– С какой целью?

Теперь доносчик заговорил торопливо, тусклым, монотонным голосом, опустив глаза вниз:

– Я должен был следить за отцом Скрупом, за каждым его шагом, и сообщать его милости.

– И как ты скажешь, где ты видел пастора сегодня? – Она смотрела на пойманного жестким и безжалостным взглядом прищуренных блестящих глаз.

– Я… О… он вообще не выходил из дома сегодня, ваша светлость.

– Хорошо. И запомни эти слова. В следующий раз мой человек не будет столь деликатен с тобой. И не вздумай появиться здесь еще раз, если не хочешь, чтобы тебе нос отрезали. Вышвырни его отсюда, Джон.

Эмбер всегда относилась к королеве дружелюбно и уважительно. Отчасти потому, что считала это политически правильным, отчасти потому, что жалела ее. Но жалость она испытывала время от времени, а дружба преследовала практические цели. Отношение Эмбер к королеве походило на ее отношение к Дженни Мортимер или к леди Элмсбери, к любой другой женщине, которой ей нечего было опасаться. И тем не менее Эмбер знала, что Катарина в случае необходимости может стать добрым и верным другом. Королева была так плотно окружена людьми, ищущими корысти для себя лично, что почти с благодарностью относилась ко всякому, проявляющему дружелюбие к ней. Эмбер пришло в голову, что ей было бы неплохо заручиться моральной поддержкой ее величества, такая поддержка может ей когда-нибудь пригодиться.

Ее беседа с королевой дала результат, которого она и добивалась. Известие о том, что ее враги снова устраивают заговор, чтобы избавиться от нее, повергло Катарину в ужас и замешательство. Но ее было очень легко уверить, что Карл ничего не знал об этом плане и чрезвычайно разгневался бы, если бы узнал. Ее готовность поверить, что король еще сохранил привязанность к ней, что он продолжает верить, что она когда-нибудь даст ему наследника, так желаемого ими обоими, была столь наивно-искренней, что тронула сердце даже Эмбер. Поэтому она не заговорила сразу о желании получить титул герцогини, а упомянула об этом лишь несколько дней спустя. Катарина сразу же предложила свою помощь, хотя и не очень уверенно, ибо знала об ограниченности своих возможностей. Эмбер поздравляла себя, что имеет такого друга, ну, может быть, не самого могущественного, но друга, который может ей пригодиться.

При дворе любили говорить, что друг, не приносящий выгоды, все равно что враг, не наносящий вреда. Но Эмбер не обременяла себя раздумьями над этим тезисом.

Вскоре она узнала, что удача не приходит к тем, кто просто сидит и ждет, – терпеливость и невинность были совершенно бесполезными добродетелями в Уайтхолле. Надо было непрестанно проявлять активность, быть в курсе всех больших и малых событий, происходящих и на верхней, и на нижней ступенях пирамиды власти, и использовать всех и вся. И к такой жизни Эмбер приспособилась легко и быстро, ничто не вызывало протеста в ее душе.

Она окружила себя сетью доносчиков, трудившихся повсюду: на лужайке для игры в шары и в сыскной полиции, в королевском парке и в коридорах дворца. Тайная служба его величества была не сравнима с сетью информаторов его придворных; крупные суммы денег постоянно перекочевывали в карманы шпионов, поддерживая осведомленность леди и джентльменов о делах соседей, касающихся любви, религии или политики.

Эмбер наняла довольно пеструю компанию доносчиков. Среди них были два-три форейтора герцога Букингемского; человек, с которым герцог вел конфиденциальные дела, но который был не прочь заработать несколько сотен фунтов, донося на своего хозяина; портной герцога; портниха герцогини и куафёр леди Шрусбери. Мадам Беннет сообщала ей о внебрачных похождениях многих джентльменов, включая его милость, и развлекала историями о невероятных средствах, к которым прибегал Бу-кингем для того, чтобы расшевелить свои истощенные эмоции. Эмбер также получала сведения о других придворных от множества разных шлюх, официантов из таверн, пажей, лодочников и стражников.

