— Трудно сказать. Вряд ли тут замешаны «темнушники». Защита у нас была крепкой… Я спрашивала СВОИХ. Скорее, наверное, зона…

— И вмешались контактеры ВЦ, так? — подсказал я. — Не они ли надоумили тебя нарисовать картину для Нели, чтобы хоть как-то вас примирить?

— Не знаю, — Вия явно растерялась от подобного предположения.

Взяла рамку и через мгновение удивленно подтвердила:

— Да, верно. Как же ты догадался?..

Потом она поведала, как все произошло.

Погода резко испортилась. Над сопками нависла плотная облачность, дул холодный ветер. Несколько раз начинался и шел дождь.

Дежурить в такой день очень тоскливо: пару раз сходишь за дровами — и мокрый по уши.

Жизнь в лагере увяла, все в основном сидели по палаткам или спали.

После завтрака немного развиднелось, даже солнце выглянуло, однако ненадолго.

Во время прояснения Вия вышла из палатки. Устроилась под деревом, вытащила свою неизменную рамку, начала рисовать.

Я уже слышал про ее «космические» картинки, некоторые даже довелось посмотреть. Они поразили меня необычной яркостью красок.

Что было на них изображено — понять трудно, каждый видел свое. У меня создалось впечатление, что, изображенное на бумаге сродни музыке. Мне даже показалось, что, если долго смотреть на ее рисунки, эту музыку можно услышать. Вот тогда, по-видимому, и станет ясно, что там изображено.

— Вия, расскажи, как у тебя это получается? — спросил я, подходя к ней и с любопытством посматривая на ее новое творение.

— Что тут рассказывать, — пожала плечами Вия, не отрываясь от работы. — Мой контактер-художник подсказывает, я только, так сказать, техническую работу выполняю.

И на этот раз яркость и контрастность красок просто поражали. Но сейчас мне удалось различить и нечто определенное. Внутри застывших разноцветных волн располагались гирлянды полевых цветов. Они выглядели несколько искусственно не только из-за необычной их яркости, но и потому, что соцветия были набраны из лепестков разных цветов.

— Я эту работу еще на Алтае начала, — сказала Вия, не поднимая головы, — все не было времени закончить.

— Как она называется?

— «Разнообразие». Подпись — чудо, это ОН мне продиктовал. Ее не рассматривать, а петь надо. Хочешь посмотреть, что я здесь нацарапала? — она протянула мне листок.

Подпись представляла из себя набор фраз.

«В Мире нет ничего Одинакового. Разнообразие — Дирижер всех звуков Мира и Властелин всех Красок Вселенной.

Собери букет земных цветов — нет среди них одинаковых.

Собери камешки на реке — нет среди них схожих.

Взгляни на небо — облака не похожи друг на друга.

И даже Ночные Звезды горят по-разному.

Разве Краски, Которыми Ты Рисуешь, одинаковы?!

Так и Мы — частицы Вселенной — Прекрасны и Разнообразны.

Яркие и бледные, сильные и слабые, многочисленные по форме, разные по цветам и их бесчисленным оттенкам.

Мы — Единая Мозаика Вселенной. Единая. Вот, что хотел Я Тебе сказать. И это главное.

— Ну как? — поинтересовалась Вия.

— Слушай, в тексте полно слов с заглавных букв. Ты сама так решила или…

— Ну да, сама! — засмеялась она. — ОН мне так продиктовал, я даже переспрашивала. Смотри-ка, опять дождь пошел…

Из дневника Вии

Я сидела в лагере. Сутра появился К., и мы начали рисовать картину, которую я начала еще на Алтае.

Тут уместно рассказать о моем напарнике — художнике-контактере „с той стороны“.

Я познакомилась с ним случайно в Ташкенте, куда ездила по делам.

