— Глеб Порфирыч, вам не стоит так беспокоится, все уже и так решилось. Вий повержен, ребенок спасен, городу больше ничто не угрожает.

Следующие пол часа ушли на подробный пересказ всех последних событий, так что, под конец, Глеб Порфирьевич мог почувствовать себя, если не участником, то, по крайней мере, настоящим свидетелем этих событий. Он присел на край скамейки и не уставал огорчение повторять.

— Чего натворил этот ирод, Вий. Гномов всех взбунтовал. А ведь, был тиши воды, ниже травы. Я же, ни сном не духом, о нем. Вот, злодей.

Ада налила ему кружку нектара фей и следователь с удовольствием промочил горло.

— Спасибо, милочка. А то я совсем запыхался ночь напролет по лесу бродить.

После всего рассказанного и выпитого он немного приободрился.

Никифор добавил:

— Вам не стоит злиться на Хроля. Он обещал в ближайшее время сам нанести вам визит. Так сказать, засвидетельствовать свое почтение и просил извинить за то, не сделал этого до сих пор.

— Правильно, давно пора. — проворчал шеф, уже чисто для порядка. Он хотел добавить что-то еще, но в этот момент перед ними появился гном в синем бархатном костюме и туфлях с длинными, загнутыми к верху носками, на концах, которых позвякивали колокольчики. Не смотря, на свой респектабельный вид, гном сразу же бухнулся перед следователем на колени и пустил полную раскаянья слезу.

— А ты, приятель, чего вместе с остальными не сбежал? — спросил Глеб Порфирыч, не без интереса взирая на него.

Гном стянул с головы колпак, чтобы отереть им слезы, и даже не пожалел в него высморкаться.

— Ваше благородие, мне теперь только на плаху. Я Хуг — слуга Вия. Но я, теперь, к нему больше, ни ногой. — он прервался чтобы всхлипнуть и еще раз громко высморкаться. — Все что я в жизни умею, это только прислуживать. Колдовским делам тоже малость обучен. А без хозяина мне жизнь не мила. Гномы меня все равно обратно к себе не примут, до конца дней моих станут надо мной издеваться за то, что я Вию прислуживал. Изгоем я быть не хочу, так что мне один путь… — и он печально повесил голову, ожидая своего приговора.

Глеб Порфирьевич сочувственно зацокал языком.

— Экий, ты скорый на расправу, приятель. Колдовским делам говоришь обучен!? Я тебе вот что скажу. Не торопись. То, что ты прислуживал Вию, это конечно плохо и за такое, по головке тебя никто не погладит. Ну, а если жить, как все гномы ты, теперь, не можешь, то ступай-ка лучше ко мне на службу. Будешь у меня камердинером.

Хуг как будто ждал этих слов, проворно подполз на четвереньках к ногам следователя и принялся протирать его грязные ботинки своей шапкой.

— Вы не пожалеете, что взяли Хуга к себе, хозяин. Не пожалеете, клянусь своей бородой.

От такого обращения, Глеб Порфирьевич, поначалу, опешил и потерял даже дар речи. Никифор и девушки лопались от душившего их смеха. Наконец, Глеб Порфирьевич пришел в себя и строго гаркнул на своего нового слугу:

— Прекратить немедленно.

Хуг замер над его ботинками с таким видом, как будто его отмененный только что приговор вновь подтвердили.

— Хозяин, что я делал не так?!!

— Во-первых, ты не должен мне чистить ботинки. По крайней мере, пока я сам тебе этого не прикажу. А во-вторых, называй меня не "хозяин", а Глеб Порфирьевич. Я ни какой-нибудь там индийский раджа или средневековый феодал и не потерплю, чтобы кто-нибудь унижался в моем присутствии подобным образом. Все понятно?

— Да, хозяин. Тоеть, я хотел сказать, Глеб Порфирьевич. — запинаясь, произнес Хуг.

Дознанский с облегчением кивнул.

— Так-то лучше. А ну-ка, встань, приятель, как там тебя — Хуг. И принеси мне еще немного этого замечательного ободряющего напитка. — Глеб Порфирьевич поставил на стол опустевшую кружку, имея ввиду нектар фей.

— Слушаюсь, Глеб Порфирьевич. — просиял гном и тут же принялся исполнять свое первое поручение на новой службе.

Воспользовавшись его отсутствием, Никифор спросил у шефа.

