II Чтоб на пороге не увидеть смерть, он просто дверь решил не открывать. Скрипела под ногами пола твердь, пугали отраженьем зеркала, а по ночам не снилось ничего, обрывки жизни прожитой не в счет. Он сам подозревал, скорей всего, что свой последний обозначил год. Он занавесил окна изнутри затем, чтоб миру не надоедать. Сидел на табурете и курил, сжимая револьвера рукоять. «Поднимешь усталые веки — и снова осень…» Поднимешь усталые веки — и снова осень. Ночь поглощает наш город, как легкий завтрак. Всю череду забот в никуда забросив, скоро, должно быть, сегодня вольется в завтра. Осень тебя зовет за собою, я же вместе с тобой не могу — я погряз в непролазных дебрях забот. Может, твой силуэт мне когда-то ляжет оттиском нового дня на сетчатку глаза. «Нежданно, как из прошлого „привет“…» Нежданно, как из прошлого «привет», крадутся мыслей чертовы потомки. Пускай сто тысяч нерадивых лет шум города колеблет перепонки. Кусок недостающего тепла отыщется в грядущем жарком лете… Тебя по жизни музыка влекла, и музыка одна за все в ответе. Вокзальная зарисовка («До отправленья поезда…») К выходу на перрон («Уважаемые пассажиры! Не забывайте вещи…») устремляются жаждущие скорей отыскать вагон и умчаться туда, где не выглядят столь зловеще скука и однообразие. Чтоб не сойти с ума, пространство шагами меряешь или считаешь минуты в часе… После грустишь задумчиво, видя, что жизнь сама движется, будто очередь к вокзальной движется кассе. И мне кажется, суета станет времени нашего общей приметой, когда, посидев на дорожку, в толпу отъезжающих пробуешь влиться… «Пассажиры! О забытых вещах и посторонних предметах незамедлительно сообщайте работникам милиции!» ночь с 16 на 17 декабря 2007 г., Ростовский ж/д вокзал Часть IV НАЕДИНЕ С СОБОЙ Письмо из захолустья Прости за запоздалое посланье, здесь поезда идут без остановок. Во сне черед обрывочных названий переползает в явь. Быть полусонным в стране неспящих тоже что-то значит! (Не говорю: «быть слышным за три шага»…) Такое ощущенье, что задачу решить возможно только на бумаге, поскольку в мыслях — поздно. Можно мямлить, в дилемме дней хоть что-то обнаружив, а изувеченная формулами память не может мыслей тесный ряд разрушить. И потому, как в матери утробе, до срока им не выбраться… Под вечер смывает дождь все надписи с надгробий. Ничьих имен здесь не увековечить. Зрелость Что увидим за чертой присутствий, в постоянстве, став немного злее? Увеличив сумму безрассудства, видим, что неистово взрослеем. Мы готовы угостить любого, кто не может сам платить по счету. В наше время и подобный Богу в зеркале все чаще видит черта. Кто не хочет мир увидеть свыше? Под землею мест полно вакантных. Здесь не может ничего расслышать слух, острее слуха музыканта, даже взгляд, острей тончайших лезвий, ничего вокруг не различает… И эпоха выжгла нас железом, на судьбе оставив отпечаток. Где бы нас по жизни ни носило, ищем точку, где бы опереться, наблюдая, как невыносимо долго длятся похороны детства. «Взгляд устремлен в окно из пластика…» Взгляд устремлен в окно из пластика, нерезки очертанья улицы. Где наш процент с наследства классики? Осталось только призадуматься. Осталось рифмовать каракули, оторопев от века скорости. И чувство, будто даже в вакууме уединиться нет возможности. А срок, отмеренный нам, короток. Часы истории поломаны… Осточертевший ритм города сквозь стены заползает в комнаты. Свое место Чуть выгляни на свет — испортишь зренье, став ближе на полшага к слепоте. Поэтому все лучшие стремленья, как тени, исчезают в темноте. С таким трудом подобранное слово не впишется в систему языка… Чуть высунься вперед — обратно в стойло тебя затянет чья-нибудь рука. |
