Бесчисленное число раз Седрик рисовал себе все это перед глазами: озеро на крайнем Севере, деревянный дом, лодка и, вдобавок, его девушка. Это было самое благоприятное время года, они могли отплыть далеко от берега и разбить лагерь как люди в каменном веке. Он наслаждался мечтой о будущих радостях, видел перед собой домик, который некогда был построен его отцом с несколькими лесниками, и он подумал о небольшой бухте, которая была свободна от густого пояса камышей. Почти год он не был там — в последний раз с отцом за несколько недель до аварии. Вообще-то, эта катастрофа была поводом, почему Седрик теперь лежал в этом «Фок 2» и у него было четыре недели времени для раздумий. И прыжком в прошлое, которое имело место девять месяцев назад, теперь встало перед ним словно барьер, и куда бы не устремились его мысли, картины каждого часа были настолько живы в нем, словно катастрофа произошла только что.

Седрик не хотел об этом думать. Перед тестом врач предупреждал его и давал ему наставления. Ну да, думал сейчас Седрик, ему легко говорить, он сидит снаружи со своими коллегами. О чем мне еще думать, если не о «Дарвине», который покоится в обломках неизвестно поблизости кратера Плутарха? Я хотел бы знать, можно ли будет когда-нибудь обнаружить команду и доставить ее на Землю. Это было обещано. Что за обещание!

Седрик встал и подошел к иллюминатору. Он мог наблюдать искусственную Луну. Отчетливо выделялись по отношению друг к друг темные и светлые области. Где-то там лежали обломки «Дарвина» и шесть космонавтов, окоченевшие и обезображенные. Едва ли один из непилотируемых лунных зондов смог бы его сфотографировать; их поиски были прекращены. Один я сейчас интересен, пронеслось у Седрика в голове, я словно подопытный кролик в стеклянном ящике.

Жужжащий звук заставил его сжаться. На пульте управления зажглась надпись: «Вы четырнадцать часов не делали гимнастику».

Седрик прочел предложение и подумал: Ну и что? Почему четырнадцать часов? Разве я еще совсем недавно не висел на экспандерах? С тех пор прошло четырнадцать часов? Он перечел свою последнюю запись в бортовой журнал. О гимнастике ни слова, но Седрик точно помнил, что сделал запись непосредственно после упражнений. Он столкнулся с феноменом и предположил, что что-то не в порядке с его чувством времени. Все же он почувствовал себя легче от этого указания, следовательно после этого прошел целый день после последней записи в бортовой журнал.

На стене были закреплены два экспандера, с помощью которых он мог развивать мускулы рук и ног. Мысль о том, что за его плечами уже был семнадцатый или восемнадцатый день окрылила его рвения. Десять минут он натягивал пружины экспандера, пока не остановился от усталости. Когда он прилег, чтобы немного успокоиться, почти сразу же его охватил глубокий сон.

Часы на борту этого «корабля призрака» с тех пор тянулись очень вяло, и с каждым часом заключенный становился все более беспокойным. Сколько еще дней и часов? Эта мысль беспрестанно занимала его. По его ощущению время скоро истекало. Он постоянно проверял расчеты и пришел к результату, что не доставало максимум одного-двух дней. Сорок восемь часов, затем этот тест закончится. Самое время, ведь он чувствовал свое беспокойство, которое с каждым часом росло. Он твердо решил выдержать и эти два дня по возможности дисциплинировано.

В ожидании предстоящей свободы Седрик повеселел. Он начал свистеть и петь, вел с самим собой довольные беседы и попытался посчитать проецированные звезды в иллюминаторе. Для него было бы лучше заняться гимнастикой, но об этом он больше не думал. Это не имело смысла. Несколько раз он пытался читать, но чтение наводило на него тоску. Он тосковал по физической деятельности, по чему-то полезному. Эта вечная тишина и это постоянное безделье нервировали его. В конце концов, ему пришла в голову идея подсчитать, сколько часов в среднем в день человек проводит бесполезно. Результат он пересчитал в месяцы и годы, и он получил в результате, что, как правило, каждый человек от пять до шести лет ничего не делал, не включая ежедневный сон длительностью семь часов. Это баловство было в принципе всего лишь последним отчаянным противоречием по отношению к своей собственной деятельности. Свои часы он уже давно снял, но он беспрестанно контролировал ход стрелок из страха, что часы могли остановиться и он пропустит момент, который возвращал ему долгожданную свободу.

