Такие мнимые коммунисты, как Троцкий и Раковский, не допустят коммунизма, им нужен только портфель, кабинет, удобства, власть, трибуна и наследственность.

На всех своих съездах и пленумах они подчеркивали в своих решениях о недопустимости к руководству иных партий, кроме КП(б)У. И мы, на Елисоветградском съезде конфедерации «Набат»2 апреля 1919 года согласились с ними, вынеся свою резолюцию: «Ввиду того, что так называемые “Советы депутатов”превратились ныне окончательно и повсеместно в политические органы демократического парламентаризма, покоящиеся на началах власти, государственности, управления и мертвящей централизации сверху, съезд высказывается окончательно и категорически против вхождения в них анархистов»[289].

Нас в Советы депутатов не пускали, а когда мы сказали, что мы и сами туда не пойдем, «товарищи»взбунтовались, вот, дескать, своим решением не участвовать в Советах анархисты-коммунисты разоблачили себя, показали свое истинное лицо...

Мы утверждаем, что Советская власть в дальнейшем неизбежно приступит к сопротивлению и борьбе против действия масс.

Как никогда сегодня актуален наш лозунг: «Кто не сопротивляется злу, тот неправильно живет». Потому, что если не сопротивляешься сегодня, возможно завтра, уже не будешь жить.

Нам надо будет сообща разработать и дать на обсуждение широких масс Декларацию...

Выступали многие.

Взял второй раз слово и я, утверждая, что самое главное — фронт. Но меня не слушали, а набатовцы даже ругали, отсылая меня не то в ряды синдикалистов, не то в партию коммунистов, не то к эсерам.

Выступивший Голик доложил разведданные расположения и состояния противника по фронту.

Сообщил, что Антонов-Овсеенко приказал Скачко: «Заставьте понять Дыбенко: Крым второстепенен. Нельзя разбрасываться, поддержите одесское направление. К западу положение требует скорейшей ликвидации Одессы»[290].

— Из этого следует, — говорил Голик, — что помощь от 2-й бригады, которая направлялась приказами Скачко к нам, не прибудет, так как этот приказ обязует Дыбенко направлять войска предназначенные на наш участок — на Одессу.

Есть мнение, что нас хотят завести в западню, потерями в боях свести на нет, а потом освободившиеся под Одессой войска бросить на наш участок фронта и расправиться с махновщиной одним махом. Войск в тылу достаточно, но нам пополения не дают, хотя и пишутся на этот счет приказы. Войска, якобы, накапливают для наступления на Галицию — Венгрию.

Голик сообщил о многочисленных восстаниях в Киевской, Черниговской, Херсонской, Полтавской и др. губерниях[291].

Сообщил также об активно действующей «экспедиции»наркомвоен Межлаука в нашем тылу, проводящей «чистку»Александровского уезда[292] и наделавшей уже немало бед.

Участники совещания были обеспокоены положением дел на фронте и в тылу, и для практического решения вопросов борьбы за революционные лозунги, для обеспечения фронта необходимым, упорядочения мыслей и действий согласились с предложением Военно-Революционного Совета по созыву на 10 апреля в Гуляйполе третьего съезда.

Мы постоянно чувствовали ненормальное отношение красного начальства к нашей бригаде и их закулисные деяния. Слухов и данных разведки было масса. И кое-что подтверждалось.

