Она сидела в общей комнате их с сыном четырехкомнатной квартиры, расположенной в не так давно приобретенном посольством доме близ Рю де Лоншан в фешенебельном пригороде Парижа — Нейи. Здесь в различных удобных квартирах — от однокомнатной с маленькой кухонькой до солидных пяти— и шестикомнатных — жили почти исключительно работники шведского посольства.

На столе перед ней лежали разноцветные куски воска, набор ножей, заостренные колышки и овальные резцы, которые вообще-то употребляются при резьбе по дереву, однако были вполне применимы и в ее хобби — изготовлении восковых скульптур. Она работала с уже раскрашенными пластинами, которые сама же и делала из обычного воска. Конечно, некоторые шарлатаны, как она их называла, сначала лепят фигуры и лишь потом их раскрашивают, но такой способ обработки вызывал у нее лишь презрение. Ведь при нем полностью игнорируется игра и сверкание красок и утрачивается эффект художественной целостности. В стенном шкафу со стеклянными дверцами выставлены на всеобщее обозрение ее творения, которые, как ей самой казалось, весьма оживляют интерьер. Там были сверкающие перламутром цветы, олени, черные медведи-гризли, отливающие голубизной белые медведи на дрейфующих льдинах, бабочки и прочие насекомые, птицы,— многие действительно существующие в природе представители флоры и фауны, другие — продукты ее богатой фантазии. Она любит ваять, да и запах разогретого воска ей очень нравится.

Магда услышала, что сын положил трубку, и обернулась на звук его шагов. Ей показалось, что он взволнован.

— В чем дело, Стен, сыночек? — с тревогой спросила она.

— Случилось кое-что серьезное, мамочка,— ответил он.— Виктор Вульф мертв.

У нее на мгновение перехватило дыхание.

— Как?! Мальчик мой, неужели советник… умер?!

— Его нашли мертвым в собственной квартире, вернее, в гараже.— Стен казался явно смущенным, почти испуганным.— Что мне теперь делать, мамочка? Тирен намекнул, что мне следовало бы что-нибудь предпринять уже сегодня вечером.

Она отложила резец, который все еще держала в руках, подошла к креслу и села.

— Присядь-ка, Стен,— велела она.

Она глубоко вздохнула, выпустив воздух через уголки рта. Стен тяжело опустился в кресло напротив. Беспомощный взгляд его скользил по комнате. Магда Винге попыталась осмыслить ситуацию.

— Прежде всего, что это означает для тебя! — спросила она.

— Тирен считает, что я должен принять дела… на какое-то время. Это так невероятно, мама. Все случилось так неожиданно…

Она внезапно посерьезнела, голос стал деловитым:

— Сердце?

— Нет, Тирен сказал, что его убили.

— Убили! — Она снова тяжело, со свистом, вздохнула. Видно было, что она испугана.— Ну и жизнь,— прошептала она.— Стен, мальчик мой, у тебя такая опасная работа…

Он сделал протестующий жест, выставив перед собой руки, как будто защищаясь ими от грозящей опасности.

— Нет-нет, что ты, мама, не у меня — такое случается только с важными персонами.

Она выпрямилась в кресле и строго взглянула на него.

— Ты и есть — важная персона, а после всего этого станешь еще заметнее. Ты же знаешь, какие планы строили мы с твоим папочкой, когда решили, что ты должен стать дипломатом. Мы так и думали, что в своей области ты должен достичь самых высоких постов; и он и я — мы делали все для этого,— вплоть до самой его смерти. И вот — ты почти что у цели. Но ты должен показать, что достоин этого поста. Ты обязан собраться, быть решительным, мужественным — ради блага нашей страны, ради меня, ради себя самого. Ты слышишь меня, Стен?

— Да, мамочка. Но, боюсь, ничего из этого не выйдет.

— Никаких колебаний.— Она встала и начала расхаживать взад-вперед по комнате.— Разве советник Тирен только что не намекнул тебе на это? — Она остановилась перед ним и с нежностью взглянула ему в глаза.— Стен, мальчик мой, я так хорошо помню, как ты родился,— ты был таким большим, сильным, весил больше четырех с половиной килограммов. Мы с папочкой долго спорили, как тебя назвать.

