Один из ключевых источников влияния в условиях неолиберализма связан, таким образом, с руководителями корпораций, которые определяют большую часть решений внутри компаний, а также с лидерами финансового, юридического и технического аппарата, поддерживающего деятельность корпораций[32]. Влияние реальных владельцев капитала, фондовых брокеров и акционеров начало сокращаться, если только им не удавалось получить возможность серьезно влиять на политику корпораций. Не раз акционеры лишались миллионов долларов из-за деятельности руководителей компаний и их финансовых советников. Спекулятивные операции позволяли заработать сверхприбыли за короткий период (как это сделали Уоррен Баффет и Джордж Сорос).

Тем не менее было бы неверно ограничить определение верхушки общества только этой группой людей. Новые возможности для предпринимательства, новые формы торговых отношений способствовали появлению нового класса. Огромные состояния создавались за короткий срок в новых секторах экономики — биотехнологиях, информационных технологиях (как это сделали Билл Гейтс и Пол Аллен). Новые рыночные отношения открыли новые возможности дешево купить и дорого перепродать, а то и установить контроль над отдельной нишей рынка, чтобы состояние можно было приумножить, двигаясь по горизонтали (как Руперт Мердок, создавший глобальную медиаимперию), объединяя многочисленные независимые бизнесы, расширяя деятельность в область добычи ресурсов и производства или в область финансовых услуг, недвижимости и розничной торговли. Нередко такому направлению развития способствовали особые отношения между бизнесом и государством. Например, в Индонезии два бизнесмена, находившиеся в близком знакомстве с Сухарто, не только обеспечивали финансовые интересы семьи Сухарто, но и использовали связи с государственным аппаратом для собственной выгоды. К 1997 году компания, которой владел один из них, Salim Group, была признана «крупнейшим в мире конгломератом, принадлежащим китайскому капиталу с активами стоимостью около 20 млрд долл. и управляющим около 500 компаний». Начав с небольших инвестиций, Карлос Слим приобрел контроль над недавно приватизированной телекоммуникационной системой Мексики и быстро превратил ее в огромную империю, контролирующую не только значительную долю мексиканской экономики, но и имеющую интересы в розничной торговле США (компании Circuit City, Barnes and Noble) и Латинской Америки[33]. В США семья Уолтон достигла невероятного богатства, когда Wal-Mart занял лидирующую позицию в розничной торговле Америки, значительно расширяя ассортимент за счет произведенных в Китае товаров и распространяя бизнес за пределы США. Несомненно, существуют тесные связи между компаниями подобного масштаба и финансовыми корпорациями. Способность бизнеса не только аккумулировать невероятные личные состояния, но и удерживать контроль над значительными сегментами экономики обеспечивает небольшому числу бизнесменов серьезную экономическую власть и возможность влиять на политические решения. Неудивительно, что совокупная величина состояния 358 самых богатых людей мира в 1996 году «равнялась величине совокупного дохода беднейшего населения (2,3 миллиарда человек)». Более того, «состояние 200 богатейших людей увеличилось более чем вдвое за 1994—1998 гг. и составило свыше 1 трлн долл. Активы трех крупнейших миллиардеров (на тот период) превышали совокупный ВВП наименее развитых стран, население которых составляло 600 миллионов человек»[34].

Существует, однако, еще один вопрос, связанный с процессом радикального перераспределения классового влияния. Много споров возникало уже вокруг вопроса о том, следует ли рассматривать новое классовое устройство как транснациональное, или оно по-прежнему ограничивается национальными границами[35]. Моя позиция в этом вопросе такова. Неверно считать, что правящий класс когда-либо в истории ограничивал свою деятельность и лояльность пределами определенного национального государства. Независимо от периода невозможно говорить о чисто американском, британском, французском или корейском капиталистическом классе. Международные связи всегда были важны, как в рамках колонизаторской и неоколонизаторской политики, так и в отношениях, сложившихся еще в XIX веке или даже раньше. Вместе с тем в процессе неолиберальной глобализации, несомненно, имело место расширение и углубление транснациональных связей, и существование этих связей следует признавать. Это не означает, что лидеры правящего класса не ассоциируют себя с определенным государственным аппаратом — как с целью извлечения выгоды, так и в поиске защиты. Важно, с каким именно государством эти связи для них будут первостепенными, однако связи эти не более стабильны, чем постоянно перемещающийся капитал. Руперт Мер док мог начать с Австралии, потом перенести основную деятельность в Британию и, наконец, получить гражданство США (несомненно, в ускоренном режиме). Нельзя сказать, что он существует над конкретным государством или обособленно от него, но вместе с этим благодаря своей медиаимперии он обладает значительным влиянием на политику Великобритании, США и Австралии. Все 247 якобы независимых редакторов принадлежащих ему газет поддержали вторжение США в Ирак. Тем не менее для простоты мы можем по-прежнему говорить об интересах американского, британского или корейского капитала, потому что корпоративные интересы Мердока, Карлоса Слима или самой Salim Group и зависят, и влияют на определенные государства. Каждый из них может и, как sправило, оказывает классовое влияние в рамках нескольких государств одновременно.

Эта неоднородная группа людей, действующих в области финансов, розничной торговли или недвижимости, не обязательно объединяется в единый класс. Более того, между ними даже возможны серьезные трения. Тем не менее они обладают определенным единством интересов, и на этой основе неолиберализм признается ими как предпочтительная форма устройства общества (хотя в последнее время становятся очевидными и опасности, связанные с неолиберализмом). Некоторые организации, например Всемирный экономическим форум в Давосе, обеспечивают этим людям возможность обмениваться идеями и координировать свои действия с политическими лидерами. Эти люди обладают невероятным влиянием на международные дела и свободой действий, недоступной ни одному простому гражданину.

История неолиберализции и формирования классовых различий, происходящих на фоне роста популярности идей Общества Мон-Пелерин в качестве основополагающих идей настоящего времени, становится особенно интересной, если сопоставить ее с контраргументами, которые выдвигал еще в 1944 году Карл Поланьи (незадолго до появления Общества Мон-Пелерин). Он указывал, что в неоднородном обществе само значение понятия «свобода» становится все более противоречивым и лживым; но одновременно именно оно побуждает людей к неким действиям. По его мнению, существует «хорошая» и «плохая» свобода. К последним он относил «свободу эксплуатации человека человеком, или свободу получать сверхдоходы, не предоставляя ничего взамен, свободу скрывать появляющиеся изобретения от общества, свободу извлекать прибыль из общественных беспорядков, заранее срежиссированных исключительно с целью личной выгоды». Поланьи продолжает: «Рыночная экономика, в условиях которой развились подобные свободы, дает возможность для развития чрезвычайно ценных свобод — свободы совести, свободы слова, свободы собраний и объединений, свободы выбора работы». Мы «высоко ценим существование этих свобод», но они в значительной степени являются «результатом той самой экономики, которая также порождает и плохие свободы»[36]. Поланьи так реагирует на эту двойственность — и эта реакция кажется странной при нынешнем господстве неолиберальной идеологии: