Гордон Сэльсбери не был влюблен. Он не принадлежал к мужчинам, легко поддающимся женскому обаянию. Но он был доволен, что у него есть тайна.

Если бы Диана не была его кузиной и была бы постарше, если бы она не вторглась в его дом, не считаясь ни с приличиями, ни с обычаями, если бы, наконец, не была такой надменной и эгоистичной, он бы почувствовал к ней симпатию, быть может, даже любовь.

Подумав о девушке, он вдруг посмотрел на часы — вспомнил об обещании вернуться домой к ужину. Элойз заметила это и мысленно усмехнулась.

— Первая любовь Дианы была серьезной?

Гордон откашлялся.

Элойз не упускала ни одного случая, чтобы не заговорить о прежней любви его кузины. Это была, по-видимому, особая женская манера, которой он раньше не замечал в ней. Он собирался уже что-то ответить, но спутница вдруг задала ему еще один вопрос.

— Кто этот господин?

Уже дважды мимо террасы прошел какой-то краснолицый толстяк, который внимательно поглядывал на них.

— Право, не знаю… не лучше ли будет нам уйти отсюда?

Элойз даже не сделала попытки.

— Когда я опять увижу вас, Гордон? Жизнь без вас пуста и неинтересна. Разве Диана имеет на вас монопольное право? Люди все равно не поняли бы нас. Мы ведь не любим друг друга чувственной любовью; если бы вы знали, что я могу полюбить вас, вы избегали бы встреч со мной. — Она спокойно усмехнулась. — Только ваше духовное величие, только взаимное понимание объединяет нас. Никакая плотская любовь или брак не в состоянии дать нам того наслаждения, которое мы испытываем, беседуя о душе и бытии.

— Ваши слова — бальзам для меня. Да, окружающие никогда не поймут нас! Я страстно тоскую о том, наступит ли этот единственный день — день моих мечтаний, когда…

Гордон также сомневался в этом. Но не знал, как ему лучше выразить свои мысли.

— Я хорошо обдумал план нашей поездки в Остенде. Было бы чудесно видеть друг друга целый день и жить, по крайней мере, в одинаковых условиях. Беспрепятственный союз наших душ — это слишком великое счастье. Но будет ли это благоразумно? Я, конечно, имею в виду вас, ибо сплетни мало затрагивают мужчину.

Миссис Ван Ойн посмотрела на него сияющими глазами.

— В чем люди могут нас обвинить? Что они будут говорить о нас? Пусть сплетничают! — сказала она с презрением.

— Нет, Элойз, ваша репутация для меня священна, — сказал он с воодушевлением. — Она дорога мне и должна остаться незапятнанной. Сезон в Остенде уже прошел, большая часть отелей закрыта и большинство курортных гостей разъехалось, но все-таки не исключено, что мы встретим там знакомого, который подумает о нас плохо и примет нашу платоническую дружбу за чувственную любовь. Это чрезвычайно опасно!

Элойз поднялась и громко рассмеялась.

— Я вижу, Гордон, вы все еще внутренне не превозмогли себя. Это была безумная мысль, и мы не будем больше к ней возвращаться. Мне больно об этом слышать.

Гордон был обескуражен. Никто до сих пор не говорил ему, что он внутренне не свободен. Он уплатил по счету и молча последовал за ней в авто. На полдороге к Ричмон-парку Гордон сказал:

— Ладно, мы поедем в Остенде. Встретимся, как договорились.

Она не ответила, но сердечно пожала его руку. Они молча мечтали, покуда не достигли Райптон-Лайн.

— В нашей дружбе есть нечто великое, бесконечное. Ах, Гордон, это слишком чудесно…

Когда он вернулся домой, Диана отшвырнула модный журнал и вскочила со стула.

— Стол давно накрыт. Ты приходишь очень поздно, милый Горд.

Гордон почувствовал себя оскорбленным.

— Диана, прошу тебя, не называй меня так, — сказал он с упреком. — Это звучит почти как насмешка.

— Но «Горд» замечательно подходит для тебя. Мне хочется называть тебя этим именем.

Гордон пожал плечами.

— Да, милый Горд, где ты пропадал все время? — спросила она со свойственной ей дерзостью.

— Меня задержали дела…

— Но не в твоем бюро, — быстро перебила она, — там тебя не было с обеда.

Гордон не ответил.

