За Эйкелем по широкому горному плато нас ведет каменистая колея. Грохочет гром, надвигается туча; наконец небеса разверзаются, и на нас сыплется град размером с хорошие виноградины. Видеть эти льдинки вокруг вдвойне странно, с учетом того, что лишь двадцать четыре часа назад мы покинули жаркий Судан.
Потоп удивительным образом освежает нас и окрестности, и, когда облака удаляются и пробивается солнце, мы оказываемся на окраине Гондэра. Намеченное трехдневное путешествие превратилось в четыре трудных дня, потребовавших пребывания в автомобиле по пятнадцать часов, и все мы устали, испачкались и мечтаем хоть о каком-то комфорте. Въезжать в этот крупный город, расположенный в 7000 фугах над уровнем моря и в течение 200 лет являвшийся столицей Эфиопии, нам приходится, пропуская толпу мужчин, явно находящихся в худшем чем мы состоянии. Они безрадостно спускаются вниз с жестянками или пластиковыми канистрами. Очевидно, это люди из стоявшего в Гондэре 70-тысячного корпуса правительственных войск, сдавшегося ЭНРДФ без какого-то сопротивления. Решать, что с ними делать, приходится новой администрации, и это действительно проблема, так как Менгисту держал под ружьем одну из самых больших в Африке армий. По оценкам, от 400 000 до 500 000 его людей еще находятся под арестом, а двум миллионам их близких приходится терпеть лишения.
Отель «Гохар» броско расположен на обрыве, господствующем над городом, окруженным горной панорамой. Нам еще не приходилось бывать в подобном месте. Отель, построенный для приема так и не приехавших сюда туристов, соединяет в себе музей, хранилище произведений местных художников и ремесленников с интересно оформленными местами общего пользования и пристойно укомплектованным баром.
На двери моей комнаты объявление несколько зловещего толка: «Room Service. Express snakes available at all times»[38].
Если не считать опасностей, которые олицетворяют собой экспресс-змеи, к основным достоинствам отеля «Гохар» следует отнести электрическое освещение, горячую воду (включаемую вечером на целый час) и свежую постель. Довольно прохладно, и я ежусь под двумя одеялами.
День 78. Из Гондэра до Бахир-Дара
Прохладное утро. Туман окутывает горные хребты,кроме, быть может, высочайших вершин и гребней. Помимо нас в отеле находится лишь пара сотрудников миссии Красного Креста и десять солдат ЭНРДФ, расквартированных в свободном от оплаты крыле. В фойе обнаруживаются свидетельства мертворожденной попытки привлечь сюда туристов. «Эфиопия — тринадцать месяцев солнечного света» — гласит один из плакатов, обыгрывая разницу в календаре. Другой постер рекламирует красоты расположенных неподалеку гор Сымен: «Величественная крыша Африки — зубастые вершины одна за одной уходят к бесконечному горизонту. Милые пасторали, пастухи со своими стадами, ковры альпийских цветов».
Жители эфиопских нагорий
Спускаемся вниз, к центру города. Лучше он выглядит издалека. Под живописными лоскутьями красных и серых крыш находятся улицы, полные униженных и обобранных людей. Такого простого, разумного и дешевого одеяния как джеллаба здесь почти не встретишь, отчасти из-за климата, а отчасти потому, что лишь 15 из 45 млн человек, составляющих население страны, являются мусульманами. Здесь носят то, что удалось раздобыть. Одна маленькая девочка одета как будто бы в ночную рубашонку, другая щеголяет в рваном вязаном свитере. Обувь есть у некоторых, но не у всех. Едой торгуют возле сточных ям, в которых нетрудно увидеть источник болезней. Скоро к нам прибивается стайка детишек, хотя некоторые из пожилых людей пытаются отогнать их, швыряя мелкие камушки. Дети нездоровы, у всех надутые животы и болячки на лицах, обсиженные мухами. Они невозмутимо наблюдают за нами круглыми выпуклыми глазами. Двое ребят побойчее пытаются заинтересовать нас упаковками из американских полевых рационов, нашедших сюда путь после Войны в Заливе. Мне предлагают подвергнутые сублимационной сушке «Вишневый пирог с орехами», «Рулеты Тутси», «Томаты в панировке» и «Фрикадельки из говядины с рисом» в одинаковых серых пакетиках.
