И все-таки она вертится

Уже почти четверть века развивается частное театральное предпринимательство, однако оно никем не систематизировано, и все выводы основываются исключительно на эмпирических наблюдениях и вкусовых впечатлениях. Нет такой счетной палаты, которая смогла бы сообщить точную численность, валовый доход или налоговые отчисления. Только один фестиваль — «Амурская осень» проводит смотр антрепризных достижений и присуждает премии. Профессиональный конкурс «Золотая маска», на который, между прочим, театры могут самовыдвигаться, антрепризные спектакли даже не рассматривает. К участию в съездах СТД никого не приглашают и проблемами нисколько не интересуются.

Однако репутации тем не менее за эти годы сложились. Кого ни спроси, первым номером называют Эльшана Мамедова, который в следующем году отпразднует 20-летие своего «Независимого театрального проекта». Поставленный Виктором Шамировым хит Ledies" Night идет 10 лет, не теряя куража. Не каждый репертуарный театр может похвастать таким успехом. В работе Мамедова прослеживаются и внятная репертуарная политика, и постоянство — если не труппы, то группы сработавшихся актеров. Кто-то непременно назовет главу «Арт-Партнера ХХI» Леонида Робермана, представившего блистательный спектакль «Железный класс» по пьесе Альдо Николаи с Николаем Волковым и Сергеем Юрским (они-то уж точно были достойны «Масок», «Турандот» и премий Станиславского вместе взятых). Не забудут одного из первопроходцев Леонида Трушкина. Для многих стали кумирами артисты «Квартета И». Большим интересом уже пользуется новорожденная на «Винзаводе» «Платформа» Кирилла Серебренникова.

Что же все-таки мешает художественному развитию частного театрального дела, то есть возможности идти на творческий риск, эксперимент? Это, безусловно, два очевидных факта — отсутствие свободных театральных площадок и законодательство, никак не поощряющее меценатство. В эту стенку с призывами к культурным властям много лет бился Михаил Козаков, державший «Русскую антрепризу». Предпринимавшиеся попытки создать ГУП (государственное унитарное предприятие), позволившее бы городу получать отчисления от аренды, уперлось, с одной стороны, в сопротивление директоров стационарных театров, не умеющих и не желающих работать без государственных дотаций. С другой — в необходимость закрыть театры-балласты. Перед этой неизбежностью пасуют все, впадая в демагогический раж и апеллируя к невозможности справедливой селекции.

И наконец о главном

Что больше всего пугает в неизбежной театральной реформе и чиновников, и «реформируемых»? Очевидная вероятность массовой безработицы артистов. Однако ни государство, ни Союз театральных деятелей не готовы их социально защитить. В свободном полете, ища заработки, они, конечно же, приземлятся в антрепризах. Можно себе представить, в поле какого правового беспредела им придется пахать. Как снизятся при таком избытке рабочей силы порой непомерно взвинченные гонорары. Сколько придется мотаться по стране, не заезжая домой и отсыпаясь на том самом диване, на котором щекочут чувства публики. По мнению Эльшана Мамедова, для того чтобы антреприза не превратилась в тотальный чес, нужно скорейшим образом на открытых площадках объявить открытые конкурсы театральных проектов и дотировать победителей, а не труппы, где половина артистов не работая получает пособие. С ним абсолютно согласен бывший арт-директор Центра им. Вс. Мейерхольда Павел Руднев. На зарплату театр должен научиться зарабатывать сам. Парадоксально, но именно Мамедов, цивилизованный антрепренер, — ярый поборник актерских профсоюзов. Надоело работать в пространстве кривых зеркал, когда государственные по сути антрепризы ставят в неравные условия честных предпринимателей. Франкоман, он предлагает взять пример с Франции, где профсоюзы доказали свою силу и состоятельность. Актер, зарегистрированный на бирже, обязан отработать 507 часов в год по любой из выбранных им театральных специальностей, и тогда он получает от государства по 1800 евро в месяц. Так саморегулируется рынок труда. А уж какие у этого профсоюза длинные руки, мы видели по громким забастовкам, сорвавшим Авиньонский фестиваль, доставившим много хлопот дирекции Каннского и испортившим церемонию вручения премии Мольера. И все это в ответ на попытку государства изменить порядок выплат. Конечно, и здесь не обходится без курьезов. Совсем недавно профсоюз темнокожих актеров (есть и такой) выступил против назначения на роль Александра Дюма голубоглазого блондина Жерара Депардье, потому что все знают, что автор «Трех мушкетеров» был креолом. А вот наше все — Александра Сергеевича — и защитить-то некому.

Возможно, за образец надо брать другую модель, но нельзя с упорством, достойным лучшего применения, настаивать на своей самобытности. Нельзя к подготовке реформы свободного плавания не привлекать людей, имеющих опыт этого самого плавания. А им самим не помешало бы создать хоть гильдию, чтобы вести переговоры и отстаивать свои интересы. Переговоры нынче в моде, но конкуренты, как и либералы, договориться не могут.

Мария Седых

Рассказывая о своих телевизионных проектах, Сагалаев как будто вновь переживает те времена. Иногда огорченно замолкает — власти постоянно закрывали телепередачи за излишнюю смелость высказываний. А потом вдруг светлеет и улыбается, вспоминая, как придумывал новые проекты. Тогда в стране повеяло свободой, и телевизионщики с наслаждением улавливали этот аромат.

— Вы попали на телевидение, когда оно превращалось из советского в несоветское. Как вы поняли, что стало больше свободы?

— Толчками были и сюжеты в «Адресах молодых», и передача Володи Мезенцева, которую он вел, стоя в грузовике в окружении тысяч молодых людей из Балашихи. Манифестом — и моим личным, и редакции — стала программа «12-й этаж». Там была структура придумана — телемосты. Этот манифест мы готовили всей редакцией. Конечно, это произошло, когда пришел Горбачев, когда впервые стали звучать слова «перестройка», «ускорение» и «гласность», когда появился Александр Николаевич Яковлев, когда стали выходить новые «Московские новости» и другие газеты. Конечно, телевидение было не первым — все читали газеты, журнал «Огонек». И вот мы почувствовали легкий привкус свободы. Мы были настолько к этому все готовы, что приняли перемены мгновенно. У всех были за плечами и «Один день Ивана Денисовича», и свой Олег Петрик, и свой Виктор Некрасов, и свои Синявский с Даниэлем. Перестройка означала возвращение людей к себе как к людям. В стране началось нравственное возрождение. Тогда еще в этом не было осознанной жесткой политики.