед стоит, не шелохнувшись. В третий раз Витька не успел руку занести, как страшный удар под сопатку, как кувалдой, опрокинул его, и он полетел туда же, куда и племянники. Те, очухавшись, приняли его в свои объятия и так отметелили, что он до самой темноты лежал в траве и стонал.

После этого Витька целую неделю не показывался на улице. Лежал в прохладном месте, делал примочки к многочисленным своим синякам и ссадинам. Отлежавшись и заклеив болячки бумажками, взяв бутылку «на мировую», он отправился в ту деревню, к деду Егору уточнить, чем же он ударил тогда Витьку? Не свинчаткой ли какой? Встретившись с кузнецом в его кузнице, Витька задал ему этот вопрос.

— Что ты, Виктор! Упаси бог применять какую-нибудь железяку. Ни в жизнь не пытался!

— Да как же ты мог меня свалить одним ударом?

— Эх, Витенька, моли бога, что я еще не зол был и кулак не наговорил так фунта на четыре, — не вылез бы ты из-под плотины. Слышал, что я колдун?

С тех пор Витька присмирел. Вот если бы сейчас, во время разгулявшейся преступности, повального воровства и разбоя, появился бы такой «колдун», наговорил бы народный кулак на пуд да врезал бы таким кулаком под самое дыхало этой братии, чтобы сгинула в одночасье, задохнулась бы в своих собственных слезах. И все было бы законно и справедливо!

В это утро соседка сообщила, что сегодня обещали обязательно принести пенсию. Надо спуститься на первый этаж в квартиру №1, туда обычно приносят, занять очередь, а то опять, не дай бог, не достанется. Как зачастились задержки с выплатой, так начались у Ивана Денисовича сплошные неприятности.

Бывало, все подсчитаешь, разложишь по полочкам, занесешь в тетрадочку и руководствуешься целый месяц, только вносишь корректировку в связи с инфляцией.

Бывший бухгалтер хорошо разбирался в этих терминах и мог еще здраво порассуждать об основах проводимой в стране экономической реформы.

Вот уже десятый год как он на пенсии. За сорок с лишним лет, отданных родному заводу, заработал только двухкомнатную «хрущевку» и пенсию: 132 рубля. Первое время, когда еще была жива жена, тоже получавшая 110 рублей, жить было можно. Даже понемножку откладывали на похоронные нужды. Но жена умерла пять лет назад. Как раз в это время и началась эта непонятная перестройка.

Сначала казалось, что все идет правильно, что правительство заботится о народе и не допустит его обнищания. В январе 1992 года объявили свободные цены на все товары. Началась шоковая терапия. В одну ночь обесценились «похоронные» сбережения. Цены на все товары подскочили сразу в десять и в двадцать раз. Жить с этого момента стало совсем невозможно.

Получив свои 258 тысяч, Иван Денисович аккуратно пересчитал, расписался. А придя домой, еще раз пересчитал и сразу отложил 35 тысяч за квартиру. Очень уж он не любил затягивать квартплату: что могут подумать о нем, интеллигентном, исполнительном плательщике? Осталось 223 тысячи. Иван Денисович открыл свою тетрадь и начал рассуждать:

— Первое, без чего я могу умереть, это без хлеба (500 граммов на день в войну хватало, значит, и сейчас хватит). Буханочка в полкило стоит 2000 рублей, следовательно, на месяц потребуется 60 тыс. руб, остается 163 тыс. руб. Но ведь хочется и еще кое-чего. Бутылка молока в день по две тысячи, это еще 60. Остается 103 тысячи. Если употреблять картофеля по полкило в день, то нужно отложить еще 20 тыс. Из продуктов еще нужно купить сахара один килограмм, на месяц хватит. Бутылку растительного масла и одну пачку маргарина. Еще 27 тысяч долой.

На все остальные нужды остается 76 тысяч. Из них, он записал, нужно купить шпульку ниток десятого номера, заштопать совсем прохудившиеся теплые носки. Неплохо бы найти пачку порошка тринатрия фосфата, он подешевле «Лотоса», но белье в нем отстирывается хорошо. Обязательно надо зайти в аптеку, давление все чаще стало напоминать о себе, купить каких-нибудь таблеток. А вообще, он предпочитает держать всегда под рукой анальгин. Кажется, что он от всех болезней помогает, да и не особенно дорого. Ну вот и все.