В Петербурге мне не раз рассказывали про некую Клару, которая рисует в контакте интересные картины. Меня даже приглашали посетить ее выставку и просто в компанию, где ее принимали. Я все отнекивалась, а тут, в Ташкенте, мне вдруг опять было названо это имя, и я почувствовала (и это верно!), что это она и есть и что необходимость знакомства с ней носит уже какой-то мистический характер.

Меня познакомили с местными уфологами, и мы вместе пошли в гости к Кларе Маликовой.

Едва только я вышла из автобуса, меня охватило покалывание, как это часто бывало в зоне. Ощущение возникло неожиданно и сильно меня смутило.

Клара оказалась худенькой женщиной примерно моего возраста, приветливой и скромной.

Живет она в небольшой квартире с мужем и дочерью.

Мое появление ее насторожило, так как ей предсказали, что летом к ней приедет женщина с севера, которая сможет расшифровать все ее 300 с лишним рисунков.

Речь, по-видимому, действительно шла обо мне.

Рисунки мне очень понравились. Все выполнены в абстрактной манере. Есть исполненные шариковой ручкой, есть акварельные — мягкие и очень лиричные, и тоже с применением шариковой ручки.

Клара рассказала, как у нее начался этот „художественный“ контакт. Назвала даже имя своего контактера.

Потом женщина, которая пришла с нами, попросила сделать ей подарок — нарисовать рисунок (в контакте).

Клара объяснила, что это не так просто. Ее контактер называет ей день и время „сеанса“.

И вдруг: „Ой, Он здесь! И соглашается!..“

Клара села рисовать, а мы смотрели.

Я тогда подумала, что в рисунках маловато экспрессии, и тут уловила телепатически (так я общаюсь со „своими“): „Вечно тебе не хватает экспрессии…“

Я дар речи потеряла, так как привыкла общаться со „своими“ немного официально (у нас довольно строгие отношения).

Клара в этот момент начала наносить на рисунок кистью сильные мазки. Тут, растерянно взглянув на нас, сказала: „Никогда так не делала…“

Я мысленно говорю: „К., это ты сделал для меня?“

Слышу ответ: „Для кого же. Как всегда…“

Я удивилась самой себе — говорю с К. на ты, а не на вы, как привыкла.

И ОН отвечает!

Потом я попросила его расшифровать рисунок Клары.

ОН это сделал на другой день. Оказалось, что это вроде эссе на тему начала жизни на Земле.

Я спросила, не может ли он помочь мне раскрыть смысл (дать подписи) к другим рисункам Клары. Он согласился так быстро, будто ждал этого.

Так началась наша совместная работа. Я узнала много нового и о себе, и о нем.

Позже стали вместе рисовать, хотя ОН по-прежнему рисует и с Кларой.

Мои рисунки почти все ОН сопровождает текстом. Правда, как мне кажется, тексты мало привязаны к рисункам. Это скорее философские эссе или „личные послания“ в поэтической форме (какой-то симбиоз ритмизованной, очень красивой прозы с белым стихом).

В Питере К. подружился с Сережей — моим напарником. У нас троих много общего…

Рисовала я недолго, пошел дождь, я убрала бумагу, а К. решил, что сеанс закончился, и исчез. Естественно, в Ташкент.

Теперь несколько слов о месте, где наша экспедиция разбила первый лагерь.

Здесь, судя по всему, действительно проходит геопатогенная зона (МОИ подтверждают это).

Их на Камчатке больше, чем в других местах.

Где-то на глубине 50 метров находится линзообразная полость (трещина, раскол), которая не только создает гео-патогенность, но и периодически порождает пространственные решетки, отрицательно влияющие на человека.

Когда мы только начинали обживаться в этом месте, зона патогенности не была активной, но 25, 26, 27 августа активность повысилась. Мы с Наташей видели возле нашей палатки что-то вроде туманной стенки, которая позже исчезла (видно было вечером в сумерках, может, она только к ночи появляется — непонятно). Кое-что вроде бы нашло отражение в наших измерениях и промерах, но, возможно, в них просто отразились процессы акклиматизации, вернее, привыкания к зоне.