Она не высовывалась, не зубрила, но и не была в отстающих. Ей все время удавалось держаться где-то посередине, и ее поэтому редко замечали.

В тот самый первый день после трех формальных уроков на школьном дворе ребята задумали так называемые петушиные бои. Тогда-то и определяется, кто в классе будет заводилой, а на кого будут все оставшиеся годы показывать пальцем.

— Что они делают? — спросила Димка у какой-то темной девочки с черными глазками и длинными пальцами как у пианистки. Как оказалось, девочку звали Радой.

— Бьют бедного Миле. — Собеседница старалась не смотреть на происходящее, но все же украдкой поглядывала в сторону дерущихся.

Ни секунды не раздумывая Димка вышла на середину площадки. Ее глаза опасно сверкали.

— Отойди в сторонку, Радош. Тебе здесь не место, — сплюнул конопатый. Он был одним из тех, кто лупил "бедного Миле".

Вместо того, чтобы ответить конопатому Ефто так же дерзко или попросту уйти, Димка неожиданно ударила его что было силы прямо в лицо. Не ожидавший от нее такого Ефто моментально согнулся пополам. Из его носа закапала кровь.

Остальные мальчишки, измывавшиеся над Миле, тут же остановились и замерли, словно громом пораженные.

После того случая с Димкой одноклассники общаться избегали. Все делали вид, будто ее попросту нет. Так делал и конопатый Ефто, который потом еще не раз вместе со своими дружками ловили кого-нибудь после школы и коллективно лупили. Димка потом в их развлечение больше не вмешивалась. Ей было незачем.

Ей было десять в двадцать девятом году, когда она заняла первое место на соревнованиях по плаванию, проходивших в Сараево. В зале было полно журналистов, то и дело вспыхивали фотоаппараты, щелкали автоматические ручки, кликал секундомер, разрозненно дышали сотни людей. Для Димки тогда время словно остановилось.

Она не знала, почему вирус доставал из ее памяти именно эти воспоминания, которых она или стыдилась, или ненавидела. Ничего не значащие события — моменты, которые уже не имели никакого значения. И все же…

Димитрия сделала над собой усилие и заставила события перемотаться на несколько лет назад — обратно на пустые улицы Сараево, к утру, когда сладкий голос дикторши попросил всех оставаться дома и не выходить на улицу. Она вернулась к дождю, лужам, резиновым сапожкам, грузовику, полному людей в масках и с ружьями, к американцу в голубой пилотке, чьи глаза даже в темноте блистали голубыми искорками.

Она вспомнила, как обернулась через плечо, чтобы взглянуть на него, как увидела его дежурную осторожную улыбку. Увидела, как он спустил курок и получил легкую отдачу, после чего пуля прошла через ее плечо навылет.

Она пыталась понять, почему для нее теперь было так важно это воспоминание. А точнее обитые железом ботинки на ногах у интервента. Как будто она где-то их уже видела.

Воспоминание оживало прямо у нее на глазах. Так вот почему этот звон всегда внушал ей такой ужас — все из-за того, что его издавал тот самый чертов американец в голубом берете. Страх просто въелся куда-то в подкорку мозга и потом отказывался вылезать обратно. Это было как с гробом и клаустрофобией, но только серьезнее.

Мозг Димитрии был буквально переполнен этими трепетными страхами, которые и заставляли ее каждый раз открывать глаза и идти вперед с высоко поднятой головой. И как она могла бояться того, что сойдет с ума от одиночества! Она уже сошла с ума — очень и очень давно. Именно поэтому вирус, который людей превратил в диких неуправляемых беженцев, не прижился в ее организме! Димитрия сама была как вирусом напичкана своим прошлым.

Хотелось ей того или нет, она выжила. И после той дождливой ночи, и после вторжения, и три года спустя. Каждая из этих попыток могла оказаться последней. После каждой своей авантюры она могла попросту не открыть глаз.

А как ей этого хотелось иногда!

"Что ты знаешь обо мне?" — хотелось ей спросить у Дарко. — "Что ты знаешь обо мне?"

Если бы ни боль, она бы расхохоталась. Потому что он ничего о ней не знал.

Люди судят по тому, что видят, а Дарко видел ее подростком, обозленным ни за что ни про что на весь белый свет. Он видел, как она тоскует по сестре, и, возможно, даже знал, почему, но это ничего не меняло. Они так и не узнали друг о друге ничего. Каждый напустил на себя дымовую завесу, через которую не было видно даже лица.

Постепенно дрожь сходила на нет. Как и предсказывала Хранимира, в этой борьбе победит не добро, а Господь. И это было вроде как правильно, потому что не было добра и не было зла. Не было черного и не было белого. А если уж на то пошло, тут все заслуживали оказаться в яме сырой. (Точнее сказать, все мечтали об этом.)

Димитрия чувствовала, как ее отпускают эти дикие муки. Исчезали и воспоминания. Маленькая Димка оставалась где-то глубоко в прошлом — там, куда она больше не хотела возвращаться.

По крыше ангара все еще барабанил ядовитый дождь. Все было на своих местах — так, как Димитрия оставила, когда покидала этот мир. Но она была все еще жива.

Резко вдохнув воздух, как будто она задыхалась, девушка рывком села. Дарко все еще был рядом, и она обхватила его дрожащими руками. Совсем как тогда, в пустой подземке. Ей столько всего нужно было ему рассказать, что она даже не знала, с чего начать.

Через плечо Дарко Димитрия видела довольную собой Хранимиру. Беженка деловито облизывала пальцы и дружелюбно улыбалась (если слово "дружелюбно" вообще можно было к ней отнести). Теперь они были квиты. Хранимира и Димитрия.

Из темноты по-прежнему пищал потерявшийся котенок, который тоже как-никак был причастен к спасению жизни Димитрии. Именно его кровь все поставила на свои места.

— Я вспомнила, — шептала Димитрия на ухо Дарко. — Я все вспомнила.

Последнее печенье, поделенное на троих. Все тот же картонный вкус, который по какой-то неведомой причине все же кое-как утоляет голод. На хруст моментально потянулись любопытные по своей природе кошки, которые с подозрением высовывали свои розовые носики из темноты.

Белый котенок, устроившись на руках у Хранимиры, сладко спал.

— Ты говоришь, у американских интервентов была похожая форма? — уже, наверное, в сотый раз переспросил Дарко у Димитрии.

Димитрии в сотый раз приходилось кивать. У нее все еще немного кружилась голова, но по остальным параметрам она чувствовала себя как заново родившейся. Хотя, если подумать, так оно в общем-то было.

— Ага.

— А ты точно ничего не путаешь? — Недоверчивый Дарко нахмурился. — Я имею в виду, с твоих слов это было двенадцать лет назад. Память, бывает, выкидывает с людьми разные штуки.

— Прекрати, солдат, — отмахнулась Димитрия. — Я уверена в своей памяти на все сто. Особенно когда какая-то дрянь собственноручно в ней копается. Вирус, живущий в этих кошках, — она кивнула в сторону белого котенка, — разумен.