— Значит, ты не хочешь мне сказать? — настойчиво продолжала девушка.

Он в отчаянии уперся глазами в салфетку.

— Я задержался по частному делу, — в его голосе прозвучал холодок.

— Ага! — Диана не была удивлена. Она уже давно, по ее словам, вышла из того возраста, когда попадают под влияние других.

После ужина Гордон встал и подошел к окну. Кузина была для него неразрешимой проблемой. Он внушил себе, что она красива; в некотором отношении даже красавица. Если бы она была старше, носила другую прическу и относилась с уважением к науке и умственной работе, то…

В комнате появился слуга.

— Третнер!

— Чего изволите, сэр?

— Посмотрите в окно на того краснолицего человека… Там, на другой стороне.

Гордон узнал человека, прогуливавшегося мимо террасы отеля.

— Я уже видел его сегодня… удивительное совпадение!

— Это мистер Джулиус Сюпербус, — сказал Третнер.

— Джулиус Сюпербус? Что вы хотите этим сказать? Это же латинское имя!

— Совершенно верно, сэр! Мистер Сюпербус — римлянин, последний римлянин в Англии. Он родом из Цезарио-Магнус, маленькой деревеньки близ Кэмбриджа. Я служил неподалеку оттуда и всех там знаю.

Гордон наморщил лоб. Какой удивительный случай привел этого человека, который недавно вертелся у отеля «Хэмптон», в Чейнэл Гарден, где он, на первый взгляд, в задумчивости рассматривал столбы?

— А чем он занимается… какова его профессия?

— Он детектив, сэр, — ответил слуга.

Мистер Сэльсбери побледнел. Детектив!

Гордон обычно забывал, что перед именем Элойз Ван Ойн имелась приставка «миссис». Он был слишком скромен и хорошо воспитан, чтобы даже косвенно пытаться узнать, как обстоят дела с ее браком. Гордон представлял себе мистера Ван Ойна крупным, трезвым коммерсантом, без души и с грубыми манерами. Он вообразил противостояние между образованной и деликатной женщиной и сухим, черствым материалистом. Раздражение скрытое бешенство или полное безразличие мужа — самоотречение, беспокойство и страдания жены… пока она не встретилась со второй половиной своей духовной сущности, то есть с ним самим.

Гордон опять взглянул на мистера Сюпербуса. Тот вынул из кармана мешочек с табаком и стал набивать свою короткую черную трубку. По-видимому, это был человек, готовый на все, лишь бы добиться своей цели. Простой, грубый, он не остановится перед тем, чтобы передать своему клиенту сведения, которые могут очень скомпрометировать женщину с красивой душой и эстетическим вкусом. «Детектив», — думал с отчаянием Гордон.

Он направился в кабинет. Третнер последовал за ним.

— Пригласите его сюда, ко мне!

— Кого… Сюпербуса? — слуга не верил своим ушам. — Но он…

— Позовите его, слышите?

— Слушаюсь, сэр! Но он не джентльмен, — предостерег Третнер, как бы желая заранее извиниться за своего друга.

Слуга не ошибался. Сюпербус действительно не был джентльменом. Гордон также не питал по этому поводу никаких иллюзий. Третнер напряженно ждал, что выйдет из этой встречи. Что ж, скоро Джулиус ему все расскажет. Он привел его в кабинет и быстро удалился.

Ничто в наружности Сюпербуса не напоминало о римской культуре. Он был маленьким, толстым, и больше переваливался с боку на бок, нежели ходил. Голова у него была большая, лицо — красное, а усы — косматые, черные, вероятно, крашеные. На лысине у него еще сохранилось несколько волос, которые он любил пересчитывать.

Посетитель стоял перед Гордоном, тяжело дышал и вертел в руках шляпу.

— Садитесь, мистер Сюпербус, — растерянно сказал Гордон. — Я хотел вам… Третнер сказал мне, что вы… я думаю, что вы римлянин.

— Совершенно верно, сэр, — сказал Сюпербус неожиданно глубоким голосом и поклонился. — Я могу смело утверждать это. Мы, Сюпербусы, происходили из старинной семьи, имеющей вековую генеалогию. Нас оставалось всего четверо. Во-первых, я, ваш покорный слуга, во-вторых, — мой брат Август, женившийся в Ковентри на молодой девушке, затем моя сестра Агриппа, живущая в согласии со своим третьим мужем. И еще Сципиус, который работает на сцене.