Драко наблюдал, как по бледному лицу скользит тень горечи и какой-то долгой и тяжелой печали.

Но Скорпиус вдруг быстро тряхнул волосами, рассыпав капельки брызг, и они поймали радужные блики, на щеки его вернулся румянец, а глаза лукаво сверкнули.

— Папа. Пойдем. Пойдем, я покажу тебе…

Драко не мог устоять против этого счастливого голоса, даже если бы очень хотел. Он протянул сыну руку. Скорпиус сжал его пальцы своими — горячими и мокрыми, и от нежности Драко почти задохнулся. Маленькая и мокрая ладошка в его руке лежала, стиснутая, пойманная, живая — как птица — доверчивая и готовая в любой момент вырваться из плена.

Скорпиус потянул к сводчатой арке, провел Драко по боковой галерее, улыбаясь и взглядывая снизу вверх.

Свет стал глубоким, густым и желтым, словно масло. По потолкам, отделанным золотыми пластинами, бежали отблески, рассыпались и сходились, как отражения от воды. Драко взглянул на розовые стены замка за полосами ухоженных садов. Небо без единого облачка висело низко над городом. В зелени, в траве и ветвях, оглушительно трещали цикады.

— Мои павильоны, — с гордостью сказал Скорпиус, остановившись у перил полукруглого балкона. — Смотри вниз, папа.

Драко посмотрел. Вниз, десятками, уходили выступы бледно-красного камня. По ним разбегались дорожки, обрамленные цветами и выстриженными кустарниками. Деревья образовывали живые галереи с потолками из искусно сплетенных садовниками ветвей. На дне этого овального кратера видны были лужайки и концентрические линии цветников.

— Этот — павильон земли. Все, что принесла Нинту, все здесь.

Скорпиус вытянул руку над перилами, и с клумбы внизу поднялся шлейф, разноцветная вуаль. Она взметнулась выше и рассыпалась бабочками — белыми, желтыми, пестрыми, голубыми и зелеными.

Бабочки покружили над головой короля, рассыпаясь и вновь собираясь, а затем опустились к нему на плечи живым покровом. Крылья их трепетали, как лоскуты.

— Если я захочу, могу одеться в бабочек, — сияя, сказал Скорпиус. — Я могу одеться только в синих бабочек или только в желтых или…

Драко протянул руку, коснулся его щеки.

— Ты такое где-нибудь видел, папа?

— Если ты вернешься и выучишь кое-какие несложные заклинания…

Скорпиус подмигнул ему.

— Если! Если! Но здесь нет никакого «если». Я все могу! Мне не нужно учить заклинания, мне только нужно захотеть.

— Так вот о чем ты мечтал, прогуливая уроки? — Драко слабо усмехнулся.

— Нет! Я никогда не мечтал о таком. Все, что у меня есть… о таком не мечтают, папа. Идем, — Скорпиус нетерпеливо хлопнул в ладоши, и живой покров с его плеча вновь распался на разноцветные дрожащие кусочки.

Резной лифт, подобный тому, что был устроен на границах подземелий, бесшумный и быстрый, поднял Драко и его сына над павильонами земли, и они оказались на площадке, ведущей к ажурным подвесным мостикам, протянутым между высоких башен. Похожие на минареты, остроконечные и золоченые, они тянулись к небу, и мосты слегка покачивались от ветра, который, выбравшись из заточения замковых стен, резвился и рвал с флагштоков канареечно-желтые флаги.

Мосты сплетались и расплетались, образуя нечто вроде паутинной структуры. Иногда они скреплялись меж собой подвесными беседками, маленькими домиками, в каждом из которых был устроены места для уединенного чаепития.

— Павильон воздуха, — сказал Скорпиус и побежал по мосту.

Ветер поднял полы его оранжевой накидки. Голые ступни легко касались хрупких пластин, Скорпиус на бегу оглянулся и рассмеялся.

— Не бойся, — крикнул он, приложив ладони ко рту, — не бойся, папа! Иди за мной!

Драко зашагал, и мост под ним ощущался таким же твердым, неподвижным, как каменный пол. Драко видел, тем не менее, что вся конструкция раскачивается от порывов ветра и шагов. Эта магия его заворожила, увлекла, и он добрался до ажурного шатра безо всякого страха.

Скорпиус протянул ему чашку с горячим чаем.

— Это вкусно, — сказал он ласково. — Правда, честно. Я помню, сколько сахару ты кладешь в чай. Я помню, что ты любишь со сливками.

