В конце концов Брюхоножка побежала. Ах, как она бежала! Все граждане вцепились друг в друга, чтоб не ринуться за ней.

Ноги Головонога вспомнили о своем прямом назначении и понеслись за Брюхоножкой, теряя по пути приказы, инструкции и достоинство городского головы. Жители города ринулись за ним, но на самом деле они ринулись не за ним, а за Брюхоножкой. Конечно, голова этого не знал и, когда увидел, сколько народу бежит за ним, наконец-то за ним, почувствовал большое удовлетворение.

Лопатыч бежал, работая ногой, как заступом. У него была одна нога, поэтому приходилось много работать. Он говорил, что живет лишь до тех пор, пока бегает за Брюхоножкой, но он немного преувеличивал. Ему было все равно, за кем бегать, лишь бы работать ногой. Потому что сердце ему заменяла нога. И пока он бегал, нога работала, как сердце, разгоняла по жилам кровь, и он чувствовал себя молодым и влюбленным. А лишь только переставал бегать, сразу старился и никого не любил.

А Ротоног бежал с набитым ртом: он обедал. Пока он бегал, он мог что-то поесть, потому что рот у Ротонога был на ноге и действовал лишь тогда, когда нога действовала. Больше всего Ротоног любил поесть, но всех уверял, что больше всего любит бегать за женщинами.

Жаброног бежал рядом и вздыхал.

— Хорошо вздыхаешь, — похвалил его Ротоног, — у меня так не получается.

Жаброног усмехнулся: у него не получается! Как же можно вздыхать с набитым ртом? Так и подавиться недолго. Или задохнуться? Жаброног задумался: если вздыхать с набитым ртом, что скорее — подавишься или задохнешься?

— Научи меня вздыхать, Жабрик, — попросил Ротоног. Он думал, что так будет иметь больший успех у женщин.

Жаброног перевел дыхание на меньшую скорость и сказал:

— Главное — правильно ставить ноги, чередуя шаг и вздох.

— А что раньше, шаг или вздох?

Жаброног вздохнул и сказал:

— Это зависит от предмета вздыхания.

А Брюхоножка уже еле волокла ноги. Ее дворец был великолепен, но нести его было нелегко. К тому же все бежали за Брюхоножкой, а ей бежать было не за кем, и от этого дворец ее был еще тяжелее.

Она остановилась, оглянулась. Народ безумствовал.

— Брюхоножка! — кричал народ. — Наша Брюхоножка! Наша прекрасная, несравненная, бесподобная Брюхоножка!

Даже старина Головоног, отец города, который был не прочь стать отцом ребенка, поддался общему экстазу и в четыре ноги аплодировал, а в четыре отплясывал что-то совершенно невообразимое.

Увидев такую всенародную любовь, Брюхоножка прослезилась. Ей захотелось сделать своему народу что-то приятное, показаться ему без этого дворцового марафета и макияжа…

И она вышла из дворца.

Увы, народ этого не заметил. Он продолжал аплодировать дворцу и его, дворец, называть Прекрасной Брюхоножкой. А она стояла в стороне, и еще не просохшие слезы радости становились у нее на глазах слезами печали.

Красавица отдельно, а красота отдельно. Красота дома ничуть не померкла от того, что Брюхоножка его покинула, а красота Брюхоножки померкла. Оказывается, она довольно сильно уступала красоте дома. Брюхоножка без дома получилась какая-то бесцветная, неказистая, и фигурой не вышла, и лицом не взяла. Выходит так, что ее любили только вместе с домом, а отдельно от дома любить отказывались. Или они думают, что Брюхоножка осталась в доме? Потому что откуда у дома его красота, если в нем нет Прекрасной Брюхоножки?

— Я здесь, я уже вышла! — взывала к согражданам Брюхоножка, но они даже не смотрели в ее сторону и продолжали оказывать почести ее дому.

Воодушевленный этими почестями, дом внезапно рванулся с места и понесся по улице, увлекая за собой другие дома. Конечно, сам побежать он не мог, вероятно, в него кто-то залез, пользуясь отсутствием хозяйки.

И народ побежал за этим проходимцем, в полной уверенности, что бежит за Прекрасной Брюхоножкой.

А Брюхоножка стояла и смотрела, как от нее убегает ее дом, и опасалась, как бы не пришлось ночевать на улице.

