Так она говорила. И, наверно, это так и есть. Жизнь, как гипноз: она кончается и начинается снова.

Нужно только не забыть самого главного. Самого-самого- самого главного…

Но что в жизни самое главное?

Этого никак не удается вспомнить.

Женишься на красоте, а живешь с характером.

Лучшие женщины всегда где-то слева, поэтому у самых влюбчивых кальмаров левый глаз вчетверо больше правого.

Жена жука-богомола поедом его ест, но и наполовину съеденный, он продолжает выполнять свои супружеские обязанности. Богомол понимает: настоящий супруг должен не только любить, но и кормить свою супругу.

В санаторий, в котором лечат женщин, желающих иметь детей, охотно ездят мужчины, желающие иметь женщин.

Женихи веслоногих лягушек не только поют и отплясывают вокруг невест, но даже лупят себя по морде в целях профилактики.

Сэкспромт — это любовь с первого и последнего взгляда.

Пойдет налево — песнь заводит любовную, направо — сказку говорит, что он задержался на работе.

Некоторые музыканты из секстета предпочитают секстету секс тет-а-тет.

Надо бы жениться по любви, а не по расчету, но какой расчет жениться по расчету, а не по любви?

Если уж бегать от инфаркта, то только за женщинами!

Мужья, не спорьте с женами! Не может быть хорошим мужем тот, кто любит истину больше, чем женщину!

Уже в который раз прошу рассмотреть вопрос о приеме меня в Союз работников скульптуры, но приемная комиссия даже не смотрит в мою сторону. Почему они не смотрят в мою сторону? Я это рассматриваю как злостную дискриминацию меня как женщины. Они в этом союзе любят женщин только ваять, а чтоб в союз принять, этого у них не дождешься.

А как ваяют! Будто нам вообще одеться не во что. Такая пошла мода — ваять обнаженных женщин. Я сама обнаженная женщина, если, конечно, меня раздеть. Но до этого у них руки не доходят. Стоит мне появиться, как вся приемная комиссия разбегается.

А кого принимают? Фидия, Праксителя. Я уже не говорю о Пигмалионе, которого приняли за одну-единственную работу. И теперь эта работа еще раскрывает рот, говорит, что всех скульпторов нужно исключить из Союза работников скульптуры, а оставить в союзе только ее муженька. Да, да, я не оговорилась. Этот Пигмалион женился на собственной скульптуре, будто у нас уже и жениться не на ком. Я это тоже воспринимаю как злостную дискриминацию женщин.

Потому они и принимают в союз одних мужчин. Женщина не позволит, чтоб женились на скульптурах. Эдак каждый себе жен поналепит, а как быть с брачными обязательствами?

Теперь о моих работах. Я работаю на живом материале, и никакого другого материала мне не требуется. Я превращаю смертного человека в бессмертное творение искусства. Это вам не Пигмалион, превративший творение искусства в смертную женщину. Если устроить выставку моих работ, то на ней будут представлены наши современники не в копиях, а в оригинале. Искусство требует жертв, таков мой творческий принцип. Принцип они подхватили и запомнили и даже распространили мою творческую манеру на другие области деятельности, но меня по-прежнему продолжают не замечать. Почему они не хотят меня замечать?

С надеждой на положительное решение моего вопроса

и твердым намерением в случае отказа обратиться

в более высокие инстанции

Медуза Горгона Ивановна

Неандерталочка была из хорошей пещерной семьи, и неандерталы буквально теряли от нее голову. И не только неандерталы, но и кроманьоны. А один австралопитек от любви и безнадежности закопался в какие-то древние отложения, до сих пор отыскать не могут.

Но Неандерталочке больше нравился Троглодитик, пещерный человек с темным прошлым и ослепительно светлым будущим. Поэтому она вышла за него замуж.

Троглодитик носил ее на руках, но все ронял, засматриваясь на других женщин. Сильный он был, Троглодитик, мало ему одну женщину носить, вот он и смотрел, какую бы еще прихватить по дороге.

— Троглодитик, ты меня, пожалуйста, не роняй! — просила Неандерталочка. Но он, человек с темным прошлым, стольких уже уронил, что уронить еще одну для него не составляло проблемы.

И однажды он Неандерталочку уронил, а вместо нее поднял совсем другую женщину. А Неандерталочка осталась лежать посреди дороги, уже к любви приготовленная, но лишенная дальнейших надежд.

И тут появился знакомый мальчик Неандертальчик. Художник по призванию. Ты, говорит, пока не вставай, я с тебя портрет нарисую.

Но Неандерталочка была уже девочка с опытом. Ты, говорит, женись сначала, а потом рисуй. Если каждый начнет рисовать, то на вас, оглоедов, красоты не напасешься.

Ну, Неандертальчик женился по-быстрому, а потом по-медленному стал рисовать, потому что искусство не терпит спешной работы. И вот рисует он, рисует, но ей его рисунки не нравятся, потому что они на нее не похожи. На собаку похожи. На корову похожи. А на нее — ни капельки.

— Ты почему меня рисуешь такую непохожую? — спрашивает у мужа.

А тот нахально так отвечает: я, мол, такой тебя вижу. И начинает врать, что художник должен рисовать не то, что видит снаружи, а то, что видит изнутри.

— А ты на мне изнутри женился? Ты на мне сверху женился, сверху и рисуй!

И ушла от Неандертальчика. У художников творческий процесс не совпадает с семейным процессом. Семейный уже кончился, а творческий все еще длится, хотя бывает и наоборот.

Прилегла по дороге отдохнуть, в надежде, что кто-нибудь ее нарисует, и тут к ней подходит совсем незнакомый мужчина. Не неандертал, не кроманьон, а повыше бери. Может, какой-нибудь гомик-сапиенс.

Узнал, что Неандерталочка возвращается к родителям в пещеру, удивился, но виду не подает. Ты, говорит, пока тут полежи, а я тебе из пещеры дом вынесу.

Откуда же он возьмет дом? Там же, в пещере, никакого дома не было.

Смотрит — действительно дом. Со стенами, с окнами, под крышей.

Но отдельно от пещеры дом почему-то не смотрится. Пожили они в нем, сколько пожилось, а потом она вышла и пошла обратно в пещеру.

Шла, шла.

И опять навстречу ей незнакомец. Культурный такой, прилично одетый. И умытый — не то, что какой-то неандертал.

Как услыхал про пещеру, стал уговаривать: никуда, мол, не ходи, я тебе из пещеры дворец вынесу.

Вот тебе на! Оказывается, там и дворец был, в пещере. И как она его не заметила?

И что вы думаете? Вынес дворец. Красивый такой, с колоннами.

Стали жить во дворце. Но чего-то Неандерталочке не хватает. Может, какой-то детали, мелочи. Все ей вспоминается, как они с Троглодитиком жили в пещере.

И однажды вышла она из дворца и потопала обратно, в свою пещеру.

Идет, а по дороге дома вырастают, дворцы. Это ей все из пещер выносят встречные ухажеры. Города вырастают, всякая там техника, культура, цивилизация.

А Неандерталочка все идет и идет в свою пещеру, к своему Троглодитику. Пусть он роняет ее, пусть на других засматривается, лишь бы она сама на него смотрела…

Однажды за обедом фараон Хеопс заговорил о своих финансовых трудностях. Из-за нехватки средств на строительство пирамида кверху сужается, хотя сужаться не должна.

— А панель у подножья уже проложили? — спросила дочка, о которой известно лишь то, что по отчеству она была Хеопсовна, что, впрочем, естественно для дочери Хеопса.