— Неужели, вы, и в правду, собираетесь оставить этого гнома у себя в качестве слуги. Он же служил Вию.

Служил Вию, а значит, посвящен во все его тайны. К тому же, обучен колдовству. Такими кадрами не разбрасываются. — ответил Дознанский.

— Да, но в Управлении могут не так понять… — начал, было Никифор.

Глеб Порфирьевич только махнул рукой.

— Вот, увидишь, никто не заметит. Гномы могут быть очень скрытными. Да посмотри на него, он почти человек, только ростом мал и одет не по нынешней моде. Раздобуду на него форму посыльного. А то, что ростом мал, так в нашем случае, это скорее плюс, чем минус. Поселю его на работе. Пусть охраняет кабинет в мое отсутствие.

Эта идея так понравилась Глебу Порфирьевичу, что он, аж, хлопнул в ладоши и потер руки.

Никифор, подумал, что обзаводиться на работе пронырливым гномом не такая уж хорошая идея. Начнет, еще свои порядки наводить или всюду совать свой нос. Но спорить с шефом сейчас было бесполезно.

Хуг вернулся, раздобыв, где-то почти не тронутый кувшинчик нектара фей и все подставили свои кружки.

— За удачное окончание дела. — предложил тост Глеб Порфирьевич и все дружно выпили.

А в это самое время в Норе под Старым дубом, Грызольда тоже предложила тост, разливая травяной чай по кружкам.

— За удачно начатое дело!

— О чем это ты, Грызольда? — спросил Ворчун, протянувший лапы к своей кружке.

— Как это о чем? Ты разве, не знаешь, что наш Кыш-Пыш, теперь, старейшина всего лесного народа! Вот, я и говорю — за удачное начало этого дела!

— Прошу вас, не напоминайте мне об этом. — подал слабый голос сам виновник торжества. Глядя на него, можно было подумать, что Кыш-Пышу нездоровиться. Он печально сидел в своем кресле-качалке, завернувшись в лоскутное одеяло и все еще не пришел в себя после того как переборщил с нектаром фей на праздничном перу.

— Не напоминать? В своем ли ты уме, любезный Кыш-Пыш? Да ты, теперь, живая легенда в лесу, еще и первый старейшина из гоблинов.

Кыш-Пыш кивнул, не поднимая головы.

— Я бы все это отдал ради одного дня с Найденышем.

Лицо Грызольда резко стало серьезным.

— Не шути так Кыш-Пыш. Ты же знаешь, как тебе повезло, что с человеческим детенышем ничего не случилось. Ты стал героем. А могло случиться, совсем наоборот. Поскорее забудь этого ребенка и никогда больше не вспоминай.

Кыш-Пыш отвернулся к стене и закусил губу.

— Вот, еще! Буду вспоминать, кого хочу и вы мне не сможете запретить. — сказал он себе под нос.

Грызольда сердито отодвинула чай в сторону.

— Так, значит, ты опять за свое? Похоже, пережитые нами опасности, тебя ничему не научили. Человеческий детеныш должен жить с людьми, а не в лисьей норе. Это ты хоть понимаешь?

— Ему было хорошо со мной. — не поворачиваясь, буркнул в ответ Кыш-Пыш.

На этом их разговор можно было считать оконченным. Грызольда обиделась на его не желание понимать, как она выразилась, "элементарные вещи" и ушла, прихватив с собой Ворчуна, упиравшегося из-за недопитого им чая.

Кыш-Пыш остался один, наблюдая за огнем в камине и кутаясь в лоскутное одеяло. Конечно, с ним были еще Шкура и Огневик. Но они не могли его развеселить, потому что и сами чувствовали, как им не хватает Найденышем. Так прошел день, потом еще один и еще. Если ты прячешься от времени и сидишь на месте без дела, то и время перестает замечать тебя. Оно летит как птица, а ты вынужден смотреть вслед безвозвратно уходящим минутам, часам, дням, наконец, месяцам…

Кыш-Пыш почти перестал выходить из норы. Поклонники, приходившие поначалу к его норе, стали появляться все реже и реже. Пока, наконец, и они забыли к нему дорогу. Грызольда и Ворчун изредка продолжали заглядывать в гости, что не приносило былой радости и веселья. Он выглядел больным и усталым. Даже его шерсть потеряла былой блеск, а шкура висела на костях как плохо сшитый костюм. Это и не удивительно, если его покинул даже привычный гоблинский аппетит.