К ней подошел Жаброног. Уж он-то мог отличить дом от любимой женщины! И сказал Жаброног Брюхоножке:

— Ты не беспокойся, твой дом прибежит. Побегает, побегает и прибежит. И ты будешь возле него жить. Я знаю такое местечко снаружи твоего дома!

— Почему снаружи? Брюхоножка не понимала, почему нужно жить снаружи дома, а не внутри, но Жаброног ей объяснил, насколько это удобно. Если что случится, можно найти лучший дом. Случится и там — можно найти еще лучший. И уборкой заниматься не нужно: внутри убирают хозяева, а на улице дворники. И снаружи лучше слышно, о чем прохожие разговаривают. Можно даже самому с ними поговорить.

Это он так ее утешал. Хорошенькое утешение! Радоваться, что живешь на улице, тогда как другие живут в твоем доме! И сколько Жаброног ни расписывал, как прекрасно жить снаружи дома, она примириться с этим не могла.

А народ все бежал за дворцом, прославляя Прекрасную Брюхоножку, а она, забытая и отвергнутая, стояла и смотрела сама себе вслед.

Вот она, всенародная любовь! Навздыхали, нажевали, натоптали — и нет никого, пустота. И посреди этой пустоты, этой бесприютности — она, Прекрасная Брюхоножка…

Говорят, что компасные медузы живут по компасу, а не по календарю, поэтому возраста они не замечают. Но это неправда. Они замечают, да еще как!

Жил когда-то в океане король Медузио. Все под зонтиком плавал, — видно, боялся воды. Это понятно. В воде не боятся воды только утопленники.

И вот живет этот Медузио, бережется воды и потихоньку правит своим королевством. А за возрастом, конечно, не следит, поскольку живет не по календарю, а по компасу. Но приходит время, и он чувствует: пора ему жениться.

Смотрит по сторонам и не видит ни одной подходящей невесты. Все старые, ни одна ему по возрасту не подходит.

А вокруг море, над морем небо, под морем живописное дно, все в драгоценных камнях и водорослях. И в такую красоту привести старуху? Это же со стыда можно провалиться, хотя ниже дна валиться некуда.

Все трудовые и боевые резервы брошены на поиски. Ищут для короля молодую невесту, но все старые попадаются. Мужчины попадаются молодые, а женщины — исключительно старые. Это непорядок, и король издает указ: все женщины королевства обязаны быть молодыми. Быть старой женщине категорически воспрещается.

Женщины обрадовались, но не помолодели.

Спрашивает король у мамы:

— Мама, какой ты была, когда была молодой?

Мама смущается, отводит глаза.

— Бабушка, — просит король, — расскажи, какая ты была молодая!

Бабушку бросает в краску. Она рот зажимает, чтоб чего-нибудь не сказать.

Да, видно, молодость у них была… Даже стыдно рассказывать.

— Мама, — спрашивает король, — а где наш папа? Он умер?

— Не то, чтоб умер… — говорит мама и опять отводит глаза.

— Значит, он живой?

Молчит мама. Ничего не может сказать. И прямо ей нехорошо от этого разговора.

Пожалел маму Медузио, оставил в покое на несколько дней.

Но через несколько дней опять подступил с вопросом:

— Так что же было, мама, когда ты была молодой?

И тут мама говорит:

— Я была твоим папой.

Вот это новость! Сначала была папой, потом стала мамой.

— А бабушка? — допытывается король.

— Бабушка была твоим дедушкой. Моим папой. А потом стала моей мамой и твоей бабушкой.

Кинулся король к бабушке:

— Бабушка, расскажи, как ты была дедушкой!

Бабушка — бряк! Еле откачали. Не хочет бабушка вспоминать, ей это неприятно.

Но постепенно осмелела, стала припоминать. Я, говорит, когда была дедушкой, такое вытворяла! От меня не одна бабушка плакала.

Оказывается, у них в королевстве такая традиция: каждый молодой компасный мужчина становится с годами пожилой компасной женщиной. Поэтому в королевстве женятся только на старых, а выходят замуж исключительно за молодых.

— Но я не хочу жениться на старой! Я издал указ, чтобы все женщины были молодыми! Почему меня ослушались? — кричит король. Вышел из себя, а куда дальше идти — не знает. Поэтому остается на прежнем месте и живет холостяком.