Драко смущенно взял чашку и сделал глоток. Вкус был так похож на тот, далекий — из дома, из мира крахмальных скатертей и утренних газет, что он закрыл глаза от удовольствия.

— А теперь посмотри вниз, — предложил Скорпиус.

Драко послушался. Далеко-далеко, скрытые легкими облачками испарений, поднимавшихся от разогретой влажной земли, видны были круглые кроны деревьев, широкие выступы, крыши и переходы.

— Я люблю здесь завтракать, — хвастливо, ерзая от счастья, сказал Скорпиус.

— Это очень… очень красиво, — согласился Драко, боясь спугнуть совершенное, нежно-беззащитное выражение восторга, с которым его сын смотрел на свои владения.

— Теперь вниз.

И вновь лифт, другой, на противоположной площадке, заработал бесшумно и легко.

Они очутились в галерее, по стенам которой плясали голубые и зеленые тени. С двух сторон, в темных желобах, выложенных камнями и пластинами золота и серебра, бежали прохладные ручьи. Они впадали в озерца-бассейны, между которыми в большом, под купольным сводом, помещении проложены были тропинки и гнутые мосты.

— Павильон воды, — голосом, полным обожания, сообщил Скорпиус. — Здесь есть теплые воды, и холодные, и горячие, и все, какие только…

Он перегнулся и шлепнул ладонью по неподвижной поверхности.

— Там, дальше, цветут лотосы и водяные лилии. Есть жемчужные раковины… Даже рыбки. Всякие рыбки… Папа? Давай купаться?

Драко фыркнул.

— Ты только что принимал ванну…

— Да это же совсем другое! Неужели ты совсем не хочешь?

— Честно? Я… не знаю. Все это, разумеется, великолепно, — Скорпиус просиял от его похвалы. — Но…

— Папа! Ты совсем не отдыхал. Ты разучился!

— Да нет же, я…

— Ты только не бойся, ладно? — Скорпиус посмотрел на него настороженно и с каким-то смущенным беспокойством. — Это так и было. Было почти… почти сразу, как я… пришел. Так и было, я клянусь тебе! И мне ничуть не больно! Не было больно и… нет, мне не больно.

— О чем ты?

Скорпиус поднял руки к вороту накидки, с шумом втянул в себя воздух. Шелк упал к его ногам.

— Ну хватит, — взмолился Скорпиус жалким, отчаянным голосом, когда пауза затянулась. — Больше не смотри.

Драко дотронулся до припухшей вокруг золотого самородка кожи. Кусок золота был вплавлен — вправлен, лучше сказать — над левым соском. Драко показалось, что он немного пульсирует, словно удары сердца там, внутри, заставляли золото дрожать.

— Это совсем не больно, — повторил Скорпиус полушепотом. — Папа? Что ты молчишь?

Драко хотелось плакать.

— Папочка, я…

— Что они с тобой сделали? И за что?

— Ничего! — мальчик притопнул ногой в злом нетерпении. — Разве не видишь? Это так и было!

— Не лги, Скорпиус Гиперион. Кто-то сделал это с тобой. Кто? Скажи мне, не бойся.

— Я сделал это сам! — по щекам Скорпиуса побежали слезы. — Я сам! Хочешь знать правду? Я сам! Я все сделал! И я мог умереть, если бы не он! Он все понимает, он выбрал меня! Он все… он все чувствует. Он слышит моими ушами и видит моими глазами. И так было всегда! Спроси любого! Так было всегда! И потому лишь, что я… я самый достойный. Самый лучший.

Мальчик заплакал, дрожа. Он стоял перед Драко, голый и белокожий, несчастный, маленький. От жалости и гнева Драко и сам затрясся, он задыхался, кровь стучала у него в висках.

— Кто? Я только хочу знать, кто.

— Да говорю же тебе, папа! Ты оглох? Что с тобой такое?

— Ты не мог…

— Но я СМОГ. Я вошел сюда, потому что он звал меня. Он выбрал меня. Я нес меч Луча, я, я, только я! И он хотел меня убить… Он… другой… другой… чужой… король… Его вовсе не было, я один король теперь, я был и буду, и есть, и буду, я буду… всегда!

Драко слегка встряхнул мальчика за плечи.

— Успокойся. Тихо. Тихо. Я верю тебе… не все было, как ты говоришь, но не твоя вина, что тебя обманули.

Зрачки в серых глазах расширились и затопили радужки.