Добро бы соединялись, как мужчина с мужчиной. Мужскую дружбу, солидарность, взаимовыручку еще можно понять. Но соединяться с женщиной на голубых просторах нашего океана для мужчины противоестественно. И для этих неуставных, противоестественных отношений придумали словечко такое же сомнительное: любовь.

Уважаемые члены Центрального комитета, как вам нравится перспектива соединяться с женщиной, да еще вдобавок на основе какой-то любви? Когда мы множили наши ряды простым (пускай простым!) делением, каждый из нас в одиночку давал двоих, а теперь для одного требуется как минимум двое. Для рождения — двое, а для смерти достаточно одного. Прикиньте прирост населения. Если так дело пойдет, у нас вообще никого не останется в океане.

А старость? Когда мы множили наши ряды делением, у нас и смертность была равна нулю, и старости не было. Мы прямо из молодости впадали в детство. И даже в два детства — таков был результат деления. А теперь мы и стареем, и умираем, скоро весь Мировой океан превратится в огромный дом престарелых посреди необъятного кладбища.

Пора это прекратить. Пусть наш голубой океан остается голубым и незамутненным. Обойдемся без женщин. Хорошо бы их вообще куда-то убрать.

Потомственный простейший,

ветеран одноклеточного труда

(фамилия неразборчива).

Там, где женщина должна мужаться, мужчина должен жениться.

В любовном треугольнике по меньшей мере один угол тупой.

Любовь — это единственный вид деятельности, где любители предпочтительнее профессионалов.

И любовь к себе бывает плодотворной. У одноклеточных.

Любовь — это такое явление, которое, сокращая жизнь каждому человеку в отдельности, удлиняет ее человечеству в целом.

Зло любит ревностью.

В любви не может быть все тютелька в тютельку. Может быть либо дяденька в тетеньку, либо тетенька в дяденьку.

Семья не должна быть клеткой. Поэтому одни ломают ее, а другие аккуратно прорезают дверцу и выходят по мере надобности.

Пока супруга квакши-кузнеца строит бассейн, муж сидит у нее на спине и ждет, когда уже можно будет купаться.

Между тигром и акулой не бывает любви: акула не выносит желтого цвета, а тигр терпеть не может голубого. Не потому ли тигры и акулы на Украине не водятся?

Любовь — это отсутствие альтернативы при наличии альтернативы.

Значит, Адам и Ева не любили друг друга.

Любили б они друг друга, мир был бы совершенно иным.

То, что в старину прикрывалось фиговыми листиками, сегодня увенчивается лавровыми.

Для иной современной свадьбы требуются не свидетели, а понятые.

Орел спросил у Муравья:

— Вы никогда не чувствуете одиночества?

— Какое одиночество! — завопил Муравей. — Жена с утра достает, соседи не дают прохода, а где вы видели проход в нашем муравейнике? Только обещают переселить, дать каждому по муравейнику, но у них получишь. Не по муравейнику, а я б вам сказал.

— А мне одиноко, — вздохнул Орел. — Сидишь на голой вершине, вокруг одни тебе голые небеса, и вдруг почувствуешь такое одиночество…

Муравей представил себя в небесах. Вокруг свобода, широта, не то, что в муравейнике. А внизу жена аж подпрыгивает, пытается его достать, соседи требуют освободить в небе проход, потому что им на земле уже мало прохода.

Муравей пошире раскрыл глаза, чтоб насладиться этим зрелищем.

Неба не было. На заборе сидел Петух.

— Мне так одиноко, — сказал Петух.

— Вы слышите? Ему одиноко! — загалдели куры в курятнике. — А ну слазь, паразит, с забора, но смотри штаны не порви, и чтоб через минуту был дома!

Муравей зажмурился, но не увидел себя в небесах. Ну вот, подумал он, и этого уже достали…

Был у Мураша меньший брат. До того меньший, что не сразу и разглядишь. Повел его Мураш к господину доктору за лекарством для более буйного роста. А доктор смотрит — пациента нет. Вместо двух мурашей один в поле зрения.

Забеспокоился господин доктор. Наверное, думает, я вчера недопил. У него, когда допьет, на прием приходят по два пациента.

Осмотрел кого видел, таблетки выписал, посоветовал вести более осмысленный образ жизни. Побольше гулять, но не с братом, а с девочками. Может, это для здоровья, а может, доктор недопил.

Ничего не остается, надо идти к девочкам. Нашли одну, довольно смазливенькую. Не серну, не газель, но как для мураша — лучше и не надо.

Познакомились, разговорились. И вдруг в самом разгаре, расцвете разговора Мураш вспомнил про своего меньшенького. Мне, говорит, надо еще одну девочку. А для кого, не сообщает: брата все равно не видать.

Мурашка сначала не сообразила, а потом сообразила такое, что лучше б ей было совсем не соображать. Испугался Мураш, предлагает жениться. Девочка сначала не поверила, а когда поверила, перестала кричать и называть Мураша нехорошими словами и повела его туда, где женятся (она это место давно присмотрела).

Поженились и живут себе вдвоем. Точнее, втроем, потому что меньшенький никуда не делся. Мурашка, правда, об этом не догадывается, хотя могла бы и догадаться: слишком уж часто муж к ней наведывается. Но она это приписывает тому, что он так сильно ее любит.

И стала она на радостях маленьких мурашей рожать, рожает и рожает. Счастливый отец от гордости прямо на глазах растет, а меньшенький его не растет, чтоб себя не обнаружить.

И все такие счастливые, хотя в семье этого никогда не бывает. Долгую жизнь прожили, пора и помирать. Смерть пришла, спрашивает:

— У вас на этой площади сколько прописано?

Про брата ей не сказали, она его и не взяла.

Остался маленький Мураш один. Живет в свое удовольствие: как на семью заработать, его не видно, а как развлечься — он тут как тут.

И девочки довольны. Они только днем его не замечают, а ночью — ничего. Девочки — как кошки: они лучше видят по ночам. Это подлинные слова господина доктора.

Говорила Лягушке мама:

— Главное, дочка, в нашей жизни — отличить добычу от опасности. Они так бывают похожи: кинешься на одно, а оно другое.

Про любовь мама ничего не сказала, добыча она или опасность. Видно, это как для кого.

И попрыгала Лягушка по жизни. Жизнь большая, Лягушка маленькая, так что прыгать и прыгать, пока не допрыгаешься.

Прыгала, прыгала, смотрит — Крокодил. Длинный такой, симпатичный. Если, думает, такие представляют опасность, тогда вообще не интересно жить. Но Крокодил на нее ноль внимания. Его никто не учил отличать добычу от опасности, потому что добычи у него много, а опасности никакой.

Сидит Лягушка, глазеет на Крокодила. Потом и он заметил ее, стал присматриваться. А эта Лягушка, думает, вроде ничего. Толстенькая такая.

Смотрел, смотрел и как-то неожиданно проглотил Лягушку. Хорошо хоть не разжевал. И пошла она внутри Крокодила по всем коридорам и вышла через служебный ход.

Крокодил ее не узнал. Он подумал, что это другая лягушка, и опять ее проглотил. А Лягушка по коридорам, по коридорам и вышла через служебный ход. Она уже у Крокодила внутри, как у себя дома.

И снова проглотил ее Крокодил. А вокруг народ собирается, ему интересно, как эта Лягушка входит через центральный вход, а выходит через служебный.

Когда Крокодил сообразил, что это одна и та же Лягушка, то почувствовал к ней некоторое расположение. Проглотил аудиторию, которую она ему собрала, и говорит Лягушке: