— Не знаю, — тихо ответил Маркус. — Если она мертва, если мистер Поттер убил ее, ее лицо до конца жизни будет стоять у меня перед глазами. Так что, как видите, детектив Дюпре, я буду расплачиваться за свое молчание.

— Спасибо за звонок. Если вы мне понадобитесь, я с вами свяжусь.

Телефонная трубка ответила ему мертвой тишиной. Он вздрогнул и понадеялся, что это не предзнаменование грядущих событий, а в его памяти вновь воскресло лицо Аманды.

Перед ним на стол грохнулась папка.

— Вот тебе еще одно, — сказал Моррел и направился к выходу.

Дюпре поднял глаза с отсутствующим выражением. Еще одно — что? Сейчас в его жизни было только одно дело, на котором он был в состоянии сосредоточиться, и это был розыск Аманды Поттер.

— На мне еще дело Поттера, — напомнил он.

Резкий голос и изможденное лицо свидетельствовали о бессонных ночах и тревожных буднях детектива. Моррелу не нравилось, что у одного из его людей оказалась личная связь с подозреваемой в убийстве, — даже если эта связь существовала только у него в мозгу.

— Уже нет, — коротко бросил он. — Благодаря видеопленке дело раскрыто. Просто убийца еще не пойман. И если мозги у тебя сейчас находятся пониже пояса, это не означает, что преступления больше не происходят. Принимайся за следующую работу, сынок.

Дюпре уставился на папку, принесенную Моррелом, не в силах сосредоточиться на чем-нибудь, кроме женщины, завладевшей его мыслями.

— Аманда Поттер так и не найдена.

Моррел вздохнул.

— Ну так объяви ее в розыск как пропавшую без вести. Черт побери, Дюпре. Пока нам не предъявят тело, мы не вступаем в игру. Это же отдел по расследованию убийств… ты что, забыл?

Джефферсон сжал кулаки.

— Я хочу попроситься в отпуск.

— Ты переступаешь границы, Дюпре. Ты не можешь вмешиваться в дело за пределами своего участка.

— Я лишился сна. Я все время слышу ее голос. Он просит о помощи. А я молчу. — Он почувствовал, как липкий пот выступил на теле, увлажнив одежду, и всего его сковало какое-то странное бессилие, с которым он никак не мог совладать.

Взгляд подчиненного пробудил в начальнике совесть.

— Это не твоя вина, — сказал Моррел. — Ты же не знаешь наверняка, что звонок был от нее. Это мог быть какой-нибудь хулиган.

— Это была она. — Золотистые глаза Дюпре сузились так, что ничего не стало видно, кроме жесткого яростного блеска. — Интуиция и мое сердце знают это.

Моррел засунул руки в карманы и пробормотал себе под нос что-то об упрямстве некоторых.

Дюпре сокрушенно потер лицо и нащупал жесткую щетину. Он вспомнил, что не принял душ. Последний раз он появлялся на работе в таком состоянии, когда его напарник погиб от пули снайпера. Он должен найти Аманду. Он не сможет перенести утрату еще одного партнера.

Ему не показалось странным, что он воспринимает ее таким образом. По правде говоря, партнер — довольно слабое определение того, что он чувствовал к Аманде. Он не мог этого объяснить даже самому себе, знал только, что должен найти ее. Она принадлежит ему, просто еще не знает об этом.

Дюпре вдруг понял, что принял решение, о котором не мог сказать вслух. Он отодвинул стул и взял папку, которую бросил ему Моррел.

— Отдайте это кому-нибудь другому, шеф. От меня все равно не будет никакого толку, пока это все не закончится. Я не смогу работать, не смогу отдыхать, не смогу ни на чем сосредоточиться, пока не найду ее. — Его голос сорвался. — И не приведу домой.

— А если ты найдешь ее мертвой?

Дюпре схватил пиджак и выскочил из кабинета, ничего не ответив.

— Я помолюсь за тебя, мальчик, — пробормотал шеф. — Но, думается мне, одних молитв будет недостаточно. — Он бросил папку на стол другого детектива и вернулся к себе, надеясь, что все скоро закончится. Уж лучше пусть Дюпре найдет ее, иначе он никогда не вернется. Потому что Дюпре — такой человек, который будет искать, пока не найдет.