Она умолкла, вспоминая тот их спор. «Голиаф»,— предложила тогда она. «Но ведь Давид победил его»,— заметил супруг. Она подумала и согласилась с этим возражением. «А что его убило?» — «Праща Давида»,— ответил он. «Нет. Камень из пращи Давида. Дорогой, давай назовем его Стен»[8]. Оторвавшись от воспоминаний, она прищурилась и посмотрела на сына, как будто отсекая этим взглядом все постороннее, малозначимое. Да, верно, он был большим мальчиком. И в юности он выделялся среди своих сверстников. Но потом как-то разом вдруг перестал расти: не прибавлял ни сантиметра в росте, ни килограмма в весе. Так и остался худеньким и немного сутулым. Летом, сколько бы ни загорал, он никогда не мог загореть так же, как его товарищи, зимой, на трассе слалома, ему никогда не удавалось доехать до конца горы. Каждый день он тратил немало труда, борясь со своими бесцветными вихрами, и когда в результате выходил победителем, прическа становилась похожа на натянутую на голову купальную шапочку, издающую резкий запах бриолина. Из-за близорукости ему приходилось носить очки. Плечи были настолько узкими, что во все пиджаки приходилось подкладывать ватные подушечки, а небольшое пока брюшко стало довольно заметно еще до того, как ему исполнилось двадцать лет. Несмотря на все это, учеба давалась ему легко, и по окончании института он считался уже вполне квалифицированным юристом с прекрасными рекомендациями. Тогда-то и было решено, что он должен вступить на дипломатическую стезю.

Она снова вздохнула — на этот раз, чтобы придать своим словам большую убедительность:

— Стен, мальчик мой, неужели ты не понимаешь, что для тебя это — шанс. Теперь все зависит только от тебя самого. Ты должен доказать, что достоин этого поста.

— Да, мама. Однако я не думаю, чтобы Вульф когда-нибудь — пусть даже случайно — задумывался о том, что его преемником стану я. Ведь он не любил меня, мама.

Она презрительно фыркнула:

— Не любил! Вульф мертв, Стен. Он тебе больше не помеха. Вот что, бери-ка свой портфель, поскорее поезжай в посольство и займись там каким-нибудь делом. Если ничего лучшего не удастся придумать, просто сиди и читай…— Взгляд ее скользнул по комнате и остановился на бюллетене ЕАСТ, который Стен принес домой и бросил на диван за несколько минут до злополучного звонка Тирена. Она протянула ему журнал.— Вот, возьми. Постарайся встряхнуться и не выглядеть так, как будто больше всего тебе хочется залезть в ящик письменного стола. Стен, мальчик,— в голосе ее послышались просительные интонации,— сделай все так, как советует мамочка…

Стен Винге так и поступил. Все равно он чувствовал, что больше не в силах выдержать здесь ни минуты. Что угодно, только не сидеть дома и не слушать ее. Он прекрасно представлял, как сложится вечер. Взяв портфель и сунув в него бюллетень, он уже стоял на пороге, когда Магда Винге сказала:

— Да, и захвати из посольства несколько ножей для бумаги. Ты же знаешь, если послать их домой, это будет прекрасным подарком к Рождеству.

Когда входная дверь хлопнула, она вернулась к столику и снова критически осмотрела неоконченную работу.

«Бедный маленький Стен,— подумала она.— Пришел так поздно, что звонок Тирена едва застал его, и вот теперь снова приходится возвращаться, да еще чтобы взвалить на свои плечи такую ношу. И ведь ни кусочка съесть не успел. Как же это я могла забыть?»

Четверо молодых людей сидели в элегантном холле отеля «Георг V». Место было выбрано ими удачно: глубокая оконная ниша с роскошными, ниспадающими широкими волнами гардинами почти полностью скрывала их от посторонних глаз, тела утопали в голубом бархате углового дивана. Между ними на сверкающей латунной ножке возвышался довольно массивный стол со стеклянной крышкой. Огромный мягкий ковер устилал весь пол холла вплоть до окошек администраторов, стойки портье и входной двери, между которыми бурлил неиссякаемый поток самой изысканной публики. Дирижировал этим потоком весьма солидный и в то же время предупредительный швейцар, наряженный, как на маскараде, в мундир, обшитый широким золотым галуном, с огромными эполетами и в треуголке, украшенной разноцветными перьями.