Многих из этих шпионов она никогда не видела, и большинство из них не имели представления, на кого они работают. Ибо после наступления сумерек по делам хозяйки отправлялась Нэн в черном или светлом парике поверх своих золотисто-рыжих волос, в маске на лице, закутанная в длинный плащ с капюшоном. Вместе с ней шел Большой Джон Уотерман – на случай опасности. Он тоже переодевался то носильщиком портшеза, то форейтором знатной дамы иногда он изображал просто горожанина. Нэн выслушивала сообщение и передавала деньги, торговалась и бывала очень горда, когда ей удавалось выторговать фунт для Эмбер: она куда лучше, чем ее хозяйка, помнила дни нищеты.

Эмбер знала, где и с кем король проводил те ночи, когда не встречался с ней, кто стал очередным любовником Каслмейн и какое платье она себе заказала. Ей было известно о каждом симптоме беременности королевы, о чем говорили на совещании Совета; ей сообщали, кто из фрейлин сделал тайный аборт, какой лорд или леди ходили на Летер-лейн принимать ртутную ванну от сифилиса. Такие сведения стоили ей немалых денег, но зато она знала почти все, что происходило в стенах Уайтхолла. Большая часть информации не имела для нее практической ценности, разве что доставлял удовольствие сам факт проникновения в чужие тайны. И все-таки она не могла позволить себе пренебрегать дворцовыми сплетнями, ибо это вызвало бы лишь презрение тех, кто знал все.

И, конечно, она частенько извлекала из этих сведений практическую пользу, как, например, из сообщения, которое она купила у отца Скрупа.

Было еще раннее утро, когда день спустя к ней по черной лестнице пришел герцог Букингемский: парик был растрепан, одежда – в беспорядке. Он громко протопал по мраморному полу вестибюля в башмаках на высоких каблуках, и, когда наклонился, чтобы поцеловать руку, Эмбер уловила запах бренди. Эмбер возлежала на подушках и сонно пила утреннюю чашку горячего шоколада. При появлении герцога она встрепенулась и насторожилась:

– О ваша милость! Похоже, вы провели весьма бурную ночь!

– Пожалуй, вы правы, – улыбнулся он обезоруживающе, – но черт меня подери, если я хоть что-нибудь помню! – Потом он сел на край ее постели и повернулся к ней лицом. – Ну, мадам, вы ни за что не угадаете, что у меня за новость для вас!

Их взгляды встретились, и несколько секунд они помолчали. Герцог улыбнулся, Эмбер опустила взгляд на Месье лё Шьена, растянувшегося в изножий постели.

– Боже мой, ваша милость, я и представить себе не могу, – ответила Эмбер, начиная нервничать. – Какой-нибудь новый пасквиль? Или что у меня родимое пятно на животе? Или что поклоняюсь не Святому Георгию, а Дракону?

– Нет, не то. Все это уже устарело – сенсации прошлой недели. Разве вы не знаете последней сплетни о себе? Ай-ай-ай, мадам. Говорят… – он сделал короткую, но, как ей показалось, зловещую паузу, – говорят, что Колберт только что подарил вам бриллиантовое колье стоимостью в две тысячи фунтов.

Эмбер почувствовала облегчение, ибо боялась, что речь пойдет об отце Скрупе. Она допила шоколад, поставила чашку на стол у кровати.

– Ну, если так говорят, значит, это правда. Или почти правда, во всяком случае, мой ювелир говорит, что оно стоит не больше шести сотен. Но и это немало, я думаю.

– Возможно, вам больше нравятся испанские драгоценности.

– Ваша милость знает буквально все! – рассмеялась Эмбер. – Хотела бы я иметь такую шпионскую сеть, а то до меня новости доходят остывшими, как овсянка, независимо от того, сколько я заплатила. Но я скажу вам правду – испанский посланник подарил мне браслет с изумрудами, и он красивее, чем французское колье.

– Уж не собирается ли ваша светлость связать свою судьбу с испанцем?

– Отнюдь, ваша милость. За хорошие деньги я бы связалась скорее с голландцами или самим дьяволом. В конце концов, разве не так делаются все дела при дворе?

– Если даже так, то не нужно признаваться в этом: ведь слухами земля полнится, и что тогда станется с вами?