— Хорош братец, — проворчал Дитрикс. — Тепличное создание…

— Сын! — нахмурился лорд Дитмар.

— Всё, отец, молчу, — усмехнулся тот.

Помолчав и бросив на сына досадливый взгляд исподлобья, лорд Дитмар промолвил:

— Уж если на то пошло, не всем же быть такими бравыми вояками, как ты.

Снова был фейерверк, и Джим снова смотрел его из объятий лорда Дитмара, но теперь уже на совершенно законных основаниях, и тот, укрыв Джима полой своего плаща, совершенно беспрепятственно и без утайки его поцеловал. Новогодняя ночь продолжалась.

Лорд Райвенн стал собираться домой довольно рано, когда ещё не было и двух часов: Альмагиру не следовало утомляться долгими празднованиями. Растолкав Раданайта, спавшего в одной из комнат для гостей, он отвёл его к флаеру и усадил на заднее сиденье. Джиму ещё не хотелось уезжать и расставаться с лордом Дитмаром, и тот сказал лорду Райвенну:

— Мой друг, вы можете не беспокоиться за Джима: за моего избранника я отвечаю своей честью. Пусть он останется ещё немного, я позже сам привезу его домой.

Лорд Райвенн и не выражал сомнений, что Джиму можно остаться с лордом Дитмаром. Он лишь сказал:

— Только приезжай сегодня, а то Илидор будет плакать.

Джим остался до конца ночи. Они с лордом Дитмаром почти не расставались и провожали отъезжающих гостей вместе. Чувство тихого и светлого счастья наполняло Джима, когда он прижимался к плечу Печального Лорда и смотрел в его мягко сияющие глаза, и это безмятежное счастье пахло маркуадой и куоршевым вином, таяло на губах тёплой нежностью и окутывало его уютным коконом, в который не могли пробиться никакие невзгоды. Лишь однажды глаза Джима затуманила слеза, когда они с лордом Дитмаром вышли на балкон, под безоблачное звёздное небо. Бездна взирала на них благосклонно и была не так холодна и устрашающа в своей бесконечной глубине, как обычно, а звёзды на ней сверкали бриллиантовыми россыпями. Джим высматривал среди них самую яркую — ту, которая была конечным пунктом в последнем путешествии Фалкона, и к его горлу подступали слёзы, но не горькие и холодные, а светлые и чистые. Она терялась в бесконечном множестве других далёких светил, и взгляд Джима не мог её отыскать.

— О чём ты думаешь, моя радость? — спросил лорд Дитмар, касаясь его щеки.

— Когда я жил на Земле, милорд, я часто смотрел на звёзды, — ответил Джим, прижимаясь к нему. — Я думал: где она, моя родина? В каком далёком созвездии? Попаду ли я туда когда-нибудь? Найдёт ли меня, заберёт ли кто-нибудь меня домой? Я много раз пытался себе представить, как всё это будет, но я даже не мог подумать, что всё будет так… Что я встречу вас и стану вашим спутником. Я люблю вас, милорд.

Лорд Дитмар поцеловал Джима в лоб и в губы, прижал к себе крепче.

— А я никогда не думал, что когда-нибудь мне достанется в спутники такое сокровище, — сказал он, глядя на Джима с нежностью. — Самое прекрасное сокровище, которое я когда-либо видел и держал в руках. И я тебя люблю, мой милый. Называй меня просто Азаро, "милорд" звучит как-то отчуждённо.

— Я называю вас милордом из уважения, — сказал Джим. — А вовсе не потому, что считаю чужим. Отныне вы мне самый родной, самый близкий и любимый человек, мой дорогой милорд.

— Хорошо, любовь моя, как тебе будет угодно, — улыбнулся лорд Дитмар. — Называй меня, как хочешь, только никогда не покидай.

— О, милорд, никогда! — воскликнул Джим с пылким чувством. — Я отныне ваш навсегда.

Когда улетел последний гость — это было уже под утро, — лорд Дитмар повёз усталого Джима домой. Джим задремал во флаере, опустив голову на плечо своего будущего спутника и проваливаясь в знакомую невесомость. В предрассветном небе меркли звёзды, восток был залит розово-жёлтой зарёй, а впереди сияла огромная лучистая звезда, свет которой всё усиливался, пока полностью не поглотил кабину.

