— Прости, что накричал на тебя, детка. Я был просто не в себе. Прости, малыш, если я напугал тебя.

— Это ты меня прости, — проговорил Джим сдавленно. — Мне очень жаль. Я сам не знаю, почему сломал его…

— Потому что больше не любишь меня? — печально улыбнулся Фалкон.

— Нет, — встрепенулся Джим со сжавшимся сердцем. — Нет, Фалкон, что ты! Я ни на минуту не переставал…

Он запнулся, ошеломлённый огнём, вспыхнувшим в глазах Фалкона при его словах. Такого взгляда Джим у него ещё не видел, он обжёг его нутро, как струя из огнемёта. Джим безропотно повиновался рукам Фалкона, завладевшим его руками и заставившим его встать.

— Скажи это, — сказал Фалкон приглушённо, обжигая Джима взглядом. — Я хочу это услышать, мне нужно это знать!

Его руки крепко обхватывали талию Джима, и Джим понял, что он не мог никуда деться. И хорошо, что не мог.

— Я люблю тебя, — всхлипнул он.

Лоб Фалкона упирался в лоб Джиму, а глаза были закрыты, и он не видел, как упала сначала одна звезда, прочертив в небе яркую полоску, потом ещё одна, за ней — третья, четвёртая, пятая. Бездна бросала звёзды пригоршнями: всё небо исчертили яркие полоски, которые сгорали, не достигнув земли.

— Фалкон, смотри: звездопад, — прошептал Джим.

Фалкон открыл глаза, поднял взгляд, и в его глазах отразился блеск звездопада.

— Звёзды не могут падать, малыш, — сказал он. — Это называется метеоритный дождь.

— Я знаю, — сказал Джим. — Но "звездопад" звучит красивее.

— Согласен, — улыбнулся Фалкон. — Иди ко мне.

Уже не сдерживаясь, он привлёк Джима к себе и укрыл полами своего плаща. Щекоча теплом своего дыхания губы Джима и сверкая глазами в тени капюшона, он прошептал:

— И я тебя люблю, — сказал он. — С первой секунды, как увидел.

Он ловил ртом губы Джима, но Джим вдруг совершенно некстати вспомнил гадкий бахромчатый язык Зиддика. К его горлу подступил ком тошноты, и он отвернулся.

— Не надо, Фалкон…

— Почему, детка? — Фалкон, прижав Джима к себе крепче, с недоумением заглядывал ему в глаза. — На Земле было не принято целоваться? Я понимаю, обычаи всюду разные…

— Нет, дело не в том, — пробормотал Джим. — Я… Я не люблю это. Ты не виноват, Фалкон… Просто один мерзкий тип однажды поцеловал меня, и с тех пор я не могу… Мне противно.

— Детка, если целуют нежно, с любовью, это совсем не так, — сказал Фалкон. — Не бойся, иди ко мне… Тебе понравится.

Джим упёрся ему в грудь и отстранился, из тепла под его плащом снова попав в ночную прохладу. Сев на край фонтана, он закрыл горящее лицо руками.

— Я не могу, Фалкон. Ты не знаешь всего… А если бы знал, никогда не прикоснулся бы ко мне.

Фалкон сел рядом и обнял его за плечи.

— Расскажи мне, я должен знать. Что бы это ни было, я не отвернусь от тебя.

— Нет, Фалкон, я не могу… Я стану тебе противен, — заплакал Джим.

— Малыш, ты никогда не будешь мне противен, — сказал Фалкон, целуя его в висок и щёку. — Ты можешь рассказать мне всё, ничего не страшась. Что бы это ни было, я не разлюблю тебя. Не бойся… Скажи мне всё. Не держи это в себе, выскажись. Тебе станет легче.

Джим смотрел на его сапоги — в глаза Фалкону он смотреть не мог.

— Фалкон, ты не знаешь, что это был за кошмар, — прошептал он. — Это было гадко… Во мне столько грязи. Ахиббо… Он зарабатывал на мне. Он продавал меня. Те, кто платил, спали со мной. Не знаю, как я не подхватил какой-нибудь болезни… Ахиббо пичкал меня антибиотиками. Он называл это заботой о клиентах… А Зиддик… Он… Он мерзкий. Если бы ты видел, что у него за язык! Белый, скользкий, длинный, а по бокам бахрома из длинных сосочков… Когда он увидел меня у Ахиббо, он захотел… Захотел меня. Самый чувствительный орган у него язык, и он лизал меня им всего… Всё моё тело. — Джим передёрнулся, проглотил тошнотворный ком. — А потом он сунул мне его… туда. Он лишил меня девственности. У него был нож… Я хотел отрезать им его мерзкий язык, но я… Я не смог.

Джим умолк, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Фалкон, слушавший его молча, с каменным, помертвевшим лицом, сказал:

— Я смогу.

Его рука твёрдо и ласково взяла Джима за подбородок и подняла ему голову, вытерла с его щёк слёзы. Лицо Фалкона было суровым, между бровей пролегла складка, но он не шарахался от Джима и не обзывал его шлюхой. Он повторил:

— Я смогу. Он умрёт, детка. Я принесу тебе его язык.

— Фалкон, нет! — заплакал Джим. — Он ужасный… Он убьёт тебя!

— Не плачь, — сказал Фалкон, и смелые искорки в его глазах стали колючими и холодными. — Всё будет хорошо, не бойся. Это не должно сойти ему с рук. Он должен поплатиться за то, что сделал.

Джим встал и отчаянно уцепился за него.

— Фалкон, если с тобой что-то случится…

— Нет, детка, — ласково перебил Фалкон. — Со мной ничего не случится, обещаю.

Губы Фалкона накрыли рот Джима горячо, крепко и нежно, и сердце Джима замерло и провалилось куда-то в живот, он ослабел и растаял в руках Фалкона. Поцелуй был длиной в целую вечность. Это не было мерзко, а только влажно, тепло, щекотно и сладко, а сверху на них смотрела Бездна.

Обходя дом и проверяя, всё ли в порядке, Криар глянул в окно и увидел во внутреннем дворе две фигуры. Одна, маленькая и хрупкая, в пижаме, сидела на краю фонтана в скорбной, унылой позе, а вторая, в длинном чёрном плаще с поднятым капюшоном, стояла перед ней, прямая и строгая. До тонкого слуха Криара донеслись всхлипы. Неужели Фалкон обидел Джима? Криар нахмурился, не веря собственным глазам. Ему всегда казалось, что Джим Фалкону очень нравится, если даже не сказать больше. Может, ребята поссорились? Считая своим долгом вмешаться, он спустился и вышел во двор.

Шёл он неторопливо, и позы двух фигур у фонтана успели смениться. Джима уже не было видно — Фалкон был как будто один, но в следующую секунду, приглядевшись, Криар понял, в чём дело, и улыбнулся. Из-под длинного чёрного плаща Фалкона виднелись две пары ног: его собственные — широко расставленные, в сапогах, и маленькие босые ступни с розовыми пяточками.

— Не спится, господин Фалкон? — усмехнувшись, спросил Криар.

— Да, Криар, что-то не могу заснуть, — ответил Фалкон, стараясь говорить как ни в чём не бывало. — Вот, вышел пройтись на свежем воздухе — может быть, это поможет.

Обладатель маленьких ножек прятался под его плащом, это было очевидно.

— Я тоже надеюсь, что свежий воздух вам поможет, — сказал Криар. И, про себя усмехаясь, не удержался от замечания: — Мне это чудится, или у вас четыре ноги, сударь?