Она говорила все громче и громче, видно было, что с каждой минутой ей все труднее сдерживать себя, и вот наконец ее прорвало. Она закусила губу, спрятала лицо в ладонях и всхлипнула. Заикаясь, она выдавила сквозь слезы:

— Они… они, наверное, считают… что я… что я…

— Тише, дорогая, не надо, успокойся.— Он погладил ее по волосам.— Ты же знаешь, это их работа. Не надо, не думай об этом. Да и кроме того, уверяю тебя, ты ошибаешься.

Он почувствовал, что она пытается взять себя в руки. Наконец она подняла голову. Вынув из нагрудного кармана носовой платок, он протянул его ей. С благодарной улыбкой она взяла его и вытерла слезы.

— Да-да, конечно,— извиняющимся тоном сказала она.— Но все это было так странно. Реальное выглядело нереальным и наоборот. Он даже задавал мне вопросы типа: «Изучали ли вы когда-нибудь анатомию?», «Были ли вы несчастливы в браке?», «Не подозревали ли вы, что муж вам изменяет?».— Эльза Вульф горько усмехнулась.— «Изменяет». Как будто весь Париж этого не знал. Чего он у меня даже не пытался узнать, так это ревновала ли я его.

— А ты ревновала? — Вопрос вырвался у Тирена прежде, чем он успел сообразить, что задавать его вовсе не следовало, однако она, казалось, даже не заметила его нетактичности.

— Не знаю. Когда-то я действительно его ревновала, но со временем… Это случалось так часто и казалось таким неизбежным. Невозможно все время жить с чувством, что тебя обманывают, или, если хочешь, унижают,— и так каждый день, год за годом.

— Понятно.— Еще один нескромный вопрос так и вертелся у него на языке, но на этот раз он сумел сдержаться, тем более что она и сама уже начала на него отвечать.

— Наш брак не был несчастливым, скорее, каким-то нейтральным, что ли? Он часто дарил мне подарки — красивые платья, разные драгоценности. Хотя деньги, на которые он все это покупал, и были нашими общими, но я ценила эти знаки внимания; кроме того, мы могли себе позволить эти небольшие расходы. Сама я изо всех сил пыталась играть свою роль как можно лучше.

— Свою роль?

Она кивнула и криво улыбнулась:

— Роль жены дипломата. Представительной хозяйки. Счастливой — или, по крайней мере, не такой уж несчастной — супруги. Глядящей сквозь пальцы на все эти его мелкие приключения, относящейся с пониманием к разным непреодолимым соблазнам. Развод? Никогда в жизни. Ты спросишь, почему? Да ведь когда человек в расцвете своей карьеры, о нем всегда много болтают.— Она внезапно умолкла, решив, по-видимому, сменить тему: — Сегодня ко мне приходила Магда Винге. Так вот, кстати, о карьере. Она пришла выразить мне свои соболезнования. За все то время, что мы здесь, я видела ее сегодня в третий или четвертый раз, и, естественно, мы не настолько близко знаем друг друга, чтобы это было поводом приезжать сюда, да к тому же еще и на такси.

— Тебе ее визит пришелся не по душе?

— Надеюсь, она этого не заметила. Тем не менее он действительно мне неприятен. Она все время болтала, какие перспективы открываются теперь для ее сына.— Эльза усмехнулась.— Виктор иногда говорил, что если кто и шагает быстро, то это — Стен Винге. Я повторила это его мамаше, однако не сказала, что при этом он всегда добавлял: «Но не в гору, а под гору». Да, между прочим, перед уходом она сделала мне подарок. Вон там, у окна, видишь? Кролик из воска. Красивый, верно? Я специально поставила его так, чтобы на него падал свет.

Она засмеялась с многозначительным видом, наполнила свой бокал и вопросительно взглянула на него. Тирен сделал отрицательный жест.

— Вот от стакана воды я бы не отказался,— сказал он.

Она встала и направилась на кухню; он последовал за нею, чувствуя, что она именно этого ждет от него. Она была в каком-то нервном возбуждении и говорила не умолкая. Пока Эльза доставала бутылку воды, стакан и наливала, он подошел к окну и взглянул на гараж. По-видимому, именно здесь она и стояла, когда увидела приехавшего домой Виктора. Он обратил внимание, что кран в раковине подтекает еще сильнее, чем в прошлый раз, когда он во время приема помогал ей здесь откупоривать бутылки. Он сказал:

— Что, кран все еще течет? Тебе бы надо вызвать кого-нибудь, чтобы сменили прокладку.

— Прокладка-то новая — нужно только потуже подтянуть гайку.