Джим оказался на плоской площадке, гладкой и отполированной, как зеркало. Вокруг были белые горные вершины, над головой раскинулась холодная синева светлеющего неба с бледными точками звёзд, а впереди сияла она — звезда Фалкона, спокойная и неумолимая. На площадке стоял удивительной красоты летательный аппарат, весь серебристый, переливающийся перламутром, изумительное изящество форм которого не поддавалось описанию. Это был технический шедевр, совершенством которого невозможно было не восхититься, и Джим замер, любуясь эти сверкающим чудом, как загипнотизированный.

"Мне пора, детка".

Рядом со звездолётом стоял Фалкон. Он был облачён в прекрасный, переливающийся, серебристо-белый лётный костюм, с его плеч ниспадал белый плащ, складками которого играл горный ветер, развевавший и волосы Фалкона. Джим мог двигаться, движения давались ему легко — даже легче, чем наяву, и он в мгновение ока очутился рядом с Фалконом.

"Я спокоен и счастлив за тебя, детка, — сказал Фалкон. — Я дождался этого и теперь наконец могу лететь. Ничто больше не удерживает меня здесь, и я отправляюсь в путь. — Он поднял лицо к Звезде, улыбнулся. — Я не знаю, что ждёт меня там, но я должен лететь: зов Звезды несмолкаем, я не могу его ослушаться".

Джим чувствовал на своём лице тёплую солёную влагу. Он дотронулся до прохладной гладкой щеки Фалкона, а тот перчаткой стирал с его щёк слёзы, улыбаясь неземной, мудрой и светлой улыбкой, какой, наверно, улыбаются ангелы.

"Не плачь, детка. Тебя ждёт счастье… Но будь готов к испытанию прошлым, которое встанет перед тобой через некоторое время. Ты должен твёрдо остаться в настоящем, устремляя свой взор вперёд, а не назад. Если ты выдержишь это испытание, у тебя всё будет хорошо".

"Мне страшно, Фалкон, — сказал Джим. — Что это за испытание? Я боюсь!"

"Не бойся, реальной физической угрозы оно для тебя не представляет, — сказал Фалкон. — Испытанию подвергнется только твоё сердце. Но я уверен, ты справишься. Рядом с тобой прекрасный человек, искренне любящий тебя, и у тебя есть наш сын. Я желаю тебе всего самого прекрасного, Джим, будь счастлив, живи настоящим и смотри в будущее. Улыбнись мне, детка… Я хочу в последний раз увидеть твою улыбку и запечатлеть её в своём сердце. Это всё, что мне можно взять с собой".

Сквозь набегающие слёзы Джим всё-таки улыбнулся, как мог. "Спасибо тебе, Фалкон, — сказал он. — Спасибо тебе за всё счастье, которое я испытал благодаря тебе".

"И тебе спасибо, любовь моя. Твоя улыбка и твой светлый облик останутся со мной навсегда. Прощай, детка, мне пора".

Джим улыбался сквозь слёзы. На прощание Фалкон обнял его, и его объятия были лёгки, как ветер, но они отдались в глубине сердца Джима нежным замиранием. Джим играл его кудрями и наматывал их на пальцы, и они утекали сквозь них, как прохладные струи воздуха. Объятия разомкнулись, Фалкон ускользал от Джима, и Джим в последнем отчаянном порыве попытался его удержать, но у него не получилось. Фалкон улыбнулся и покачал головой, и Джим понял: не нужно этого делать. Фалкон подошёл к своему сказочному звездолёту, напоследок обернулся и бросил на Джима любящий и ласковый взгляд, а потом как бы растворился в перламутровой обшивке аппарата. Звездолёт бесшумно поднялся над площадкой, не нарушив тишины горного рассвета, устремился к Звезде, пролетел несколько мгновений и растворился в её немеркнущем сиянии. Площадка стала уплывать из-под ног Джима и превратилась в фиолетовое сиденье флаера, а под головой Джима по-прежнему было плечо лорда Дитмара. Они летели навстречу рассвету.