— «Твой контактер — художник».

Только теперь я рассмотрела, что одет он был в легкую куртку и во что-то напоминающее шаровары. Одежда его проступала резче в туманных складках — более плотных и менее прозрачных.

Мне показалось, что Художник грустен.

Я не знала, что сказать, и не могла отвести взгляд от горевшей у него за спиной свечи. Свет ее свободно проходил через него. Вздрагивающее пламя, как живое, подрагивало где-то в глубине его силуэта.

Я представления не имела, сколько прошло времени. Замерев, я, как завороженная, смотрела на неподвижно застывшую, затуманенную фигуру Художника и чувствовала, как непонятная тревога и жалость к нему охватывают меня.

Очевидно, со стороны мы выглядели довольно нелепо и смешно: два застывших существа — телесное и бестелесное. Два мира, две различные ступени развивающейся жизни, две формы существования, такие же далекие друг от друга, как сон и явь; не способные соприкоснуться, непонятные и непостижимые, но подвластные какой-то Высшей Воле, вдруг оказавшиеся в одной палатке, в глухом уголке Камчатки, на планете Земля…

Неожиданно в голове у меня раздался тихий голос: «Ты же хотела потушить свечу, так возьми и погаси ее». «Как, — испугалась я, — ведь свеча за тобой горит». «Ничего, это не помешает, бери и убедишься в этом».

Я потянулась к свечке, хотя не хотела и боялась этого — со страхом смотрела, как моя рука входит в его тело.

Мной овладело жуткое состояние, словно я прорывала его насквозь, а он, болезненно морщась, терпел, чтобы не причинить мне лишних волнений.

Я старалась успокоить себя, говоря, что это не так, что ему не больно, что его бестелесная сущность — туман, ничего не чувствующая оболочка…

Не получалось!

Рука моя задрожала, когда я проносила сквозь него свечу.

Все это настолько потрясло меня, что я испытала что-то вроде шока.

ОН о чем-то спрашивал меня, я отвечала, но память отказала мне напрочь.

Ни слова не запомнила из нашего разговора!..

Мне было и тоскливо и больно, меня не отпускала мысль, что он чем-то угнетен и подавлен.

Я чувствовала, что по моим щекам текут слезы, и дивилась им: неужели я плачу?

Художник исчез, растворился в воздухе, и я услышала, как сквозь ватную подушку, голос Нели. Она, кажется, звала меня, но я совершенно не соображала, что нужно делать.

Наконец, я смахнула слезы, вылезла из палатки.

Перед глазами у меня еще стоял туманный образ моего неземного товарища — я никак не могла отделаться от него. Слушала Нелю, которая что-то возбужденно говорила о потухшем костре, пропавшем Игоре — и ничего не понимала.

Почему-то думалось о мелочной земной суетности, о страхах, преследующих нас на протяжении всей жизни, о засасывающем быте, стеной отгораживающем от бытия…

Прохладный ночной воздух освежил голову, вернул реальность.

Неля упрекала меня за то, что я бросила дежурство.

Все это прозвучало чудовищно несправедливо и обидно — ведь Игорь ночью мог бы разбудить меня, если пошел спать.

Слезы вновь брызнули из глаз, напряжение после встречи с Художником вырвалось наружу…

Я закричала на Нелю. Она, видимо, тоже не на шутку взвинченная, ответила не менее резко…

Слава Богу, Татьяне удалось увести меня.

Состояние было жуткое!

Из дневника Натальи

Допелись ребята! К Вие ночью приходил инопланетянин в стиле Красаускаса — прозрачный и контуры светятся.

В результате она пропустила дежурство с двух до пяти, у костра в это время никого не было.

Неля с Виктором это обнаружили.

Был скандал.

Художник сидел на моем месте, пока меня не было. Может быть, поэтому мне всю ночь крутили «экранизацию» какого-то романа в стиле 50 — 60-х годов про любовь юноши и девушки — он очень идеальный, а она слегка выпендривается.

При этом я по очереди эмоционально ощущала то одного, то другого.

Отдельные эпизоды таковы.