Как-то так получилось, что, говоря об этих чисто житейских мелочах, оба они внезапно почувствовали облегчение. Она продолжала:

— Уж не помню, сколько раз я приставала к Виктору, чтобы он ее наконец закрепил,— и все впустую.

— Пассатижи у тебя есть? За пять секунд все сделаю. Или хотя бы разводной ключ?

Она задумалась.

— Инструменты внизу в машине,— неожиданно сухо сказала она; настроение у нее опять заметно упало.— У меня нет ни малейшего желания снова туда идти. Но если хочешь, можешь спуститься и взять. Буду тебе весьма признательна, если эта проклятая капель наконец прекратится. Инструменты в…

— Я знаю,— торопливо прервал он.— У меня у самого «вольво». Где ключи?

Она подошла к крючку в стене, сняла с него связку и протянула Тирену.

— Большой — от ворот гаража,— пояснила она.— А дальше, надеюсь, ты и сам разберешься. Если захочешь включить свет — выключатель слева от входа.

Когда Тирен был здесь во вторник вечером, он толком и не осмотрел гараж. Тогда было темно, много народа, да и предлога как-то не было. Поэтому, когда он теперь подходил к низкому широкому строению, почти полностью скрытому кустами и деревьями — свободными оставались лишь ворота,— неприятное чувство, возникшее у него по мере приближения к месту преступления, смешивалось с жгучим любопытством. Гараж был расположен слева от дома в нескольких метрах от высокой, почти в рост человека, живой изгороди.

Он вставил в замок ключ и повернул. Дверь мягко отъехала вправо; вероятно, здесь было применено какое-то новое автоматическое устройство — раньше он такого не встречал. Машина стояла в нескольких метрах от входа. Между ней и стеной оставалось достаточно места, чтобы можно было открыть дверцу, не рискуя стукнуть ее о стену. Все остальное пространство гаража использовалось, по-видимому, в качестве кладовой. Тут была сложена садовая мебель, гамак, стояли два высоких шкафа, несколько больших — от пола до потолка — древесностружечных плит. Включив свет, Тирен шагнул внутрь. Справа, в глубине, он заметил узкую дверцу, которая вела, вероятно, прямо в сад.

Открыв багажник, он попытался представить себе, как бы реагировал он сам, если бы увидел там бездыханного человека с ножом в шее. Неприятное чувство, охватившее его при этой мысли, было настолько сильным, что он даже не сразу смог заставить себя прикоснуться к стоявшему в багажнике ящику с инструментами, однако в конце концов открыл его и достал разводной ключ. Несчастная женщина, подумалось ему. Независимо от того, какие чувства питала она к мужу, шок, который она должна была испытать от своей ужасной находки, был, по-видимому, оглушающим. Действительно, реакция могла быть самой неожиданной. Сейчас он окончательно убедился в этом. Гася свет, он увидел рядом с выключателем красную кнопку с надписью «Заперто». Сообразив, что это автоматический замок, он нажал на нее и увидел, что двери начали мягко закрываться.

Эльза ждала его на кухне; действительно, как он и обещал, подкрутить головку крана и остановить течь оказалось минутным делом.

— Спасибо,— поблагодарила она.— Все же на пару кубометров меньше в счете на следующий месяц. Когда буду платить, непременно вспомню тебя.

Выезжая из ворот, он бросил взгляд на часы и отметил, что дома он будет в обычное время; таким образом, никому не придется ломать свои привычки.

Улоф обогнул квартал и, сворачивая в переулок, оглянулся и настороженно осмотрел улицу. Все было спокойно. Не было видно ни души; свет редких фонарей, развешанных у фасадов домов по обе стороны улицы, отражался в стеклах припаркованных у края тротуара машин. Большинство окон уже погасло. Ставни на многих были закрыты, и косые тени фонарей причудливо переплетались на черных их прямоугольниках. Те же, в которых свет все еще горел, походили на желтовато-белые зеркала, в которых отражались стоящие напротив здания. В переулке было темно и довольно прохладно, однако во дворе, где подогретые за день солнцем булыжники все еще излучали тепло, царила духота. Осмотревшись, он прошел к своему подъезду. Тяжелые ворота в арке, соединяющей двор с улицей, были заперты и высились подобно огромной черной стене — своего рода надежная защита, скрывающая двор от гораздо более оживленной главной улицы квартала. Оттуда доносился шум транспорта, смех прохожих, тарахтение мотоциклов, сирены «скорой помощи». Достав из заднего кармана ключи, он открыл дверь подъезда. Он собрался было постучаться к консьержке, однако в этот самый момент окошечко само распахнулось ему навстречу, как будто она знала, что в подъезд вошел именно он. В каморке за ее спиной горел яркий свет, и появившееся в окошечке круглое лицо отбрасывало большую тень на противоположную стену.