«Свободных» денег осталось 50 тысяч — это неприкосновенный запас, он откладывается каждый месяц. Без этого нельзя. Мало ли, что может случиться, никто не придет на помощь. Дети живут в другом городе, там же подрастает внучек, для него Иван Денисович бережет квартиру. Давно он не получает и не покупает никаких газет, не пишет родным и знакомым писем. Не заказывает междугородние переговоры по телефону, не приглашает к себе друзей и сам никуда не ходит. Телевизор изломался, на починку денег не предусмотрено. В квартире все лишние лампочки вывернул, оставил только в прихожей и на кухне. О куреве и о выпивке и в мыслях нет, не только в тетрадке. А ведь было время, в молодости, и покуривал, и пивком, да и водочкой баловался. Теперь нет. Бюджет не позволяет.

Приведя в порядок все свои расчеты, Иван Денисович оделся, взял сумку, пустую бутылку для молока и отправился за покупками. Сначала зашел расплатиться за квартиру, потом направился в магазин. Налил бутылку молока, взял хлеба. Долго рассматривал под стеклом картофель. Уж очень мелким он показался. Отходов много, одна кожура, и Иван Денисович зашел на маленький рынок у магазина, такие сейчас везде есть. Выбрал два килограмма картошки, сказал румяной продавщице комплимент и попросил одну картошинку «на поход». И тут он заметил в пустой коробке листочки от капустного вилка, да такие свеженькие, что не удержался и попросил, как будто для кроликов. Теперь у него будут молочные щи с капустой. Хорошо бы еще туда горстку какой-нибудь крупки, но крупа в тетрадке в этот раз не значилась.

Не значились там соль и спички, так как соль, у него запасена еще с прошлого года. Нагреб он ее целых два ведра около поселковой котельной. Правда, она желтая и очень крупная, но если ее помыть и поколотить молотком, то получится то, что надо. А вместо спичек он пользуется электрической зажигалкой, купленной еще в застойные времена. Чай он тоже не покупает. Летом ездит в луга за травами.

Иван Денисович совсем уже собрался идти домой, как вдруг вспомнил, что сегодня Рождество Христово. Все православные, наверное, уже разговелись мясным, и он решил последовать их примеру. Остановившись у витрины, сначала рассматривал товар, потом, не веря этикеткам, уважительно спрашивал у продавщиц цену каждого продукта.

— Ах какое изобилие! Бери чего хочешь! — размышлял Иван Денисович. — Сейчас уже забыли, как получали все это по талонам. Но сколько он ни рассматривал, ни один продукт его не удовлетворил. Сыр, колбаса, копчености. Наконец, взгляд остановился на сосисках.

— Доченька! — обратился он к продавщице. — Взвесь мне вот эту сосисочку, сколько это будет стоить? Та, положив сосиску на весы и потыкав пальцем в калькулятор, сообщила:

— Ровно две тысячи!

— Сколько-сколько? — как будто не расслышав, переспросил Иван Денисович. — За такую-то маленькую и такие деньги, разве так можно!

— Ну что, папаша, будем брать или нет? — спросила его румяная.

— Бери, если тебе надо, а я не буду, — сердито ответил Иван Денисович и повернулся к двери. Праздничное настроение как ветром сдуло. Нахлобучив шапку на самые глаза, чтобы не смотреть на людей, он зашагал домой.

У одного из подъездов его остановил какой-то молодой человек с большой тяжелой сумкой:

— Отец! Где у вас мусорный ящик? Мы тут вчера погуляли немного, хозяйка приказала выбросить мусор, — и показал на сумку. Иван Денисович взглянул на нее, и по спине пробежал приятный холодок. Сумка была почти с верхом наполнена пустыми бутылками.

— Ящик есть, вот там за углом, высыпай их ко мне в сумку, я иду туда, вот и выброшу. Одним махом все бутылки оказались у нового хозяина. Парень, посвистывая, довольный, ушел в подъезд, а Иван Денисович осторожно огляделся — не видит ли кто из знакомых, развернулся и заспешил опять в магазин. Через несколько минут он завертывал ту же сосисочку в бумагу. Вот теперь он Рождество Христово отметит по всем правилам.