Либо мир сошел с ума, либо с него сошла Димитрия, но она действительно парила высоко над землей, словно птица. Девушка никогда не боялась высоты, но глядеть сверху вниз на вспученный асфальт было немного страшновато. Все же "полет" мог закончиться в любой момент.

Попытавшись пошевелиться, Димитрия ощутила, как что-то врезается в ее тело. Первая мысль была о том, что она находилась на огромной паутине. И только приподняв голову, она поняла. Бельевые веревки.

После начала войны уже мало кто отваживался покидать свои жилища, поэтому между домами часто натягивали прочные веревки, которые служили не только по своему первоначальному назначению — сушка белья, — но и являлись своеобразной связью между домами. По ним отправляли корзины с едой оголодавшим соседям, а также письма. Спустя столько десятилетий после того, как человечество полностью перешло на электронную почту, им вновь пришлось вернуться к этому старому способу общения. Никто и не надеялся, что электричество в ближайшем времени снова включат. Но все молчали, отчаянно делая вид, что все в порядке, и все образуется как-нибудь само собой.

Хитросплетенные бельевые веревки, на которые упала Димитрия, настолько тесно пересекались между собой, что образовывали нечто вроде навесной площадки. Не очень надежной, но вес девушки они пока что выдерживали.

Знала ли монашка, толкнувшая ее в окно, об этих веревках, Димитрия могла только догадываться, но в одном она была уверена точно — и беженка, и бельевые веревки спасли ей жизнь. Вопрос о том, как безопасно спуститься с такой высоты на землю, все еще оставался открытым, но пока он волновал Димитрию меньше всего.

Осторожно приподнявшись на руках, Димитрия почувствовала, как конструкция под ней начинает колебаться. Да, она оказалась не такой прочной, как ей показалось вначале.

Внизу не было ни души — уже никто не заметит ее присутствия и не поможет. Хотя какая уж там помощь от беженцев.

Димитрия не паниковала, ей даже не было страшно. Сколько раз она забиралась на деревья и таскала яйца из птичьих гнезд? Но это было не дерево, и не было спасительных веток, которые бы смягчили ее падение, а с такой высоты оно могло обозначать только одно — смерть.

Встав на четвереньки, Димитрия крепко ухватилась за веревки и впервые позволила себе оглядеться по сторонам. Слева от нее располагалось здание с серыми стенами и редкими окнами. Девушка могла представить себе, что те места, где не было видно окон, образовывали длинные вереницы камер. В основном, одиночных. Это было здание, из которого она попала сюда.

Находящийся справа дом выглядел более привлекательно: облупившаяся краска, широкие окна с разбитыми стеклами и виднеющиеся внутри просторные помещения. Над входом в здание Димитрии удалось разглядеть значок аптеки. Скорее всего, это был медицинский центр, и такое расположение напротив сумасшедшего дома было крайне удобным и для врачей, и для их пациентов.

Врачи всего мира искали панацею, Димитрия, кажется, много раз слышала об этом в новостях, но не придавала значения. Они хотели вылечить планету от всех болезней, даже от смерти, но когда в начале вторжения обнаружился неизвестный вирус, передающийся со скоростью света, то тут они уже оказались бессильны. Ученым только и оставалось, что попрятаться по своим домам и ждать чуда, которое они проклинали на чем свет стоял. И даже священнослужители — те, кто, казалось бы, должны были это чудо явить, заперлись в погребах и стали питаться просфорой, пока и не умерли там в своих личных газовых камерах. Все обещало обратиться в прах.

В семье Димитрии не было атмосферы предрешенности. Мать по-прежнему ходила на работу, а отец, за неимением новых газет, перечитывал старые, и складывалось ощущение, что все было по-прежнему. Отец не перестал перечитывать газеты за пустой чашкой кофе, даже когда Весну забрали. Родители Димитрии, как, впрочем, и все, пытались сделать вид, что все в порядке, и лишь иногда Димка слышала, как мать по ночам всхлипывает у отца на плече. Они даже умерли вместе — решили попробовать выторговать что-нибудь в бакалейной лавке. Отец взял с собой фамильные золотые часы, а мать — брошку, которая принадлежала еще ее прапрабабушке. Но все, что они смогли выменять за эти вещи, — это быструю смерть.

Димитрия сморгнула невидимую слезу и стала постепенно продвигаться в сторону здания с широкими окнами. Веревки под ней угрожающе колыхались и дрожали, но она продолжала ползти, понимая, что если она не будет ничего предпринимать — никаких попыток — то ситуация не разрешится сама собой.

Временами веревки разъезжались, и нога или рука Димитрии скользили в образовавшуюся пропасть, но девушке удавалось вернуться в первоначальное положение, и с дико бьющимся сердцем она продолжала движение.

До спасительного окна оставалось всего около метра, когда она впервые услышала этот звук. Треск рвущейся бечевки.

Бельевые веревки были привязаны к оконным рамам, которые отчаянно скрипели, вот-вот готовые сорваться с петель. Димитрия оказалась словно посредине озера с трескающимся льдом — любое резкое движение могло повлечь за собой катастрофу, но у нее совсем не было времени, чтобы все рассчитать. На какое-то мгновение Димитрия замерла, и этого мгновения было достаточно, чтобы веревки, прицепленные к одному из окон дома для умалишенных, оборвались.

Димитрия инстинктивно вцепилась в веревки руками, безвольно на них повиснув. Другой конец импровизированного веревочного моста болтался уже где-то внизу, но девушка не позволяла себе туда смотреть, чтобы вдруг не потерять ориентацию в пространстве и не полететь камнем вниз.

Крепко стиснув зубы и стараясь не дышать, Димитрия стала подтягиваться на руках вверх, — это была ее последняя надежда спастись. Про себя она молилась, чтобы эта сторона продержалась еще каких-то несколько минут. Ей бы хватило и минуты, если уж на то пошло. Просто пусть ей повезет в последний раз в ее жизни — о большем она и не просила.

Зачем ей было выживать? Теперь Димитрия и сама не знала, но, сколько себя помнила, она всегда принимала вызовы, которые кидала ей жизнь. Когда говорят "дело принципа" — это про нее. Для нее вся жизнь — это дело принципа.

Едва Димитрия закинула ногу на подоконник, как веревки бесформенной грудой повалились вниз. Она сумела, она сделала это.

Скопившаяся за годы одиночества пыль на подоконнике сладковатым ароматом распространилась по всей комнате, где еще сохранились отголоски лекарственных запахов. Не теряя ни минуты, Димитрия ринулась в сторону двери, дернула за ручку, но замок заклинило, и дверь не поддавалась. Димитрия тихо выругалась и, отряхнув руки о балахон, в который она была одета, опустилась на пол прямо тут — у заклинившей двери, прижавшись затылком к твердой поверхности.

Дверь не представлялась ей какой-то особой проблемой — с этим она как-нибудь справится. На девушку внезапно тяжелым камнем навалилась усталость, смешанная с запоздалым шоком. Бельевые веревки могли унести ее вниз вместе с собой.

Димитрия невидящим взором уставилась на опустевший белый шкафчик, где аккуратным почерком на сербском было выведено "лекарства", а рядом, чуть ниже, мелким и косым было приписано — "сильнодействующие антибиотики, опасно для жизни".