Один из мальчишек, Мохаммед Нуру, хорошо говорит по-английски. В его семье семеро детей. Крупные семьи обыкновенны в беднейших регионах Африки, поскольку предоставляют экономическое преимущество — семейную рабочую силу. Мальчик этот терял на войне друзей и близких. Он мусульманин, но среди его друзей много христиан: обе религии здесь превосходно ладят.
Английский язык здесь преподают в школах в качестве иностранного языка, и Мохаммед слушает передачи ВВС World Service, в том числе о футболе. Любимой командой его является «Манчестер юнайтед», но я пытаюсь ориентировать его в правильном направлении.
Единственное, что имеется в Гондэре в избытке, — это швейные машины. Вереница швей тянется вверх по склону холма, и все они кажутся занятыми. Я прихватил с собой собственные брюки, жестоко пострадавшие при выезде из Судана, и буквально за полторы минуты строчки на педальной машинке мастер возвращает им здравие.
Чтобы как-то оторваться от безжалостного давления торга, мы с Грэмом удаляемся смотреть на сложенные из камня замки Гондэра. Первый был построен императором Фасилидасом в 1635 г., когда Гондэр сделался столицей благодаря распространившемуся в ту пору суеверию, требовавшему, чтобы название столицы начиналось с буквы «Г». Пятеро наследовавших ему императоров строили свои замки по соседству. Своеобразие этих темных башен имеет много общего с интересной историей Эфиопии. В Африке (и не только) нет другой прямой линии властителей, правившей на протяжении сорока пяти поколений, и, хотя эти укрепленные дворцы обнаруживают несомненное европейское влияние, Эфиопия никогда не была колонизирована. Любопытна связь с евреями. Грэм является автором хорошо разработанной теории, утверждающей, что ковчег Завета находится в этой стране, в расположенном не столь уж далеко отсюда храме, и только что завершил книгу о своем открытии[39].
В одном из уголков территории находится клетка со львом — первым, которого я увидел в Африке. Зовут этого льва Тафара, прежде он принадлежал Хайле Селассие, последнему императору. Селассие скончался в 1975-м, через год после того, как его сместил с престола Менгисту; вместе с ним умерла и императорская Эфиопия. Лев Тафара, бывший прежде ее символом, теперь является докукой едва ли не для всех. Клетка его невелика, и он, не зная устали, бродит по ней в обществе одних только мух. На спине и ногах его видны открытые раны. Прежде у него был партнер, который давно умер. Теперь ему уже двадцать лет, и остается только надеяться, что благородному зверю не придется долго терпеть подобное унижение.
Мы оставляем Гондэр в сгущающейся тьме и скоро оказываемся в самой сердцевине жуткой грозы, самой длинной и впечатляющей среди всех, которые я видел. Потоки воды захлестывают машины, и в течение более чем двух часов линейные молнии и зарницы рвут и полосуют небо. Вспышки временами выхватывают из тьмы впечатляющие своими очертаниями скалы и брошенные у дороги танки, вмороженные в негатив интенсивностью мгновенной вспышки. Иногда они освещают мой беззащитный чемодан, едущий на крыше первого автомобиля. Подобного рода проверки живописует коммерческая реклама.
В десять часов вечера мы приезжаем в город Бахир-Дар, расположенный в 110 милях от Гондэра, спустившись по дороге на целых 2000 футов. Дождь прекратился. Гроза миновала. Дорога перегорожена цепью, и после короткого ожидания сонный солдат, укутанный в розовое одеяло, но с винтовкой на плече, появляется у машин и принимается разглядывать наш «аусвайс». По лицу его видно, что он не понимает из написанного даже строчки. Солдат долго разглядывает бумагу, потом смотрит на нас, зевает во весь рот и жестом разрешает нам ехать.