У Дюпре были скромные апартаменты. Холостяцкая квартира. Только самое необходимое, без излишеств.

В шкафах имелось совсем немного продуктов и еще меньше в холодильнике.

Футбольный мяч с автографами, оставшийся со старшего курса колледжа, покоился на доске над фальшивым камином рядом с черной подвязкой, которая осталась у него после свадьбы брата. Вставленная в рамку фотография отца и матери на прием в честь их серебряной свадьбы соседствовала на столе с книгой «Рубаи» Омара Хайяма. Чек из бакалейной лавки служил закладкой.

Среди всех этих вещей выделялась массивная картина, висящая на стене напротив двери. Ее невозможно было не заметить, входя в квартиру. Дюпре называл ее «мой сторожевой медведь», утверждая, что сам он слишком часто бывает в отлучках, чтобы держать собаку.

Растения, которые он приобрел по случаю, чахли, лишенные влаги. Живопись же, выполненная маслом, не требовала ухода. Но не каждому могла быть по душе картина, изображающая медведя в момент атаки, с кровью, капающей с мощной челюсти и когтей, и беспощадным хищным выражением маленьких черных глазок. Даже Джефферсон не мог объяснить, зачем она ему. Но она была у него со времен офицерских курсов, трижды переезжала вместе с ним и теперь уже заняла прочное место в его жизни.

Он швырнул ключи на кофейный столик, заставленный грязными чашками и пустыми банками из-под лимонада. Бросил на медведя рассеянный взгляд. Как всегда, его внимание в первую очередь приковала кровь, а потом мозг, казалось, заблокировал дальнейшее изучение подробностей.

Он взял пульт управления, направил его через плечо на экран и нажал кнопку «Пуск». Телевизор ожил.

— Хороший выстрел, Дюпре, — похвалил он себя, отрегулировал громкость и бросил пульт на кровать вместе с пистолетом и заплечной кобурой.

За ними последовала одежда. Ботинки. Джинсы. Рубашка. Внезапно у него появилась потребность вымыться. Он никак не мог выбросить из головы всех мерзостей своей работы, но мог смыть ее остатки со своего тела.

Когда он ступил под душ, вода была холодной, но начала медленно разогреваться, пока он мылился и тер себя мочалкой. Однако сверлящая боль, обосновавшаяся у него внутри, не поддавалась мылу и мочалке. Она не желала покидать своего места. Это было пятно на его душе, которое он не мог отмыть.

— Ах, Боже мой, — прошептал он и нагнулся вперед, подставляя себя под струи воды.

Он был слишком высокий, поэтому приходилось пригибаться. Он придерживался руками за стенки кабинки, и его руки напрягались от усилий. Черные как смоль волосы облепили голову и лицо, и с них непрерывно стекала вода. Дюпре закрыл глаза, и тут же его мысли вернулись к тому, как он впервые увидел Аманду Поттер, летящую на него с выражением ужаса на лице. Он вздрогнул, вспомнив ее голос, каким слышал его в последний раз. Тогда она показалась ему охваченной ужасом.

Его пальцы сжались, ноги ослабели. Он соскользнул на пол душа и закрыл лицо руками, не в силах смириться с мыслью об утрате женщины, которой у него никогда и не было. Вода колотила его по спине, то обжигающе горячая, то вдруг совсем холодная, как горькие слезы, которые он непрерывно глотал.

Но когда он вышел из душа, на смену унынию пришла решимость. Он не потерял Аманду. Просто неизвестно, где она. И отыскать ее было в его власти.

Телевизор продолжал орать — удобная компания для человека, не желающего вступать в разговоры. Прикрывшись полотенцем, он перерыл свой шкаф и отобрал только такую одежду, которая могла бы выдержать передряги. Ту, в которой можно было спать, а на следующее утро тебя бы не выкинули в ней из закусочной.

Собравшись, он оглядел свое оружие, сумку и вслух поинтересовался:

— И куда же мне идти?

Ответ пришел значительно быстрее, чем Дюпре мог себе представить, — текущая программа на телевидении была прервана.

«Только что поступила сводка, — сказал диктор. — Вчерашний, как предполагалось, террористический взрыв в столице страны переквалифицирован в уголовное преступление. Возможно, что человек, сидевший за рулем, был не террористом, а вымогателем…»