Он для нее должен измерить глубину какого-то озера. Водоем покрыт льдом, заснеженные обрывы… Он с силой мечет вниз длиннющий шест, а когда тот ударяется о дно (тоже, естественно, ледяное) и выскакивает наверх, он ловит шест на краю обрыва во вратарском броске.

Я, то есть она, из окна какого-то дома наблюдаю за ним, и мне очень за него страшно. Делаю вид, что мне все равно, а сама плачу.

Еще — не помню, с чем связано, — она поднимает какую-то дощечку, из нее тянутся как бы стеклянные нити, обрываются вниз и застывают в виде фигурок животных.

Наконец, последняя сцена. Эти двое выяснили, что любят друг друга. Раннее утро… Она зачем-то бежит к дому по дорожке и по мостику через пруд, а я, то есть он, жду, когда она вернется. Вот она возвращается, но не бежит, а идет очень быстро, и лицо у нее словно каменное. Она шепчет — война! Он обнимает ее, будто пытается защитить.

Тут меня и разбудила Неля. Я проснулась и думаю, что по законам жанра кто-то из них должен погибнуть. Мне страшно обидно, потому что у них такое чистое и сильное чувство. Завидно до слез… Думаю — хоть бы у них все хорошо кончилось…

Сегодня с утра все какие-то не в себе.

Игорю обещали его ночь, а он все проспал.

Вия в раздрае, глаза на мокром месте — говорит, что, наверное, сходит с ума.

Хорошо, что сейчас выходим к сопке. Разобьем лагерь на новом месте, завтра оставим там кого-нибудь одного и налегке пойдем назад, чтобы помочь остальным.

Из дневника Натальи

Вчера прособирались до трех часов дня, однако пошли быстро, ходко. Ребят (Сашу и Володю) совсем загнали.

Добрались до сопки к шести вечера.

Мы-то с Ваней здесь уже были, а все остальные, увидев вытянутую поляну, пришли в полный восторг. Закричали, что это прекрасная взлетная полоса. Потом над нами стоял «глаз» чистого неба, и все говорили, что это для контактов.

Володя — хороший-хороший, добрый-добрый, милый-милый — все смотрел на луну в бинокль-монокуляр и приговаривал: «Наташа, посмотри, как красиво…»

Пришли мы насквозь мокрые, сушились до часа, потом дежурить остался Саша, так как ждал контакта.

К утру должен был разбудить нас, но решил отдежурить всю ночь, и только в восемь часов, когда встал Ваня, отправился спать.

Ночью приходил «хозяин», ребята его пугали — кричали, стучали топором.

Вечером мне пару раз было не по себе, однако потом все проходило.

У мишки внизу по ручью тропа. Ваня его слышал. Наверное, приходил знакомиться.

Девять часов утра (в Москве, между прочим, полночь). Саша с Володей спят, я сижу и записываю впечатления.

Ваня хлопочет у костра — вот парень-золото, все у него продумано, рюкзак сам сшил, палатка невесомая (купил, кстати, в Питере, в магазине «Бивуак»). Все, что надо — с собой, может уйти, куда и когда захочет, он нигде не пропадет.

Иду за дровами.

… Сегодня дошли до старого лагеря часа за два и здесь узнали, что накануне вечером пришел ГТС (гусеничный тягач средний). Валера переночевал у нас, сейчас отправился на тягаче за ягодами, потом отвезет нас под Крутую…

Я успела напоследок искупаться, тем более, что солнышко грело во всю.

Вернулся ГТС с Валерой, его женой и дочкой, а также был с ними еще какой-то дяденька с ружьем.

Я сразу заявила, что должна показывать дорогу, и устроилась наверху с Ваней, Нелей и дяденькой.

Тот уже был без ружья.

Поехали…

Ничего хорошего! Я думала, что Валера по кустам, как по асфальту, а он машину поцарапать боится, подавай ему тундру или луговину. Сам все время злится, ему еще надо вовремя вернуться. Предложили ему ехать к озеру и двинуть вверх по реке, но он почему-то отказался.