«Господи Боже! – подумала она в почти истерическом восторге. – Ведь и правда: мужчины в самом деле истосковались по новым лицам».
Она торопливо оглядела большой зал и заметила десятки устремленных на нее взоров – восхищенных, любопытствующих и враждебных. Какое имеет значение, почему они разглядывают ее и какими глазами, главное – смотрят! «Сегодня я для всех героиня дня», – подумала она.
С Эмбер желали танцевать все: Йорк, Рочестер, популярный молодой франт и драматург Джордж Этеридж, герцог Арранский, герцог Оссорский, Сэдли, Толбот, Генри Джермин. Все молодые, веселые и красивые мужчины королевского двора флиртовали с ней, осыпали цветистыми комплиментами и просили ангажемента. Дамы изо всех сил выискивали недостатки в ее наряде, прическе и манерах и в конце концов пришли к заключению, что поскольку она здесь новенькая, богата и имеет репутацию актрисы – все это и привлекает к ней внимание мужчин в зале. Этот бал стал триумфом Эмбер.
И вдруг прямо в центр этого прекрасного мира упал метеор, разрушив все вокруг: во время краткого мгновения, когда Эмбер подвели обратно к мужу, Рэдклифф спокойно произнес:
– Мадам, мы уезжаем домой.
Эмбер взглянула на него удивленно и обиженно: рядом уже стояли герцог Монмаут и Джеймс Гамильтон.
– Домой, милорд? – с изумлением переспросила она.
Монмаут сразу же вступился за нее:
– Неужели вы хотите уехать домой, сэр? Ведь еще так рано. А ее светлость – украшение этого бала.
Рэдклифф поклонился, его тонкие губы сжались в жесткой улыбке.
– Для вас сейчас рано, ваша милость, но я не молод и мне пора быть дома.
Монмаут рассмеялся счастливым беззаботным смехом, который не мог никого обидеть.
– Ну тогда, сэр, почему бы не оставить ее светлость с нами? Я сам провожу ее домой, да еще в сопровождении оркестра скрипачей и отряда факельщиков, чтобы освещали путь.
– О да! – вскричала Эмбер, оживленно повернувшись к графу. – Позвольте мне остаться!
Рэдклифф не обратил на ее слова внимания.
– Вы шутите, милорд, – жестко произнес он, поклонился и обернулся к Эмбер: – Пойдемте, мадам.
Золотистые глаза Эмбер возмущенно вспыхнули, мелькнула мысль – взбунтоваться, но она не осмелилась. Она сделала реверанс Монмауту и полковнику Гамильтону, не поднимая глаз. Когда они остановились пожелать спокойной ночи его величеству, Эмбер даже покраснела от стыда и разочарования, из глаз полились слезы. Она не могла поднять глаз на короля, хотя уловила легкий юмор в его голосе, когда он спросил, отчего они столь рано уважают. Покидая зал и проходя мимо гостей, они слышали перешептывания и видели язвительные улыбочки – создавалось впечатление, будто рассерженные родители увозят с бала маленькую девочку за дурное поведение.
Она не проронила ни слова, пока они не сели в карету и не поехали по Кинг-стрит. Тут она уже не могла больше сдерживаться:
– Почему это мы должны были так скоро уехать! – произнесла она злым и разъяренным тоном.
– Я слишком стар, мадам, чтобы получать большое удовольствие от шума и суматохи.
– Нет, причина не в этом, – обвиняюще заявила она, – и вы сами прекрасно это знаете!
Она смотрела на него долгим сердитым взглядом, хотя его лицо оставалось в тени, а луна в небе давала лишь бледный отсвет, как свеча за грязным стеклом окна.
– Я не желаю обсуждать эту тему, – холодно ответил граф.
– А я желаю! Вы заставили меня уехать, потому что я получала удовольствие от бала! А вы терпеть не можете, когда кому-то хорошо!
– Наоборот, мадам. Я вовсе не против счастья. Но я против, когда моя жена позорит меня.
– Позорит! Да что позорного я сделала? Ничего, я только танцевала и смеялась, что же в этом позорного? Быть может, и вы когда-то танцевали, если вы вообще когда-либо были молоды! – Она гневно посмотрела на мужа, потом отвернулась и пробормотала вполголоса: – В чем я сомневаюсь!
– Вы не столь наивны, мадам, как хотите казаться. И вы не хуже меня знаете, что было в голове у всех этих молодых людей.