Но статья в московской «Правде»от 3 апреля несколько поколебала наше недоверие и догадки. В ней говорилось: «О Махно украинцы говорят: “Наш батько ни с чёртом знается, ни с богом, а только все же не простой человек”. В селе Гуляй-Поле имеется завод сельскохозяйственных машин, на нем Махно Нестор Иванович работал в качестве маляра и токаря. В 1905 г. сошелся с группой анархистов, участвовал в политубийствах и экспроприациях. Будучи пойман, был сослан на каторгу. Революция 1917 г. освободила его. Он вернулся в Гуляй-Поле и здесь организовал анархический отряд. С приближением австро-германцев отряд был разоружен. Махно ускользнул, подобрал себе семь человек головорезов и начал смертную борьбу с австро-венгерцами, петлюровцами, гайдамаками, помещиками. Крестьяне, несмотря на угрозу расстрела за укрывательство Махно, оказывали ему всяческое содействие. Он стал формировать отряд. Директория предложила ему присоединиться к ее войскам, но Махно отказался и заявил на запрос селянского съезда в Александровске, что петлюровщина “это авантюра, отвлекающая внимание масс от революции”. Махно взял Екатеринослав, с 600 человек ворвавшись на поезде в город, но вынужден был отступить за Днепр. Махновцы решили, оставшись без патронов, перейти к петлюровцам. Сам Махно запротестовал. Дыбенко через головы петлюровцев послал Махно с крестьянами патроны в мешках и запросил: “Признает ли он Советскую власть?”Махно, ударяя на кадет, погнал их в Пологи и ответил Дыбенко о своей лояльности. Оставаясь под его командованием, отряды влились в Красную Армию, образовав бригаду Заднепровской дивизии. Махно получил задачу разбить добровольцев и очистить железную дорогу до Бердянска, которую выполнил блестяще. Добровольцы, лучшие гвардейские силы, разбиты»[293]

И тогда же от 8[294] апреля 1919 года Наркомвоен Украины. Подвойский приказал: «Третьим Всеукраинским съездом Советов рабочих, крестьянских (селянских) и красноармейских депутатов Украинская Советская Социалистическая Республика объявлена вооруженным лагерем.

Со дня опубликования этого приказа никакие митинги и собрания в войсках без разрешения надлежащих военных властей безусловно не допускаются. Виновные в неисполнении сего понесут кару по военным законам»[295].

И снова статья «О Махно»:

«...Кто же такой Махно? — национальный герой (так описывет в “Известиях”А. Сергеев) ...Развивая свою боевую деятельность, Махно занял Синельниково и двинулся на Екатеринослав, где было несколько тысяч петлюровцев. 600 человек махновцев разогнали 7 тысяч петлюровцев и овладели всеми правительственными зданиями. Сам Махно, осыпаемый пулями, отстреливался из оставшейся трехдюймовки до последней минуты...

Махновцы отступили, оставив в Екатеринославе на память о себе развалины разбитого квартала, из которого по отступающим махновцам стреляли из винтовок и пулеметов...

Махно был назначен командиром бригады Заднепровской дивизии, и ему было дано одно из самых серьезных военных заданий — разбить добровольцев и очистить железную дорогу до самого Бердянска...»[296].

Мы с надеждой читали эту статью и хотели верить, что все образуется.

Мысленно возвращаясь к недавно прошедшему бурному совещанию сделал вывод, что наши идеологи способны критиковать чужие ошибки, но неспособны, что-нибудь делать практически. Они критиковали всех и вся, но не анализировали своей деятельности, чем выявляли совершенное мальчишество и политическую близорукость.

Проповедуя конечную цель — анархическую коммуну, они не знали, как взяться за это практически.

Масса была чрезвычайно далека от теоретических выкладок анархо-коммунизма. Нужны были революционные практические примеры переустройства жизни в создаваемом обществе.

Наша свобода и демократия обеспечивала веру населения в честное счастливое будущее именуемое анархо-коммунизмом. Строилась эта вера на добровольности и доверии масс своим избранным командирам...

Но что делалось?

Удивительно, за что только Совправительство преследовало идейных анархистов? Они, ведь, были оторваны от массы на столетия, и эта масса очень плохо поддавалась обработке анархо-коммунистической идеологии и поэтому они были совершенно не опасны для государства.

Это секта, и не будь в их руках бомб, она умерла бы естественной смертью. Не прими их махновщина под свою опеку, они бы в своем зародыше завяли, как цветы, а в лучшем случае, пребывали бы в подполье. Как только Красная Армия соединилась с махновщиной и открыла им с севера на Украину дорогу, анархисты съезжались со всех концов России в Гуляй-Поле, где повстанцам рассказывали о большевистской Чека, насилии и прочее. Как будто эта война была не гражданская.