Снаружи его поведение наблюдалось и регистрировалось. Но Седрик об этом тоже больше не думал. Он чувствовал себя словно зверь в клетке, ходил из стороны в сторону или стоял перед иллюминатором или перед панелью приборов, на которой отклонялись стрелки измерительных приборов. Эти бессмысленные движения мешали ему. Порой он чувствовал неукротимое желание разбить этот стрелочный индикатор.

— Давление воздуха, влажность воздуха, скорость, координаты, — бормотал он при этом, — все имитация, все только для того, чтобы позлить меня…

Он быстро обернулся, когда что-то захрипело в динамике. Сухой, деловитый голос гулко раздался по камере.

— Cедрик Стюарт, займитесь сейчас же гимнастическими упражнениями!

На мгновение Седрик не решался. У него на языке вертелся резкий ответ, но совладал с собой. К чему волноваться? Нужно подчиниться воле этих педантов. Невольно он подошел к экспандерам и неохотно выполнил пару упражнений. Через две минуты он остановился и снова занял свое место возле иллюминатора. Сейчас они снова дадут мне парочку минус-пунктов, пронеслось у него в голове. Ну и что, мне плевать на это. В конце концов до настоящего момента я достойно выдержал тест, и через пару часов я выйду отсюда. Я сразу же позвоню Анне, пусть она приготовит все для путешествия. Только лишь бы выйти отсюда. На озере Нясиярви я буду валить деревья и чинить крышу избушки. И плавать мы будем, каждый день. Жизнь действительно может быть прекрасной, и прекраснее всего, когда можно по-настоящему работать. Я рад будущей встрече с Анне…

На пульте управления снова что-то зажужжало. Загорелась лампочка. Седрик задумался и ему потребовалось немного времени, пока он понял, что значило это жужжание. Он двинул рычажок и ответил. Невнятно и искаженно голос потребовал от него доложить о содержании кислорода и влажности воздуха в «Фок 2».

— Смешно! — крикнул он в ответ, — к чему эта бюрократия? Я так и так через несколько выйду отсюда.

Он неохотно перечислил требуемые параметры, затем прибавил к этому: «Послушайте, доктор Ниренц, я выдержал и делал все, что вы от меня хотели. Я думаю, теперь хватит. В эти последние часы я ни делать гимнастические упражнения, ни перечислять эти нелепые числовые данные. Если быть честным, с меня хватило тех четырех недель. Я ужасно рад, что, наконец, снова смогу жить как человек. Конец связи».

Он прислушался и ждал ответа. Когда никто не ответил, он подошел к иллюминатору. Его злило то, что его комментарий приняли без возражений. Он бы с большим удовольствием немного развлекся. После паузы он громко сказал: «Вежливость, очевидно, пишется здесь с маленькой буквы. Сейчас я прилягу и прошу о том, чтобы меня вовремя разбудили, когда мое время пройдет. Я ни на минуту больше не останусь в этой клетке».

Седрику не успел разложить кресло. Голос врача разнесся эхом по помещению. Он был таким чистым и отчетливым, словно доктор стоял рядом с ним.

— Седрик Стюарт, послушайте меня хорошенько. То, что я Вам сейчас скажу, Вы должны принять совершенно спокойно. Вы потеряли чувство времени. Речь идет не о нескольких часах, которые Вы должны еще провести в «Фок 2», а точнее тринадцать дней, восемь часов и четыре минуты. Сейчас вспомните о своих задачах, и последуйте моим указаниям. Вы сейчас повторите Ваши гимнастические упражнения, ясно? А именно тридцать минут. Оденьте снова Ваши часы на запястье, и следите за временем. По завершению Вы поужинаете. После этого Вы заполните бортовой журнал, запишите в него Ваши мысли, плюс обычные параметры. Когда Вы все сделаете, Вы побреетесь. Это пока все — Вы меня поняли?