– Ну и что из этого? – вскричала Эмбер, сжав кулаки. – Что из этого? Разве мужчины не думают только об одном? Да и вы тоже, даже если вы… – Но тут она осеклась, потому что граф бросил на нее такой страшный, угрожающий взгляд, что слова застряли у нее в горле и она замолчала.
На следующее утро, довольно рано, Эмбер и Нэн, одетые в меховые плащи с капюшоном и муфты, спустились вниз.
– Пошли за большой каретой его светлости, пожалуйста, мне надо выехать в город, – велела она форейтору у дверей.
– Карета в ремонте, мадам.
– Тогда я поеду в своей карете.
– Простите, ваша светлость, но ваша – тоже у каретника.
Эмбер вздохнула:
– Ладно, я вызову наемную карету. Откройте дверь!
– Простите, ваша светлость. Дверь заперта, а у меня нет ключа.
Она взглянула на слугу с неожиданно возникшим подозрением:
– А у кого же ключ, в таком случае?
– У его светлости, я думаю.
Не говоря ни слова, Эмбер повернулась и бросилась через холл в библиотеку, распахнула дверь и, не постучавшись, ворвалась в комнату, как порыв ветра. Граф сидел за столом и писал на большом листе бумаги.
– Не будете ли вы любезны объяснить мне, на каком основании вы сделали меня затворницей? – вскричала она.
Граф поднял глаза и взглянул так, будто Эмбер действительно была разрушительным стихийным бедствием, а не женщиной. Потом медленно оглядел ее с ног до головы и слабо улыбнулся – так смотрят на всем надоевшего больного человека.
– И куда вы желаете отправиться?
Она чуть не сказала, что это не его дело, но передумала и ответила спокойным тоном:
– В «Новую Биржу» за покупками.
«Новая Биржа» – своего рода гостиный двор со множеством различных лавок
– Не могу представить себе, чего вам не хватает. Но, похоже, сколько бы у женщины ни было вещей, ей всегда требуется что-то еще. Что ж, если вы считаете, что вам не обойтись без новой пары перчаток или флакона духов, – пошлите Бриттон.
Эмбер топнула ногой.
– Но я не желаю посылать Бриттон, я хочу поехать сама! Сама! Черт подери, сэр, что за причина, мешающая мне выехать из дома? Какого дьявола вы не выпускаете меня, что я такого сделала?
Рэдклифф помолчал минуту, прежде чем ответить, задумчиво разглядывая перо, которое вертел в руках.
– Сейчас странный век. Мужчину считают дураком, если он допускает, чтобы его жена наставила ему рога, и еще большим дураком, если он принимает меры для предотвращения этого.
Губы Эмбер искривились в торжествующей улыбке.
– Ну вот, наконец-то мы дошли до сути! Вы боитесь, что какой-нибудь мужчина сделает мне ребенка вместо вас! Действительно, не странно ли?
– Можете идти, мадам. – Но Эмбер продолжала глядеть на него, тогда он вдруг крикнул резко и зло: – Убирайтесь! Ступайте в свои комнаты!
Глаза Эмбер вспыхнули, словно она могла уничтожить его на месте одной лишь силой ненависти. Она пробормотала проклятие, швырнула веер на пол и, уходя, грохнула дверью изо всей силы.
Но вскоре Эмбер обнаружила, что крик и наглое поведение ничего хорошего ей не дают. Муж обладал законным правом запереть ее в доме, избивать, если считал, что она того заслужила. Эмбер не особенно боялась хрупкого и щуплого графа, едва ли он был способен на физическое насилие над более крепкой и сильной женой, но ведь возможно тайное отравление или неожиданный удар кинжалом. Нет, он не осмелится! Но такую возможность нельзя исключать, и страх сделал Эмбер осторожной.
Несколько дней она пребывала в тоске. Она подумала об объявлении голодовки, чтобы заставить его сдаться, но, пропустив два обеда, решила, что такое поведение доставит больше неудобств ей, чем ему. Тогда она стала полностью игнорировать его существование: когда он находился в комнате, она поворачивалась к нему спиной, пела разухабистые уличные песенки, болтала с Нэн. Она не выходила из своих комнат, но весь день разгуливала в домашнем халате, растрепанная и без краски на лице. Он вроде бы не замечал этого, ему было безразлично.
